Приказано исчезнуть. По следам забытой катастрофы

ДОЛГОЕ, слишком долгое время мы жили в стране, где ничего не происходило. Внезапные земле-трясения опустошали иные города и страны, а нашу многострадальную землю прихотливо огибали стороной. Безудержные наводнения где-то губили плодородные земли и разрушали жилища многих тысяч людей, а нас щадили. У нас не бывало железнодорожных катастроф, потому что вся злобная воля несчастных случаев обрушивалась на и без того загнивающие страны. Только у них разбивались самолеты, разламывались на крутой океанской волне танкеры и сталкивались в непроглядном тумане суда.

И все-таки я расскажу об одном случае, подобного которому не бывало даже «у них». Насколько мне известно, это крупнейшая катастрофа во всей истории речного флота. Ее нелепость, трагизм, колоссальное количество жизней, которые она унесла в обстоятельствах совершенно безобидных и безопасных, более того, абсолютно нормальных для обычного плавания, – все это не имеет аналогов.

О ней не писали, а если и говорили, то обмениваясь лишь нелепыми, зачастую противоречивыми слухами, – поскольку не знали, что и думать тогда. Та беспримерная катастрофа трагической вехой обозначила новый этап: она стала последней, о которой запретили писать, и первой в безумном ряду страшных катастроф и аварий, буквально обрушившихся на нашу страну впоследствии.

Ульяновск походил на город в осадном положении. Ни о чем другом не говорили, кроме как о том, что случилось. Но никто ничего толком не знал. Особенно живучим оказался опасливый слух: сбежала группа рецидивистов, они завладели автоматами охраны, и катастрофа – их рук дело. Зачем это было бы нужно рецидивистам, подумать не успевали.

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ я поспешил увидеть место, где все случилось. И сразу же убедился, что не «вблизи г. Ульяновска», а как раз напротив городской набережной, под окнами обкома партии произошло страшное бедствие. Под мостом, перекинувшимся с высокого правого берега, где и лежит город, на берег левый, пологий, стояли катера, баржа с подъемным краном. То и дело над рекой проносились вертолеты. Над одним из пролетов моста ферма уродлива погнута. Пароход уже отвели, но в затоне, на другом берегу, я увидел в бинокль его. Слишком далеко, фотографировать было бессмысленно. Судно произвело впечатление жуткое.

Мост стоит того, чтобы о нем отдельно сказать. Длина – около 2200 метров, строился он с 1905 года лет восемь, и с тех пор с ним ничего не случалось (...) Никто, ни один человек из всех, с кем я встречался тогда, не смог объяснить, почему «Александр Суворов» пошел не в тот пролет, через который обычно ходят суда, а через другой, где фермы моста располагаются ниже значительно (...)

О пароходе удалось собрать такие сведения. Это флагман Волго-Донского пароходства, экипаж – лучший на пароходстве. Комфортабельное судно зарубежной постройки всего три года как ходит по Волге. В тот страшный день на его борту было около 330 пассажиров-туристов, 50 человек команды и 35 человек - работников камбуза и ресторана. За точность цифр не ручаюсь, поскольку выужены мною они были не из официальных источников.

Много раз «Александр Суворов» ходил под этим мостом, а в тот день страшная, слепая сила в жестоком ударе столкнула их...

Что это – нелепый случай? Следствие безумной халатности? Профессиональный просчет?

Встречи

ПОСЛЕ встреч со многими людьми мне показалось, что я смогу ответить на эти вопросы. Каждая из них стоила немалых усилий, поскольку любые контакты с потерпевшими или даже непострадавшими пассажирами теплохода тщательно оберегались и пресекались решительным образом (…)

Не позже чем через час после встречи с одним из членов комиссии со мной пожелал говорить Д.С. Афанасьев, заведующий орготделом обкома партии. Он сообщил, что члену правительственной комиссии сделано серьезное замечание за беседу со мной, а моя официальная просьба дать информацию обсуждалась на комиссии аж трижды, и после звонка в Москву секретарю ЦК КПСС М. В. Зимянину категорически в ней отказано.

После значительной паузы Афанасьев добавил: «Вам необходимо немедленно уехать, иначе у вас будут очень большие неприятности. Вам покажут достопримечательности города – и уезжайте».

Поблагодарив за гостеприимство, я тут же заторопился, потому что до отъезда, помимо ознакомления с достопримечательностями, с которыми я однажды уже знакомился, надо было успеть сделать многое. Кое-что я сделать успел. Так же, как и еще раз в принудительном порядке ознакомиться с достопримечательностями города.

Постепенно картина беды восстанавливалась. Мне показалось, что, не претендуя на абсолютную точность, я мог представить тот трагический вечер.

Таран

5 июня 1983 года теплоход «Александр Суворов», забитый до предела туристами, шел вверх по Волге из Ростова в Москву. Во время ужина по громкой связи поздравили повариху с днем рождения. Потом объявили, что состоится веселый аукцион, на котором будут разыграны всякие приятные сувениры. После ужина народ шумной толпой повалил в зал на верхнюю палубу, и не столько из-за этого аукциона, сколько ради детектива «Возвращение «Святого Луки» по телевидению.

В 22 часа 45 минут в сумерках, но при хорошей, если не отличной, видимости теплоход приближался к мосту. Пять минут хода оставалось до встречи. Вел судно вахтенный штурман, капитан отдыхал – ему предстояла самая трудная и ответственная ночная вахта.

Когда до моста оставалось около сотни метров или около того, на мост на полной скорости ворвался товарный состав. Теплоход тоже, как ни странно, не сбавляя высокой скорости — около 25 километров в час, приближался к шестому пролету моста. Как мне удалось установить, береговая диспетчерская служба всполошилась, принялась давать предупреждения по радио, поскольку суда таких габаритов, как «Александр Суворов», будь они и надувные, резиновые, не смогли бы втиснуться в этот низкий пролет. Не удалось уточнить, но у меня есть сведения, что диспетчерская служба в отчаянии успела выпустить даже ракеты. Напрасно. На полном ходу теплоход вломился в этот злосчастный пролет.

Удар получился глухим, даже мягким, и многие из оставшихся в каютах на нижних палубах даже его не заметили. Тем более что судно остановилось не сразу, поскольку инерция высокой скорости метров двести или более того еще его протащила. Но этот тихий, неслышный удар снес ходовую рубку и всю верхнюю палубу с кинозалом, до отказа забитым людьми. И этот вроде бы несильный удар до такой степени сотряс устои моста, что вагоны проходившего состава опрокинулись, и на судно сверху посыпались бревна, уголь и просо. Можно ли и в невероятном, фантастическом сне представить такое...

ВСЕ ОНИ, как один, просили не называть их фамилий. Прошло восемь лет, но я не могу считать себя освобожденным от данного слова. Владимир Петрович П. из Ростова отдыхал в каюте с женой. Где-то около половины одиннадцатого она сказала: «Пойдем наверх, скоро город, а то мы его так и не увидим – сидим тут, как запечные тараканы…». Он отмахнулся: что-то ему не захотелось идти. Жена ушла. Больше он ее живою не видел.

Удар он почувствовал — тягучий, не резкий, но какой-то жуткий удар. Судно быстро тормозилось. Владимир Петрович вскочил и кинулся наверх. И сразу замер: по трапу сверху потоком лилась кровь. Превозмогая ужас, он все же поднялся.

То, что он увидел, не поддается описанию. Гора окровавленных, кое-где шевелящихся тел. Возле трапа лежала молодая белокурая девушка с длинными волосами. Обеих ног у нее не было. Но она дышала и смотрела на него безумными глазами. Внятно сказала: «Скажите маме, что я жива…». И тут же умерла.

Сверху сыпались бревна, что-то еще – он не мог понять, что. Жену он нашел неподалеку от того места, где был вход в кинозал. У нее была проломлена голова... Говорить со мною долго Владимир Петрович не мог, торопился за сухим льдом — кто-то ему обещал. Без льда не обойтись: надо обложить тело жены. Сжимая побелевшие в суставах пальцы, сказал: «Понимаете… через два дня у нее день рождения...».

Акоп А. с женой перед началом фильма заглянул в зал, но он был битком набит, духота несусветная. Они спустились в каюту. После удара Акоп побежал наверх и замер, не поверив глазам своим: потоки крови, оторванные конечности, головы...

Акоп скинул пиджак и, размахивая им, пытался привлечь внимание кого-нибудь на берегу или на проходивших мимо судах. Помощь пришла только через сорок с лишним минут. И это ведь не в открытом море, откуда и берега не видно, а, можно считать, в городе, под темными окнами завершившего работу обкома...

Двоих приятелей-мужичков бдительные люди допрашивали: как это случилось, что их жены погибли, а они живы остались? Рассказали: жены звали кино смотреть, но они отказались, потому что бутылка была, и остались в каюте. Эта бутылка спасла им жизни.

Нашлись и уроды. Выявлено несколько случаев мародерства: с некоторых трупов, прибитых к берегу уже за чертой города, снимали джинсы, обувь, другие ценные вещи...

ЛЮДИ в городе вели себя самоотверженно. Практически на всех предприятиях люди были мобилизованы так же, как и большинство студентов. Они работали в больницах, на транспорте. Катастрофически не хватало гробов (...)

Крайне важно было для следствия, да и не только для него, найти на дне Волги и поднять ходовую рубку с телами вахтенного штурмана и рулевого. Медицинская экспертиза вскрытия наверняка прояснит ответ на вопрос, должна прояснить: почему теплоход вошел в заведомо непроходимый шестой пролет? Ульяновским водолазам помогали водолазы Черноморского флота. Тихая, неслышная катастрофа болью обожгла добрую половину страны.

Утром шестого июня город еще не знал размеров беды. Думаю, что никто в тот день не смог бы назвать число погибших. Расчлененные, изуродованные трупы с трудом поддаются учету (...) Но трудность была и в другом: мне удалось выяснить, что и по судовым документам невозможно установить точное количество пассажиров. И это, конечно, уже прямая вина капитана. Или, возможно, старпома. Но старпом, как и вахтенный штурман, как рулевой, как и судовой радист с женой – все они погибли... И еще два человека из ресторанной обслуги. Таковы потери экипажа. О пассажирах же, повторяю, никто ничего толком сказать не мог, поскольку среди них были люди без путевок и, следовательно, в документах не числящиеся. Упорнее всего называлось такое число погибших: более 170 человек.

Боль

Для хирургов работа была воистину адова. Мне удалось перехватить одного из них, он буквально валился с ног от усталости. Отрешенным взглядом человека, давно не спавшего, он смотрел на меня, не понимая, что я хочу. Я не решился бы просить у него хотя бы даже минуту, но это было нужно не мне, а газете.

Он говорил тихо, с трудом, его восковые кисти бессильно свисали с коленей.

Невероятная трудность заключалась в том, что раны рваные. Необыкновенно сложно их промывать, обрабатывать, потому что мелкая крошка угля и, в особенности, просо, окрашенное кровью, делались невидимыми и, кроме того, цепко держались на обнаженных тканях. Гораздо бы легче пришлось, если бы раны были просто грязные (...)

ВСЕ ЧЛЕНЫ экипажа теплохода «Александр Су-воров» несколько дней жили на тщательно охраняемом судне, отошедшем своим ходом в затон на левый, пустынный берег Волги как раз напротив города. Насколько я понимаю, на борту шли и допросы.

В аэропорту купил местные газеты: быть может, здешним коллегам удалось больше, чем мне?

Ни слова о катастрофе, конечно. Сообщалось зато, что первый заместитель Председателя Совета Министров СССР, председатель правительственной комиссии по расследованию причин катастрофы, называемой официально почему-то аварией, Г.А. Алиев ознакомился с достопримечательностями города и встретился на предприятиях с трудящимися. И я понял, что был не одинок в своем неудержимом стремлении к историческому прошлому почтенного города.

А в Москве ждал сюрприз. Не истекло и получаса, как я появился в редакции, когда раздался телефонный звонок: говорил корреспондент одного из крупнейших западных телеграфных агентств: «Господин Репин? Вы недавно вернулись из Ульяновска, не могли бы вы со мной встретиться и рассказать о катастрофе теплохода «Суворов»?».

Я объяснил, что был в городе по другим делам и об интересующем коллегу предмете ничего сообщить не могу. Не хватало, чтобы еще и дома, в Москве, меня объявили «персоной нон грата» – шел-то 83-й год (...) Зато я пообещал рассказать о достопримечательностях города, где произошла катастрофа.

Коллега благодарил искренне, горячо, но как-то поспешно.

(...) НЕДАВНО я связался со следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре В.М. Гуженковым, который в 1983 году вел это дело.

Трудно в это поверить, но причиной ужасной катастрофы стала халатность. Обыкновенное разгильдяйство. Нашлись свидетели, заходившие за несколько минут до катастрофы в рубку и видевшие замечтавшегося рулевого и углубленного в чтение вахтенного штурмана. Их тела подняли со дна Волги, алкоголя в крови не обнаружено.

Следствие пришло к выводу, что капитан Клейменов В.В. самоустранился от спасения пострадавших, телесных повреждений на нем не было, и, полагая его первопричиной случившегося, поскольку он не смог обеспечить должной дисциплины на судне, суд приговорил его к десяти годам лишения свободы.

Л. Репин. (Наш спец. корр.)

Ульяновск – Москва.

Комсомольская правда, 9.2.1991 г.