ЧАСТЬ IV

МОЙ ОТЕЦ – КАКИМ ОН БЫЛ

Григорий Яковлевич Тельнов родился в крестьянской семье 28 января 1889 года. Жили его родители в деревне Лисья Поляна Васильсурского уезда Нижегородской губернии – ныне это Пильненский район.

Помещика у них не было, крестьяне, в деревне их было более пятисот, считались государственными, земли арендовали у монастыря. Семья Тельновых была большая, у Якова Ивановича и Дарьи Петровны четверо сыновей – Иван, Павел, Василий, младший Григорий и еще сестра Екатерина. Мать Григория умерла, когда ему было пять лет, и незамужняя сестра взяла на себя все заботы о маленьком брате. Она очень ревностно относилась к братику, следила за его здоровьем и развитием. Настояла, чтобы его взяли в первый класс церковно-приходской школы, хотя семья была против.

Гриша учился отлично, усваивал предметы с лету. Священник, возглавлявший школу, рекомендовал ему продолжить образование. Григорий исправно посещал церковь и даже пел там в хоре. В 1903-м году вместе с сестрой побывал на канонизации Серафима Саровского в Саровской пустыни, добирались туда пешком. На торжестве присутствовала царская семья, праздник был многолюдный. Вернувшись, сестра заявила своему отцу, что хочет уйти в монастырь и принять постриг. Яков Иванович запретил ей это делать, построил в саду домик, и она поселилась там, называя его своей кельей.

Гриша поступил в учительскую семинарию – среднее специальное учебное заведение с трехлетним сроком обучения. Там изучали закон Божий, Библию и историю церкви, педагогику, русский язык, историю, географию, математику, естествознание, чистописание и черчение, пение и нотную грамоту, землеведение, ремесла и гимнастику. А по ее окончанию получил место учителя начальной школы. Семья надеялась, что Григорий будет помогать членам семьи. Но работа в школе не понравилась ему, и он решил поступить в Усть-Керженскую лесную школу.

Она располагалась в Нижегородской губернии, на первый курс принимали только восемь учеников. Григорий оказался в их числе. Но сначала он был не уверен, что зачислят – среди многих абитуриентов были дети богатеев и чиновников. Думал, что придется возвращаться домой и продолжать учительствовать.

На экзаменах он отлично ответил на все вопросы, и сомнения отпали. Так он получил право носить красивую форму лесного ведомства. Изучали предметы интенсивно, без каникул. На неделю отпускали только на Пасху и Рождество.

Однажды Григорий привез нелегальную литературу и спрятал на отцовской пасеке. Полицейские приехали в дом отца с обыском, раздели Григория до нага, но ничего не нашли. Семья его, особенно отец, отнеслась к этому отрицательно. После этого конфликта общение с родными разладилось.

А Григорий вернулся в училище, продолжил учебу. Вместе с теорией много времени отводили практике, работали на лесосеке, собирали гербарии, знакомились с фауной. Проучился Григорий Тельнов там два года, получил звание лесного кондуктора, это по сути помощник лесничего.

Позже, в 1912 году лесных кондукторов приравняли к коллежским регистраторам, самому младшему чиновничьему чину. В 1908 году выпускник Григорий Тельнов был назначен в Барановское лесничество Нижегородской губернии.

Жить ему пришлось в доме, где находилась и контора. На крыше здания была застекленная беседка, летом в ней дежурил наблюдатель на случай лесного пожара, чтобы вовремя заметить огонь. Для служебных поездок имелась конная повозка, для личных нужд пользовались велосипедом. На нем Григорий навещал девушку, с которой был знаком со времени учебы в учительской семинарии.

В Барановском лесничестве отец проработал почти три года, потом в 1910-м году его призвали в армию. Четыре года он прослужил на военно-сухарном заводе в Брянске. Предприятие это было построено инженером бароном Николаем Дершау в 1899-м году и оснащено по последнему слову техники – паровые мельницы, кружальные печи, механические сушильни. Ежедневно там производили четыре тысячи пудов сухарей, это дневная норма восьмидесяти тысяч солдат. Завод был напротив вокзала, на берегу Десны. Работал там военный и гражданский персонал, около трехсот человек. Отец вспоминал, что служба там была совсем не лёгкой, унтер-офицеры придирались к молодым солдатам: «Один старшина до того допек электрика, что тот пригрозил ему – мол, если не отойдешь, пассатижи на тебя со столба упадут!»

На исходе четвертого года срочной службы Григорий Тельнов не успел навестить ещё свое родное село, как началась первая мировая война. В августе 1914 года Григорий Тельнов был мобилизован, из Москвы он отправил своей подруге Евдокии открытку, сообщил, что едет на фронт. Там же, в Москве, встретился с двоюродным братом Иваном Миловым, который проходил срочную военную службу.

Иван вспоминал о Григории Яковлевиче в своем письме ко мне так: «Мы с Гришей росли вместе, учились в одной школе. Григорий заметно отличался от своих братьев. Был крепко сложен, имел приятную наружность и хорошие умственные способности. К тому же был человеком образованным. Во время первой германской войны, в августе 1914-го года, ко мне в роту заезжал Григорий Яковлевич. Больше мы с ним не встречались».

Воевать Григорию Тельнову пришлось на австрийском фронте. Он вспоминал, что австрийские солдаты были слабее немецких, сдавались в плен, не выдерживая напора. Боеприпасов не хватало, зато в окопах в избытке было вшей, началась эпидемия тифа. За отличия в боях Григорий Тельнов был награжден медалью «За храбрость». Заболев тифом, попал в госпиталь в Витебске. После выздоровления его оставили там служить в канцелярии. Сохранилась фотография – на ней Григорий Тельнов в военной форме с фельдфебельскими лычками на погонах, на рукаве – повязка с красным крестом. Его включили в комиссию по приему австрийских пленных писарем. Григорий Тельнов вспоминал, что вражеские солдаты вызывали у него чувство жалости и сострадания – настолько они были измождены голодом, вшами и болезнями.

«Война не нужна была простым людям, - говорил он. – Ни русским, ни немцам, ни австрийцам!» Тельнов старался помочь пленным, выполнял их просьбы.

Благодарные австрийцы подарили ему бритву Золинген и швейцарские часы, они с полевой сумкой деда долго хранились в нашей семье. Некоторые предметы хранятся и в наши дни.

После 1917-го года, когда фронт развалился, Григорий Тельнов вернулся в родное село, но никого там не застал, сестра и отец умерли, а братья с семьями уехали, один в Сибирь, а другой в Подмосковье.

В 1918 году Григорий работал конторщиком на строительстве железной дороги «Арзамас-Шиханы».

А с 1919 по 1924 трудился помощником лесничего в Вятской губернии в Яранском уезде. В это время он женился на Евдокии Степановне Фирсовой, которой прежде присылал открытки с фронта.

В 1925-м году в семье Григория и Евдокии Тельновых родилась дочка Антонина.

Евдокия через четыре года умерла, о малышке стали заботиться её родственники. Григорий Яковлевич продолжал работать таксатором в Волжско-Камском тресте «Леспроект». Он повысил квалификацию на курсах при Казанском университете, прошел аэрофототаксаторские курсы при Чувашском управлении лесного хозяйства.

В Алатыре Григорий Яковлевич Тельнов познакомился с Марией Кульковой, они поженились. Новая жена отца стала для Антонины заботливой приемной матерью. Летом семья выезжала с Григорием Яковлевичем на полевые работы в лесничества, а зимой жила в Нижнем Новгороде и Вятке.

В Вятке 15 мая 1932 года родился я, их сын Борис. Пришлось задуматься об оседлой жизни. Весной 1936 года Тельновы переехали в Вохму, райцентр в Вологодской области в 120 километрах от Северной железной дороги. Сначала отец работал в леспромхозе инженером, затем, в 1937-м году главным лесничим во вновь созданном Вохомском лесхозе. К своей работе там он относился очень ответственно, называл это самым плодотворным периодом.

Папу я помню хорошо с той поры, как мы поселились в Вохме. Он был стройный, немногословный, носил усы, они мне не нравились, потому что кололись. На голове у отца была форменная фуражка лесной охраны. Жили мы в двухэтажном доме, кроме нас в нем обитали еще три семьи. Соседки назойливо донимали меня вопросами – родная ли мне сестра Антонина? Я всегда говорил, что да. Узнал правду случайно. Мне было лет девять, мы были с отцом на рыбалке. Из-за сильного дождя пришлось из палатки перебраться в дом лесника. Отец и лесник долго беседовали, засидевшись за чаем. Я почти засыпал, когда услышал рассказ моего отца о том, что он остался вдовцом с малолетней дочкой после смерти ее матери.

Тут я понял, что мы с Антониной от разных матерей. Решил, что наши взаимоотношения с Тосей (так звали сестру в семье) не должны изменяться.

Мне нравилось, когда удавалось вместе с Антониной и отцом отдохнуть в любимом нами Крутогорском лесничестве. Мама оставалась на хозяйстве дома, а мы жили на крутом берегу Ветлуги в палатке под соснами, питались в столовой лесопункта. Рано утром уходили на охоту или рыбалку, собирали ягоды. На противоположном берегу стояли наши удочки – на живца ловили щук. На лодке приезжали проверить их и собрать улов. Отец после рыбалки шел отдыхать в палатку, а я поплавочной удочкой ловил мелочишку для насадки на жерлицы. Попутно наблюдал, как ведут себя наши снасти на другом берегу. Вдруг заметил, что одно удилище сильно колышется. Отца будить не решился, отвязал лодку и с одним веслом переправился через реку. Подбежал к удочке, ухватился, и, упираясь, вытащил огромную щуку, почти в метр длинной. В лодке доставил добычу на другой берег. Разбудил отца, он обрадовался и с того дня разрешил мне пользоваться лодкой. Вечером на охоте мы добыли пару уток, доставал я их из воды вплавь, сидя на связанных жердях. Рыбу и дичь отправили с попутным транспортом маме в Вохму.

На рыбалку мы с отцом ходили часто, я заранее копал червей и ловил пескарей для наживки. Летом мы частенько ходили на реку Вохму. Сестра Антонина иногда сопровождала нас, брала карандаш и бумагу, делала зарисовки на природе. Помню рисунок, на котором отец идет с полевой сумкой на боку, за ним бреду я в лапоточках с удилищами на плече. Улов не всегда был богатым, но мы возвращались довольными. От комаров спасались, надев накомарники. Отец курил, дым табака отпугивал мошек.

За грибами и ягодами мы ходили в лес пешком или добирались на конной повозке. Сено для коровы заготавливали в деревне Грязнухе километрах в пятидесяти от Вохмы. Иногда приезжали на несколько дней. Деревню окружали сосновые и еловые леса, сенокос на лесных полянах был щедрый. Мне нравилось смотреть, как метали стог. Мама ловко принимала граблями сено, которое вилами подавал отец. Раскладывала его, утаптывала, часто я был рядом с ней – сверху все было хорошо видно. Готовые стога огораживались жердями. Осенью сено перевозили в Вохму и укладывали в сарай на поветь.

В еловом лесу было обилие черники. Местные жители заготавливали ее черпаками, сделанными из жестяных чайных банок, я же собирал руками. Родители, пока занимались сеном, разрешали мне одному ходить по ягоды.

Однажды я ушел и заплутался, но самостоятельно выбрался – родители были уже встревожены. Меня пожурили, накормили из бурака (берестяной сосуд) творогом с молоком. Следующим летом мы заготавливали сено на берегу Вохмы, остановились в доме лесника, который был на фронте.

Его жена гостеприимно встретила нас, пожаловалась на то, что за пчелами некому ухаживать:

«Меда натаскали в ульи много, а как достать, не знаю!»

Отец взялся помочь, он с детства имел навыки пчеловодства. Мы надели защитные маски, папа взял дымарь, и все вместе отправились на пасеку. Отец доставал рамки сот, хозяйка вставляла их в медогонку. Мед разлили в банки и горшки, вечером мы все уже наслаждались его цветочным вкусом. Долг платежом красен – семья лесника помогла нам в заготовке сена.

Однажды в одной из деревень отец привязал повозку с лошадью, а сам ушел по делам. Я остался в возке, на дне которого лежал ворох гороховой ботвы. Вдруг заметил, как сверху на меня опускается пчелиный рой. Быстро спрятался под горох. Рой зацепился за короб и перестал перемещаться в пространстве. Когда отец вышел из лесничества, увидел облепленный пчелами возок. Позвал пчеловода с дымарем и роевней, он вызволил меня из моего укрытия.

За ягодами мы всем семейством ездили на конной подводе, в которую отец впрягал мерина Бурку. Собирали малину летом на старых заброшенных лесных гарях. Густой малинник рос среди сваленных и обгоревших деревьев. Ягоды были сладкими и ароматными. Наполняли лукошки быстро, наедались ягоды-малинки досыта. В малиннике Антонина обнаружила несколько валежин, облитых какой-то непонятной жидкостью.

Обратились к отцу:

«Что это?»

Папа пояснил:

«Медвежьи метки. Он, наверное, нас испугался и обделался. Сейчас разберемся!»

И разобрались – вместе с отцом прошли по медвежьим следам вспять, обнаружили место брошенной лежки зверя.

Уже осенью мама с отцом поехала в лесничество, вокруг которого было много болот. Она собирала клюкву, а папа охотился на рябчиков. Они привезли домой несколько ящиков, каждый по три ведра, заполненных ягодами. А отец добыл полтора десятка рябчиков. Из клюквы делали кисели, замачивали, замораживали. Бруснику тоже собирали, но меньше.

Лесхозовский мерин Бурка был уже старым, но отец любил запрягать именно его. Конь очень послушный, знал все дороги. Когда мы ехали с ним, отец сажал меня на облучок, давал в руки вожжи, а сам садился удобнее сзади и погружался в свои мысли. Я был доволен, что мне доверили управление экипажем. В те времена деревни были огорожены, въезд был через ворота. Увидев повозку, деревенские ребятишки бежали, чтобы открыть. За это давали им конфету или монетку, такая была традиция.

В окрестностях Вохмы у деревни Шабашихи я впервые побывал на тетеревиной охоте. Была весна, отец заранее приглядел поляну, на которую слетались птицы на ток. Сделал там со знакомым охотником пару шалашей. В назначенный день отец сказал матери, что хочет взять меня с собой. Она запричитала: «Холодно в лесу, Боря еще мал!» Но отец и я всё-таки уговорили маму, и вечером в сумерках мы пешком отправились в путь. Шли по лесной дороге, слышалось многоголосье птиц. Я спрашивал папу: «Кто это поет?» Он отвечал подробно, в орнитологии отец разбирался. Темнело, показалось кладбище. Пару километров надо было пройти через него, чтобы сократить путь. Я забоялся, отец заметил мой страх: «Не робей, тут спокойно!»

Мы пошли по тропинке мимо могил и крестов. Мне все время казалось, что кто-то подглядывает за нами, но воочию я никого не увидел.

К ночи мы пришли к поляне, на которой были едва заметны силуэты шалашей. В одном из них мы разместились и стали ждать. Тетеревиное бормотание было слышно, шум крыльев выдавал их полет. Внезапно мы услыхали чуфыканье, но где этот тетерев, рассмотреть не могли. На рассвете увидели, как два косача, наступая друг на друга, взмахивая крыльями, устроили бойню. Сражение происходило далеко, за пределами выстрела. Папа с ружьем наизготовку внимательно наблюдал за противоборствующей парой. Когда они немного приблизились к нам, отец выстрелил, но неудачно. Тетерева улетели. Других птиц мы не дождались, на рассвете ток опустел. На обратном пути папа разрешил мне впервые выстрелить из ружья. Прикрепил на пенек кусок папиросной бумаги. Я выстрелил и обнаружил в мишени следы попавших дробин. Был этим очень счастлив, почувствовал себя настоящим охотником.

Отец был заядлым курильщиком, до войны он курил папиросы в цветных коробках – «Казбек» или «Беломорканал». В войну они исчезли из магазинов, продавали махорку в маленьких пачках – «осьмушках». Потом и она исчезла. Жители села, страдающие от этой вредной привычки, перебивались, как могли – курили мох и листья. К нашим соседям Утищевым приехала в эвакуацию дочь Мария Семеновна, привезла своему папе махорку. Ей он поделился с моим отцом – сменял на молоко от нашей коровы. К весне 1942-го года на базаре появились семена табака. Отец приобрел их, посеяли с мамой большую грядку табака. Мама была против его пристрастия к куреву, говорила, что начнет курить сама, если он не бросит – и закурила. Но он не бросил, курил почти до самой смерти.

Табак в огороде взошел хорошо, прекрасно рос, радуя папу крупными листьями и выстой стеблей. Созревший табак срезали, вывешивали для сушки на чердаке. Потом листья мелко резали, стебли рубили в деревянном корыте, потом смешивали их, добиваясь нужной крепости. Я был помощником во всем этом процессе, и, как и все мальчишки, пробовал курить. Однажды с соседом Веней мы скрутили цигарки подожгли их, наглотались дыма. Потом пошли в огород заедать запах от курева репой и морковкой. Сосед ушел, я присел между грядок и вырубился. Очнувшись, вижу сквозь морковную ботву, как папа вдали копается в грядках. Скрываясь за ботвой репы, турнепса и моркови, я дополз до бани и скрылся за ней. Благоухающий табаком, я тогда не попался на глаза папе. Попался в другой раз: вечером играл с ребятами напротив нашего дома в чеканку (бросали монеты) и курил. Огоньки наших цигарок были хорошо видны из окон. Когда я вернулся, папа спросил: «Курил?»

Я признался, что курил. Отец сказал: «Увижу еще раз – накажу. А вырастешь – не посоветую …»

Папа так привык к махорке, что и после войны курил ее. Папиросы по карточкам покупал в магазине и отдавал мне. Я хранил их в ящике в укромном месте, продавал на базаре по два рубля за штуку. Однажды заметил, что часть папирос исчезла, их украл сосед Веня. Он признался, что взял без спроса, и мне пришлось проучить его, надавав тумаков.

Отец был неравнодушен к искусству, любил музыку. Однажды мы с ним были на лесном кордоне, и на стене папа увидел балалайку, взял ее. Сказал: «Сыграю вальс «Гибель Титаника», слушай!» И на трех струнах исполнил доселе неизвестное мне произведение. По радио отец любил слушать арии из опер в исполнении Шаляпина, Собинова, Козловского. А когда оперу транслировали целиком, папу было не оторвать от радиоприемника. Дочь Антонина занималась в школьном хоре, по отцовской просьбе играла на гитаре, исполняя песни военных лет. Папа тоже владел гитарой, мог подобрать мелодию и на гармони.

Я занимался в школе в кружке рисования, руководил которым эвакуированный старшеклассник. Отец поправлял мои работы – портреты по клеткам, наброски с натуры, когда я показывал их ему. Папа хотел пригласить мне в наставники сосланного ленинградского художника, но тот умер от голода.

А уже в Майне отец увидел портреты крестьян работы художника Аркадия Пластова, он жил неподалеку в Прислонихе. Хотел свозить меня к нему, но я уже собирался в лесной техникум. Папе нравилась живопись, он в Москве неоднократно бывал в Третьяковской галерее. Открытки с изображением картин великих художников хранились у нас в семейном альбоме. А копия картины Перова «Охотники на привале» висела в нашей квартире на стене.

Отец интересовался литературой, был довольно начитан. В разговорах со мной и Тосей он упоминал фамилии современных ему писателей – Новикова-Прибоя, Есенина, Алексея Толстого, Зощенко, Ильфа и Петрова. Рекомендовал читать их книги. Мне, маленькому, купил книгу стихи Агнии Барто. У нас в квартире книг было немного, мама с сожалением вспоминала, что на чердаке одного из домов, где приходилось жить, им пришлось оставить солидное собрание художественной литературы. В Вохме пользовались районной библиотекой, приносил оттуда заказанные отцом книги. Минимум технической литературы отец всегда возил с собой. Помню «Настольную книгу по лесоводству» 1902 года издания, она сохранилась до сих пор, ее я передал своему сыну Григорию.

У отца были технические таблицы, фоторецептурный и лесоустроительный справочники, ботанический атлас, другие полезные для работы книги. До семидесятых годов хранился гербарий, собранный отцом в годы учебы. Все растения были подписаны четким папиным почерком латинским шрифтом. К сожалению, гербарий не сберегли.

Иногда папа с мамой ходили в дом культуры на концерты и в кино. Помню, как он восхищался игрой пианистки Мерцаловой. Фильмы смотрели не только советские, но и иностранные – например «Серенада солнечной долины». Папе не нравились частушки, которые на Вологодчине и в Костромском крае исполняли протяжно. Северный говорок и верхневолжское оканье у нас в семье не прижились, и я, и Тося говорили как наши родители, правильно. У папы был приятный баритон, но почему-то он почти не пел. Не крестился, не молился, но когда моя мама читала молитвы вслух, бывало, он ее поправлял, знал их наизусть.

Говорил отец негромко, голоса повышать не любил. В ВКП(б) отец никогда не был, старался держаться нейтрально, был осторожен в высказываниях на политические темы. Газеты выписывал – «Правду», «Безбожник», «Вохомский колхозник». Однажды в Вохме за отцом приехали из НКВД, забрали, а наутро отпустили. Вернувшись, отец сказал нам, что выясняли, почему в вывешенном в лесхозе лозунге не правильно стоит запятая.

Папа был внимательным и заботливым к нуждам семьи. Самое сложное дело он всегда брал на себя. Переезд из Вохмы в Майну в 1946-м году был очень хлопотным: получив телеграмму от отца, мы распродали многие вещи, продали корову. А оставшиеся нужные вещи с мамой упаковали в ящики. Добрались на подводе до станции Шабалино, три дня ждали там отца. Он приехал, чтобы встретить нас: купить билеты и отправить багаж было тогда непросто.

Проблема возникла из-за того, что часть ящиков не вписывалась в положенные габариты, пришлось с отцом переделывать. Билеты он купил, закомпостировал, надо было еще пройти санпропускник. Мама сходила туда одна, а принесла справку на всех нас. Часть багажа повезли с собой. Большой ящик поручили отправить малой скоростью в Майну за определённую плату хозяйке, у которой мы квартировали в Шаболино. Тот ящик пришел через полгода, моих альбомов, которые я укладывал туда, там не оказалось, это меня расстроило. Ехали в общем вагоне через Котельнич, Горький, Рузаевку. Лежачих мест не было, сидели на своих вещах и лавках. Пересадок было несколько, приходилось перетаскивать багаж, делал это отец. По Горькому мы прогулялись вместе с папой, сходили на рынок. Мне интересно было увидеть город, в котором прошло мое раннее детство – мы жили когда-то на Провиантской улице в доме 24 «А». Папа в Горьком ориентировался очень хорошо, ходили мы там пешком. Путь от Шаболино до Майны занял двое суток. Кстати, под нашим сиденьем папа помог спрятаться безбилетнице, когда пришли контролеры, они её не заметили. Уставшие мы приехали в Майну утром 1 апреля, папа подбадривал нас: «Жить здесь будет лучше, увидите!»

Несмотря на то, что в нашей семье всегда ощущалась нехватка денег, папа не жалел для детей средств. Чтобы отправить Антонину в Молотов из Ульяновска на пароходе в 1947-м году, продал на базаре свой костюм и купил ей билет в каюту 2-го класса.. В том же году, когда я впервые сказал о своей мечте - поехать после семилетки поступать в лесной техникум, услышал от родителей противоречивые мнения.

Мама причитала: «Куда ты собрался один! Как ты будешь жить без нас!»

А папа одобрил: «Молодец Сынок! Хорошо, что избрал мою профессию лесовода! На первых порах помогу!»

Отец сопровождал меня до Бузулука, хотя чувствовал себя плоховато, здоровье уже сдавало. Пробыл там до моего первого экзамена, потом уехал в санаторий в Кисловодск. В тот раз я сдал испытания успешно, однако приняли меня лишь кандидатом, пришлось, к радости мамы, возвращаться в Майну. Зачислили меня студентом через год – по результатам прошлых экзаменов. Второй раз я ехал уже сам в Бузулук, без отца, дорога была знакомой. Когда ехал в первые летние каникулы домой в Майну, привез папе на сэкономленные деньги дыню. Подарок его тронул.

Папа помог мне выбрать курс в моей жизни – вышло так, что отцовская любовь к фотографии перешла ко мне, и я стал кинооператором. Отец научился фотографировать еще во время учебы в лесном училище, это помогало ему в работе. С детства я разводил вместе с папой химикаты, составлял проявитель. Взвешивали вещества на весах, используя вместо гирек монеты. Фотографировал папа не только свою семью и лесные массивы – на его снимках остались запечатлены демонстрации, праздники, разливы рек. Старинный деревянный фотоаппарат отца с английским объективом я передал своему сыну Григорию.

Мой папа мечтал о том, что после того, как я окончу техникум и получу распределение, они с мамой переедут ко мне. Хотел построить свой дом, нарисовал его проект, чертежи показывал мне. Жаль, что не сбылась эта его мечта.

В Майне папа, уже больным, старался помочь по хозяйству, косил сено, занимался огородом. Мы сходили с ним на охоту на вальдшнепов, съездили за утками на Белое озеро. Отец помогал мне советами во время производственной практики, учил правильно делать фотоснимки лесосек. Папа рекомендовал мне побывать в лесокультурной бригаде китайца Чин-шана, лучшей в лесхозе.

С этой бригадой связан один эпизод, в котором ярко проявился характер отца. Герой Социалистического труда Мария Головачева, работавшая в этом коллективе, так вспоминала о том случае: «Начальство отправляло нас сажать саженцы в день Пасхи. И Григорий Яковлевич Тельнов один заступился за нас, сказал лесничему так: «Ты что, не видишь, что люди хотят идти в церковь, помолиться? Прояви милость, отпусти! Они завтра с настроением трудиться будут, увидишь!» Вот, благодаря Григорию Яковлевичу мы тогда Пасху отпраздновали. Душевный был он к рабочим, хоть и требовательный по делу. Перед начальством не трусил, специалист отличный, добром его вспоминаем!»

Отцу было 62 года, когда он узнал о своем диагнозе – опухоль легких. Что она злокачественная, я ему не сказал. Однако он до последнего надеялся выздороветь или прожить подольше. Силы покинули его за месяц до смерти. Скончался папа в 18 часов 30 минут 15 июня 1951 года, когда я и муж сестры Тоси Дима были на сенокосе. (Они приехали за неделю до его смерти). Мама сказала мне, что он умер спокойно и тихо.

Похоронили Григория Яковлевича в Майне, на кладбище, под суховершинным дубом. Священника не приглашали, поминки сделали в доме. Организацию похорон взяла на себя администрация лесхоза, где работал отец. На второй день после похорон мы пошли на кладбище, и я обложил могилу деревянными брусочками.

Я нашел родственников отца уже лет через пятнадцать и сообщил им о его кончине. Случилось это так – двоюродный брат папы Милов написал письмо в управление лесного хозяйства Чувашии, где когда-то работал отец, просил дать его адрес. Знакомые переслали это письмо мне, я ответил, что папа умер и отправил его последнюю фотографию.

Милов прислал мне сердечное письмо с соболезнованием:

«Я и моя жена Прасковья Михайловна очень жалеем Григория Яковлевича, который всю свою жизнь, весь опыт и знания посвятил для беззаветного служения на благо своего народа. Да, жаль его до боли сердечной, что он ушел из жизни от нас рано, в 62 года. Смотрим на его последнюю фотографию и удивляемся, до чего он изменился. Из родни его наследниками остались только вы, Борис, и ваша сестра Антонина Григорьевна».

Добавлю, что Григорий Яковлевич смог увидеть своего первого внука Витю, сына Антонины и Дмитрия Ширай, родившегося в 1949-м году. Мои дети-двойняшки появились в 1958-м, одного из сыновей мы с женой назвали Гришей в честь деда, другого в честь отца моей жены Александром. В Ульяновской областной прессе я опубликовал несколько статей с воспоминаниями о своем отце. А для этой книги отобрал фотографии, сделанные моим отцом в разные периоды его жизни. Они – зримые исторические свидетельства той эпохи.

Из книги Бориса Тельнова Объективом и пером о былом». 2025 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие ................................................................................ 3

От автора ...................................................................................... 4

Биография Б.Г. Тельнова ............................................................ 6

Часть I

30 лет с телевидением ................................................................ 10

Наши кадры стали историей..........................................................11

Случались и казусы......................................................................26

Как развивалось кинопроизводство................................................34

Наши телефильмы.........................................................................39

По ленинскому пути.......................................................................58

Ленин на знамени..........................................................................68

«Родина Ильича сегодня»...............................................................71

Фотографии Бориса Тельнова с выставки «Родина Ильича сегодня», сделанные в период с 1962-го по 1970-й годы...........77

Фотовыставка «На Волге широкой», 1970-й год. Воспоминания Бориса Тельнова.............................................................88

Книга «Объективом и пером о былом». Часть I. 30 ЛЕТ С ТЕЛЕВИДЕНИЕМ. По ленинским местам: от Енисея до Сены........101

Часть II

Самое памятное и дорогое

Нас обвенчала тайга ....................................................... 125

Путь до реки Пелым .........................................................129

Магнитное склонение .......................................................141

Телеграмма с сюрпризом ..................................................144

Семья и дети .................................................................. 147

Семейные заботы ............................................................ 149

Дом на улице Бакинской ...................................................152

Часть III

На майнской земле мое счастье! ............................................. 178

Дела пенсионные................................................................... 204

Часть IV

Мой отец – каким он был ........................................................ 210

Часть V

Моя любимая мама ................................................................... 249

Часть VI

Я в прессе и пресса обо мне .................................................... 275

На нашем сайте размещен личный фото и видеоархив Бориса Тельнова