«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 7. Под властью КОМУЧа. Глава 6 / 23 Июля 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Советские войска, напомним, к вечеру 23 июля оставили Сенгилей без боя. Тем не менее, газета «Возрождение» сообщила читателям о том, что на рассвете указанного дня возле города был высажен десант, который выбил красных и занял уездный центр (Возрождение. 1918. № 6. 30 июля).

Эта, мягко говоря, не совсем достоверная информация, вынуждает и прочие сведения, изложенные в заметке, принимать с осторожностью. Например, о том, что на пристани победителям достались 3 больших парохода, двигатели которых были выведены из строя отступавшими. Или о том, что, по информации пленных, только на одном пароходе большевики потеряли убитыми 16 человек.

Всего же, по сведениям газетчиков, город обороняли около 4 тыс. красноармейцев при 10–12 орудиях и 100 пулемётах. Все пулемёты при отступлении большевики якобы побросали в Волгу. А также часть орудий и 500 винтовок. Позже из реки было извлечено 60 пулемётов и несколько сот винтовок, – сообщала газета (Возрождение. 1918. № 6. 30 июля). По другим данным, в воде оказалось 470 тыс. патронов, 4750 винтовок, 150 пулемётов, а также снаряды и ружья (Возрождение. 1918. № 3. 26 июля).

Чтобы прояснить этот вопрос с «подводными» трофеями, забежим немного вперёд.

15 августа для извлечения из воды брошенного красными вооружения из Самары прибыли четверо водолазов: Никита Матющенко, Михаил Соловьев, Равиль Мамаев и Дмитрий Дульдин (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 5. Л. 18 об.) Итоги их двухдневной работы подведены в перечне поднятого оружия, приведённом в таблице ниже:

Арсенал, как видим, не такой впечатляющий, как утверждала газета. Например, пулемётов было найдено не 100 и даже не 60, а всего два. Да и винтовок 284, а не около 5 тыс. И так далее. Но, самое главное, всё это богатство оказалось неисправным и негодным к применению (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 5. Л.12, 12 об.) То есть основную массу оружия советские войска всё же увезли с собой. Но не только его. Они вывезли также и продовольственные припасы, «награбленные у местных жителей». А то, что увезти не смогли, тоже уничтожили. Например, десятки тысяч яиц будто бы были разбиты или также брошены в Волгу. Тем не менее, много и осталось: 100 пудов хлеба, «выпеченного под угрозой расстрела городским продовольственным комитетом», а также запасы сапог, белья и разного снаряжения. По уточнённым данным, достались Народной Армии не три, а четыре пассажирских парохода и три буксира, стоявшие у пристаней. При этом все суда, за исключением одного буксира, были в полной сохранности.

Но главным трофеем оказалась, конечно же, власть. С приходом чехословаков и Народной Армии она перешла к Комитету членов Учредительного собрания, сразу же восстановившему в уезде органы городского и земского самоуправления. Правда, командовать гарнизоном при этом доверили чешскому офицеру по фамилии Веселый. Другого чеха – штабс-капитана Френкеля, назначили начальником формирующихся воинских частей, а в уезде был объявлен призыв в ряды Народной Армии двух возрастов (Возрождение. 1918. № 3. 26 июля).

А вскоре был разоблачён и красный «шпион». Им оказался некто Кузмин, обвинённый в шпионаже. Когда большевики заняли Сенгилей, он якобы передал им сведения о положении дел в городе и выдал горожан, которые организовали самоохрану, за что все они будто бы были расстреляны. Правда, попав в руки белых, тот же Кузмин немедленно сдал уже им ряд сенгилеевских большевиков и указал местонахождение складов снаряжения (Возрождение. 1918. № 3. 26 июля). Но вот спасло ли это его, неизвестно.

Наряду с регулярными воинскими частями, которые тут же отправлялись на фронт, в Сенгилее, как и в Симбирске, для несения гарнизонной и караульной службы стали формировать дружины Народной Армии из граждан, достигших 35 лет. Их призывали оказывать помощь в охране города в ночное время, для чего записываться у квартальных старост или у командиров дружинных рот.

«В настоящее время в период полевых работ и переживаемого момента эта помощь граждан послужить интересам охраны города, может вызвать только благодарные чувства всех остальных граждан», – призывал земляков командир городской дружины (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 18. Л. 15). В качестве бонуса за исполнение гражданского долга, дружинникам, нёсшим караульную службу, ежедневно во время обеда полагались чай и сахар (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 25. Л. 8). Однако массового притока желающих, во всяком случае, на первых порах, не наблюдалось: на 27 июля записалось всего 20 человек (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 3. Л. 1).

Окончательно Сенгилеевская городская дружина в составе трёх рот общим числом в 280 штыков была сформирована только к 9 августа. А на четвёртую роту добровольцев уже не хватило. Зато удалось полностью укомплектовать штаб и штат ротных командиров.

Пусть пока и не в неполном составе, но дружина, наконец, приступила к охране города и несению караульной службы (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 6. Л. 17). Командовал подразделением прапорщик Андрей Наумович Шулипенко, до этого с 17 по 25 июля воевавший против красных в отряде некоего партизана А. Г. Белинского (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 24. Л. 23). Помощником командира был назначен капитан Александр Петрович Нуждин, делопроизводителем – прапорщик Яков Александрович Полисадо. Командирами рот стали прапорщики Василий Вячеславович Алешин, Степан Николаевич Денисов и Алексей Васильевич Григорьев. Доброволец Максим Радаев был зачислен писарем (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 22. Л. 71). На середину августа численность сенгилеевской городской дружины Народной армии составляла: в первой роте – по штату 1 офицер, 130 строевых, 1 нестроевой. Фактически строевых 87. В третьей роте – по штату 1 офицер, 174 строевых, 1 нестроевой. Фактически 102 человека (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 17. Л. 2, 3, 5).

Таким образом, вместо 304 штыков по штату на самом деле в двух ротах в строю насчитывалось всего 189 бойцов. Куда делось ещё 115 человек, то есть ещё целая рота, неизвестно. Скорее всего, из-за нехватки личного состава её просто расформировали, перераспределив дружинников между двумя оставшимися подразделениями. Тем не менее, в начале августа стали формировать четвёртую, волостную роту на Цементном заводе. Она должна была охранять территорию предприятия и его учреждения. Материальное обеспечение подразделения снаряжением, вооружением, провиантским и денежным довольствием возлагалось на уездную земскую управу (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 6. Л. 7). Комплектование роты в составе 128 бойцов завершилось 4 августа. Кроме цементного, она охраняла ещё и химический завод.

Однако спустя всего 20 дней, 24 августа, стало ясно, что содержание этой команды для земства и командования Народной Армии слишком накладно. Да и нужды особой в дружине не было, о чём честно докладывал её начальник прапорщик Лазарев. Во-первых, потому, что изначально она предназначалась для защиты «от бродячих банд красной армии, для содействия строевым частям Народной Армии и для охраны складов с удушливыми газами на химическом заводе». Однако, поскольку Сенгилеевский уезд к тому времени от Красной армии был чищен, то и защищать его дружине оказалось не от кого. Во-вторых, для охраны «удушливых газов» вполне хватило бы пяти вооружённых сторожей, содержание которых могла позволить себе администрация предприятия, избавив, таким образом, Народную Армию от излишних затрат.

И, наконец, в-третьих, цементный завод ликвидировался, в связи с чем и его работники, состоявшие в дружине, разбегались, или, деликатно выражаясь, начали убывать (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 6. Л. 24). Что касается пока ещё остававшихся в строю, то они не являли собой образец дисциплины и исполнения гражданского долга.

Многие из них, несмотря на «премиальный» чай с сахаром, просто не приходили службу, зачастую целыми коллективами в несколько человек. Но поскольку дружинники юридически оставались людьми штатскими, дисциплину в их рядах приходилось поддерживать властям не военным, а гражданским. Например, рапорт о том, что шестеро бойцов не явились в караул без уважительных причин, командир первой роты направил не вышестоящему командованию, а… начальнику милиции с просьбой подвергнуть означенных лиц аресту при милиции сроком на трое суток каждого (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 22. Л. 2, 2 об.)

В числе прогульщиков ротный особо указывал на некоего Михаила Фёдоровича Баукина. Этот «доброволец», увиливая от службы особенно упорно и изобретательно, по мнению его соратников, давал «врагам вновь возрождающейся России возможность завоевывать к себе расположение темных масс народа и указывая им на подобные примеры, будут стараться подрывать авторитет, во-первых, всех лиц командного состава, и, во-вторых, вообще всех лиц, стоящих у власти в Российской республике». Так чем же этаким проявил себя гражданин «новой России» Михаил Баукин на ниве служения оной? 15 августа по ходатайству ротного командира в числе ещё пяти сослуживцев, прогулявших наряд в караул, он был арестован начальником городской милиции на трое суток. Однако уже на следующий день оказался на воле. Его пришлось выпустить как больного, страдающего «воспалением надкостницы челюсти (флюс)». Справку выдал врач Жандовский, а в милицию её принесла жена узника. Но оказавшись на воле, вместо того, чтобы лечить внезапную хворь, Баукин принялся «демонстративно расхаживать по улицам города» и посещать общественный клуб, чем «возбуждал злобу в тех дружинниках, которые, благодаря разным уловкам гр-н баукиных и пр., чуть ли ни каждый день несут караульную службу» (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 22. Л. 7, 8). По требованию командира дружины злостный прогульщик был вновь арестован (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 22. Л. 10) и на этот раз честно провёл в милицейской камере отмерянные ему трое суток, что называется «от звонка до звонка» (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 22. Л. 13).

Кстати, городской клуб, в котором любил бывать незадачливый дружинник, отчего-то пользовался дурной репутацией. Во всяком случае, начальник гарнизона специальным своим приказом от 19 августа строго-настрого запретил господам офицерам посещать это заведение, а коменданта города обязал пристально наблюдать за соблюдением этого запрета (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 3. Л. 3). Запрет, в свою очередь, возможно, был связан с переменами в командовании гарнизоном, которые произошли к этому времени. Например, чешского офицера Веселого на посту гарнизонного начальника сменил русский полковник Гуляев (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 3. Л. 3). Помощник командира Сенгилеевской городской дружины капитан Нуждин был назначен временно исполняющим обязанности коменданта гарнизона. Прапорщик Волков стал временным же начальником уездной милиции, а мичман Барсуков – комендантом сенгилеевских пристаней (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 3. Л. 4).

Таким образом, вслед за гражданской и военная власть в городе перешла к «местным кадрам». Не исключено, что, перемены были связаны с изменениями на фронте – в середине августа армия Тухачевского предприняла первое наступление на Симбирск. И хотя оно оказалось в целом неудачным, стало ясно, что Красная Армия не только не разгромлена, но наращивает свои силы и готовится к новому наступлению.

Приказом по Народной Армии от 30 августа она объявлялась на военном положении. Увольнения и отпуска для солдат и офицеров были запрещены, а все находившиеся в отпусках незамедлительно возвращались в свои части. Как отлучившиеся из расположения, так и давшие разрешение на отлучку предавались суду (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 5. Л. 32).

Напряжение росло и в городе. По ночам стало неспокойно. В ночь на 7 сентября неизвестные пытались напасть на склад химзавода, где хранились баллоны с газом. Вспыхнул настоящий бой, в ходе которого охрана сумела нападение отбить. О потерях сторон ничего не сообщается, но огневой контакт был довольно интенсивным, о чём свидетельствует количество патронов, израсходованных дружинниками в перестрелке – 175 штук к винтовкам разных типов (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 8. Л. 13).

Во время Первой мировой войны русская армия испытывала недостаток в стрелковом вооружении, поэтому кроме русских винтовок образца 1891 года, в войсках были и иностранные. В том числе устаревшие, стрелявшие патронами с дымным порохом – французские системы Гра 1874 года, Гра-Кропачека 1874–75 годов и швейцарские системы Виттерли 1870–1878 годов (Жук, А. Б. Стрелковое оружие. Москва, 1992. С. 498). 60 штук Виттерли и 40 Гра (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 8. Л. 13), наряду с классическими трёхлинейками Мосина, состояли и на вооружении к тому моменту ещё не расформированной четвёртой дружинной роты. Своё существование она прекратила лишь 9 сентября 1918 года вместе со всей Сенгилеевской дружиной, которую полностью расформировали, передав имущество и личный состав в 23-й Сенгилеевский стрелковый полк (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 3. Л. 7) численностью 458 человек под командованием бывшего начальника гарнизона полковника Гуляева (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 5. Л. 2–8). В состав части включили даже 28 пленных красноармейцев, поставив их на провиантское, приварочное и чайное довольствие. Правда, оружия не дали, а прикомандировывали к нестроевой роте для выполнения разного рода хозяйственных работ (ГАУО. Ф. 680. Оп. 1. Д. 5. Л. 19). Влился ли в ряды Народной Армии бывший дружинник Михаил Баукин, не известно. Возможно, у него опять вздулся флюс.