Начало читайте по ссылкам:
Под «колпаком»
Как, например, Иван Семенович Цибульский 1880 г.р. Кстати, в протоколе его допроса первым стоит как раз вопрос о социальном происхождении, которое как нельзя лучше подходило «врагу народа». На свою беду Цибульский происходил из крестьян-кулаков, имел 25 десятин земли, 5 лошадей, 2 коров, до 60 овец, яблоневый сад, огород, нанимал в сезон от двух до пяти работников. К тому же и жил в доме тестя – бывшего дьякона. На момент ареста бывший кулак руководил строительством учительского института. А в поле зрения ОГПУ был, по крайней мере, с 1933 г. Вот что сообщал о нем осведомитель (стиль сохранен): «19.12.1933. Цибульский Иван Семенович в присутствии завхоза конторы связи Максимова Д.Я. возмущенно говорил о порядке в Советском Союзе и иронически рассказал случай с затонувшей баржей с хлебом и что часть каковой можно было спасти, но что власть на барже не имела распоряжения о выдаче хлеба рабочим и что пока они посылали телеграммы о разрешении, баржа утонула». А 29 ноября «… возмущался, что рабочих не хватает, что рабочие не хотят работать, бегут с работ, что им не дают хлеба, и при этом произнес: «Глаза бы не глядели ни на что, бросил бы все и бежал бы, куда глаза глядят. Если бы можно было, уехал бы в любую страну – Англию, Китай или в Турцию. Если бы был свободный выезд заграницу, половина населения, конечно, уехала бы». Расходились с официальными его взгляды и на усиливающуюся классовую борьбу: «В каждом номере газеты читаешь о расстрелах, приходишь просто в ужас ото всех зверств, живешь в какой-то варварской стране». О звездах, устанавливаемых на башнях Кремля, высказался так: «Крепка еще крестьянская спина. Удивительно, на что тратятся народные деньги. Лучше бы накормили досыта крестьян».
Естественно, что человек с такими взглядами просто не мог не оказаться «в контрреволюционной организации». И он оказался. Цибульского взяли 16 декабря 1937 г.
Интересны показания, которые дал на него Михаил Михайлович Блюм, бывший дворянин-помещик, но «занимавшийся личным трудом». Так вот, Блюм утверждал: «В результате того, что Цибульский мало внимания уделял руководству стройкой, налицо имелся развал трудовой дисциплины. Рабочие, прораб, а также десятники допускали выпивку на производстве, о чем Цибульский бесспорно знал, но мер не принимал… Каждый был предоставлен сам себе». И все это при том, что Иван Семенович «любил покрикивать на рабочих». Так значит, все-таки обращал внимание на дисциплину, коли покрикивал?
Вообще-то логика обвинения весьма своеобразна: пьянствуют все, от рабочего до прораба, а вредителем назначают их трезвого начальника.
В высшей степени подозрительным был и санитарный врач мясокомбината Андрей Иванович Банцеков, живший на ул. Марата в доме № 14, в квартире 2. До революции, в студенческие годы он много ездил по заграницам. Побывал в Австрии, Германии, Франции, Польше. Участвовал в Русско-японской войне, жил в Харбине. Наверное, поэтому еще в 1921 г. его арестовывала симбирская ЧК, но потом отпустила. И, между прочим, напрасно, не разглядели тогда в нем контру. А он вон какие разговоры вел: «Правят в СССР проходимцы. Рабочие фактически не выбирают и не участвуют в правительстве. У Колчака был полк из ижевских рабочих – лучший в его армии. Хозяйство в СССР падает. Газеты врут. Наука падает, так как профессоров вешают и расстреливают. Интервенции не будет совсем - никто не станет руки марать. Не за чем. Скоро сами придем с поклоном к Европе. Лучших людей гноят. Крестьян хотят приобщить к социализму. Смешно! Все равно крестьянин, хоть и в колхозе – собственник, будет против коммунизма. Если бы Ленин сейчас был жив, Сталин и его арестовал бы. Судят без суда. В царские времена и то судили открыто. Опираются на штыки. Когда в Ульяновске был голод, отцы ели детей, а в Москву шли эшелоны белой муки. Неурожай был не так велик, но карательные отряды ограбили весь хлеб». По поводу проводимой ГПУ кампании по сбору золота он высказался совершенно определенно: «Такой открытый грабеж на Западе не производят никогда – врываться в квартиры и срывать с пальцев кольца, из ушей – серьги, как это было у Татарских, варварство!».
В качестве шпионской акции в деле фигурирует вопрос Банцекова заданный им одному из своих квартирантов – красных командиров. Так вот, Андрей Иванович поинтересовался как-то… количеством лошадей в артиллерийской батарее.
Вся эта ценнейшая информация дошла до органов, а потом и до нас благодаря бдительности и стараниям некоего «Артиллериста», вероятно, одного из постояльцев Банцекова.
Кстати, тот же «Артиллерист» дал интересную характеристику «члену штаба повстанческой организации» уже знакомому нам Кривчикову. Он, «по словам сестры Банцекова провалил контрреволюционную организацию в Кранознаменной школе (несколько лет назад), далее провокатором ГПУ сделался под давлением большого семейства. Сам Банцеков, зная, что я хожу играть в преферанс к Кривчикову, мне сказал: «Ты там осторожнее. А то попадешь в ГПУ». Из личных впечатлений: Кривчиков представляет энергичного, умного человека, увязшего в заботах о благосостоянии своего семейства, много пьет и имеет громадный круг знакомых».
Между прочим, «провокатором ГПУ» был с 1928 г. и Петр Алексеевич Дардальонов. Помните? Тот самый «активный член организации», дававший контрреволюционное задание Бруднеру. Таким образом, по крайней мере, уже трое членов «подполья» в том числе два «члена штаба» были связаны с ОГПУ-НКВД.
Не известно был ли «провокатором» заведующий пищеторгом Дмитрий Абрамович Путятин, но в контрреволюционеры он угодил за свою нелюбовь к коммунистам. Вот какую «объективку» дала на него начальник спецчасти пищеторга Бровинцева:
«Сов. Секретно.
В горотдел НКВД
Направляю вам материал на Путятина Дмитрия Абрамовича, причем сообщаю, что Путятин служил в белой армии классным работником, т.е. штабным работником, причем: по работе в пищеторге он не уважает коммунистов, многих обсчитывает и настаивает наложить большую норму выработки и отсюда большая текучесть раб. силы… Путятин держит тесную связь с бывшими людьми».
Особая Тройка при УНКВД
По делу № 5863 она заседала уже 30 декабря 1937 г. – всего через несколько часов после утверждения обвинительного заключения и только один день, успев за это время решить судьбу девяносто девяти человек. Даже если предположить, что «тройка» функционировала круглые сутки, то и в этом случае на каждого обвиняемого было затрачено не более пятнадцати минут.
Протокола того заседания № 88 в деле нет, есть только выписки из него. Девяносто девять штук. Они подшиты в строгом соответствии со списком обвиняемых, которым заканчивается обвинительное заключение. Похоже, что выписки, как и сам протокол, были заготовлены заранее.
Каждая выписка – это клочок бумаги величиной в половину стандартного листа (примерно с почтовую открытку), разделенный на две неравные части. В левой, большей, перечислены пункты 58 статьи, которые преступил обвиняемый. А в правой – его фамилия, имя, отчество и приговор, сформулированный, как правило, одним словом: «расстрел». Внизу подпись «секретарь» и дальше неразборчиво.
Листая «выписки», не сразу обращаешь внимание на карандашные пометки в левом верхнем углу каждой из них: «Исп. 19/1» или «Исп. 20/1» и лишь в одном месте – двадцать первого. Судя по пометкам, 19 января 1938 г. расстреляли пятьдесят человек, двадцатого – тридцать девять. И лишь один – Николаев – дожил до двадцать первого.
Девять обвиняемых получили по 10 лет концлагерей.
Среди «помилованных» есть рабочие, но больше «бывших», например, известный уже читателю Путятин, или сын попа врач А.А. Листов. Так что происхождение в данном случае решающего значения, вероятно, не имело. Пожалуй, единственное, что объединяет девятерых «счастливцев», это их упорное и категоричное отрицание на следствии своей вины и причастности к мифической контрреволюционной организации.
(окончание - по ссылке Белое пятно. Часть 5)
Владимир Миронов
