Судьба разведчика. Часть 1 / 16 Декабря 1936 / История Ульяновска / Годы и люди

В 1937–1938 годах обе эти спецслужбы подверглись жёсткой кадровой чистке. В направленном руководству НКГБ отчёте о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год её начальник П. М. Фитин писал: «К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства в то время Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы наряду с созданием аппарата самого Отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном». Потери в личном составе были столь велики, что в 1938 году в течение 127 дней подряд руководству страны из внешней разведки не поступало вообще никакой информации.

В чём же заключалась причина разгрома? Неужели руководители государства не осознавали опасность фактической ликвидации важнейшей спецслужбы, особенно в преддверии надвигавшейся войны? Неужели в угаре шпиономании и охоты на «врагов народа» они громили всё вокруг, не задумываясь о последствиях? Верится слабо, хотя постхрущёвская, а вслед за ней и современная российская историография примерно так и объясняют «массовые репрессии» в советской внешней разведке.

Между тем, в Ульяновском государственном архиве новейшей истории хранятся документы, позволяющие усомниться в официальной трактовке тех событий и с большой долей вероятности предположить, что именно предчувствие близкой и неминуемой войны как раз и подвигло советское руководство на радикальные меры по обновлению кадрового состава ИНО НКВД.

«Пал жертвой тех, кому нет места в органах»

Пятого мая 1937 года начальник ульяновского городского отдела НКВД, коммунист с почти двадцатилетним партийным и чекистским стажем, капитан госбезопасности Павел Иванович Корнель получил предписание сдать дела и должность в связи с увольнением со службы. Под документом стояла подпись начальника УНКВД по Куйбышевской области старшего майора государственной безопасности товарища Попашенко.

Не исполнить предписание Корнель, конечно же, не мог. Единственное, что ему оставалось – попытаться как-то разрешить «недоразумение». В тот же день Павел Иванович направил в Москву два документа, вероятно, приготовленных заранее. В первом, адресованном в ЦК ВКП(б), в секретариат товарища Сталина, разжалованный чекист информировал вождя о том, что в органах ВЧК-НКВД он служит с мая 1919 года, то есть почти 18 лет, 5 из которых – за границей. И за всё это время «я не имел никаких отклонений от генеральной линии партии и никаких античекистских поступков. Я всегда отдавал свою жизнь партии и работе, и поэтому особенно тяжело принять такое решение, какое вынесено по отношению меня.

Я всегда активно боролся против троцкистов и «правых», что я могу показать всей моей работой.

Я считаю, что обвинение против меня создано по ложной информации, и прошу ЦК ВКП(б) разобраться в этом и помочь мне восстановиться в правах честного партийца. Если нужно, прошу меня вызвать для личного объяснения», – обращался к вождю бывший капитан госбезопасности. К заявлению в ЦК прилагалась и копия рапорта, поданного на имя Ежова, где Павел Иванович утверждал, что «пал жертвой тех, кому нет места в органах НКВД». В этом, втором, документе, оригинал которого был направлен лично Наркому внутренних дел, бывший начальник ульяновского горотдела НКВД просил того пересмотреть решение об увольнении как вынесенное по ложному доносу в отношении преданного чекиста, служившего в органах с мая 1919 года и «отдававшего все свои силы и энергию работе». В том числе за границей, «где, рискуя жизнью, я проводил смелые выемки документов и вербовки. За границей я работал за пятерых, и в 1930 и 31 годах меня открыто ставили в пример всем заграничным работникам ИНО», – писал Наркому бывший разведчик.

Всё изменилось в конце 1931 года, когда сотрудник Берлинской резидентуры ИНО П. И. Корнель вернулся в Москву.

Чужой среди своих

Дальнейшую службу Павел Иванович проходил в должности сначала заместителя, а потом и начальника 1-го отделения центрального аппарата Иностранного отдела ОГПУ, где, по его словам, открыто пошёл против заместителя начальника ИНО Михаила Савельевича Горба, урождённого Моисея Санелевича Розмана, по традиции старых большевиков взявшего псевдоним, хотя и несколько странный.

Причиной конфликта, по утверждению Корнеля, стала антипартийная и античекистская политика, которую вёл его новый руководитель. Заключалась она в том, что материалы, добытые чекистами за границей, часто с риском для жизни, в Москве оперативно не использовались. Зато валюта, выделяемая государством на деятельность резидентуры, напротив, использовалась очень активно. «Если она остаётся, значит, работаем плохо», – якобы утверждал Горб и расходовал отпущенные средства с размахом. Но вовсе не на разведывательные цели. Большие суммы, по словам Корнеля, шли на подарки нужным людям, как в аппарате ИНО, так и вне его. В частности, для них в Берлине закупались всякие «сувениры» – от авторучек до автомашин, в среднем на три тысячи долларов в месяц. «Я знаю, – писал Корнель, – что они с Воловичем обработали Захара Беленького, который поддерживал его в ЦК, поднимал его авторитет среди ответственных работников и передавал ему то, что делается в ЦК ВЛКСМ». Речь, скорее всего, идёт о заместителе начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД СССР, старшем майоре государственной безопасности Захаре Ильиче Воловиче и члене ЦИК (Центрального Исполнительного Комитета, фактически правительстве) СССР Захаре Моисеевиче Беленьком.

Кроме подкупа «полезных» людей, Горб, по информации Корнеля, тратил «сэкономленную» казённую валюту на покупку золотых червонцев в Константинополе. Не гнушался заместитель начальника ИНО и контрреволюционной деятельностью, распространяя среди знакомых белогвардейскую литературу, в том числе книги Троцкого. Всего этого «он выписывал из Берлина бесконечное количество».

Ну, и наконец, как утверждал в своём рапорте Ежову бывший чекист, значительную часть своей энергии Михаил Савельевич тратил на то, чтобы стать в Иностранном отделе единоличным хозяином, вытеснив оттуда руководившего спецслужбой до 1935 года Артура Христиановича Артузова, а затем сменившего его на этом посту комиссара государственной безопасности Абрама Ароновича Слуцкого и его заместителя Бориса Давыдовича Бермана. А в конечном итоге всех, кто не разделял взглядов Горба.

Вернувшись в Москву, Корнель сразу же доложил обо всех этих «художествах» высокопоставленного чекиста главе ИНО Артузову в расчёте, что тот поставит в известность о махинациях и интригах Горба товарища Менжинского, на тот момент – председателя ОГПУ.

Неизвестно, узнал ли главный советский чекист о, мягко говоря, странных поступках своего высокопоставленного подчинённого, а вот тот о докладе вернувшегося в столицу «закордонника» узнал и летом 1933 года отправил болтливого сотрудника в принудительный отпуск. А пока Корнель отдыхал, на него возникло «дело», по которому Горб требовал от Менжинского Павла Ивановича расстрелять. Однако на столь радикальные меры начальство не пошло. Так что, вернувшись из отпуска, бывший разведчик получил строгий выговор и был отправлен подальше от Москвы, на Урал. Но прежде чем отбыть к новому месту службы, убедившись, что руководство на его доклады никак не реагирует, Корнель через головы начальства подал рапорта на имя на тот момент первого заместителя председателя ОГПУ Генриха Григорьевича Ягоды и начальника финансового отдела УГПУ Лазаря Израилевичу Берензона. Учитывая напряжённую обстановку, чекист доверил бумаге лишь часть информации в расчёте на то, что адресаты заинтересуются ею и вызовут автора рапортов для личной беседы. Вот тогда он и собирался рассказать обо всём, что знал. Но время шло, а его никто никуда не вызывал. Тогда, отчаявшись ждать, Корнель явился к Артузову и заявил, что пойдёт к члену президиума ЦК ВКП(б) товарищу Л. М. Кагановичу и всё расскажет лично ему. Артузов против таких намерений подчинённого категорически возражал, утверждая, что в ЦК обо всём и так знают и что нельзя туда обращаться через голову руководства.

Тем не менее, перед отъездом на Урал Корнель всё же созвонился с Лазарем Моисеевичем, и тот обещал его принять. Однако два визита в ЦК оказались безуспешными – всякий раз Кагановича на месте не оказывалось, и Павел Иванович отбыл к новому месту службы, что называется, не солоно хлебавши.

Во глубине «уральских руд»

На Урале, в Свердловске опытный чекист сразу включился в работу и дал неплохие результаты: 95% всех арестованных шестым отделением регионального УГБ НКВД, который возглавлял Корнель, были арестованы лично им. Во всяком случае, он так утверждал. Однако успехи в оперативно-розыскной деятельности не снискали славы новому начальнику отделения. Напротив, атмосфера вокруг него складывалась откровенно нездоровая. «Меня начали обвинять в том, что я хочу попасть обратно в ИНО, причём ставили вопрос так, что я настолько разложился, что нигде, кроме ИНО, работать не хочу, – писал Корнель. – В 1933 году меня специально по этому вопросу вызвал т. Минаев, который тогда был зам. П. П. (полноочного представительства ОГПУ по Уралу – В. М.). В том же году меня предупредил Пом. Нач. ОО (оперативного отдела – В.М.) по Уралу т. Булатов, о том, что ему дано задание Нач. Ком. ОО т. Стырне угробить меня. Это же через некоторое время мне подтвердил другой Пом. Нач. ОО т. Чопяк».

Тем не менее, несмотря на «атмосферу», 1 июля 1935 года Корнель пошёл на повышение и был назначен заместителем начальника оперативного отдела УГБ НКВД по Свердловской области, а спустя месяц – 31 числа – переведён на должность начальника транспортного отдела того же управления.

Со сменой руководства свердловского Полномочного Представительства в отношении его к Корнелю мало что изменилось: косо и с предубеждением смотрел на Павла Ивановича и новый начальник Дмитриев, назначивший на руководящие должности привезённых с собой людей. Однако, по мнению Корнеля, многие из них этим назначениям не соответствовали. Так, некий товарищ Чистов «начал работать не совсем честно, и я выступил против него», поскольку, как считал бывший разведчик, «чекисты достаточно сильны для того, чтобы честными методами разоблачить любого врага».

В Свердловске принципиальный капитан госбезопасности прослужил до 16 декабря 1936 года, до своего перевода в Ульяновск. «По приезде в Ульяновск, я немедленно включился в работу и начал громить троцкистов. Здесь я работал в среднем 16 ч. в сутки и добился того, что за 3 месяца Горотдел дал лучшие показатели работы, чем было за весь 1936 год.

Мою работу можно проверить, и объективный человек не найдёт у меня никаких отступлений от генеральной линии партии и никаких античекистских поступков.

Я считаю, что обвинение против меня создано на основе ложной информации. Я активно боролся против троцкистов, как за границей, так и здесь, и не чувствую за собой никакой вины.

Поэтому ещё раз прошу Вас пересмотреть Ваше решение и восстановить меня во всех чекистских правах», – заканчивал своё обращение к руководству в недавнем прошлом капитан госбезопасности и начальник Ульяновского горотдела НКВД Павел Иванович Корнель.

К обращению прилагались копии двух упоминавшихся выше рапортов – на имя Ягоды и Берензона.

Продожение по ссылкам:

Судьба разведчика. Часть 2

Судьба разведчика. Часть 3