– В фигуре Колбина я увидел нечто новое. Я понял, что чиновник, представляющий государство, может быть не просто идолом, сурово глядящим из-за стола президиума. Оказывается, он еще может в свободной форме произнести захватывающую и даже мудрую речь, генерировать интересные нестандартные мысли и дела!

Оказывается, он может без согласования с союзным центром брать на себя ответственность рассуждать о каких-то проблемных явлениях, вовлекать в эти рассуждения сотни, тысячи людей, а затем выводить на, казалось бы, ясный итог: вот мы с вами исследовали эту проблему, и вы сами видите, как ее надо решать…

Конечно, для меня это было просто откровением. Я думал: насколько все же важна роль и масштаб личности в любом деле. Я очень гордился, что во главе нашей области встал такой человек. Я, простой рабочий, брал карандаш, читал и подчеркивал выступления Колбина!

В то время я по вечерам учился в институте и Ленина-то, когда нам задавали, не всегда конспектировал. Он писал о давно прошедшей жизни! А здесь – вот она, реальная жизнь, реальная история, реальный творец. Прав он или не прав – пока не ясно, но он рассуждает и действует на твоих глазах.

Тогда я еще удивлялся: а ведь линия, которую он провозглашает, не совсем вписывается в то, что делается там, наверху…

Перестройка пришла в Ульяновскую область раньше, чем в Советский Союз.

… В 1990 году, во Дворце Съездов, я увидел осунувшегося, постаревшего человека, который периодически залезал в карман за нитроглицерином. Я подумал: надо же, живой Колбин! Подошел к нему, говорю: я из Ульяновска, делегат съезда, был в числе строителей КПД-2, КПД-3 на авиакомлексе.

Он оживился: да-да-да, это была стройка!

Конечно, он меня не знал, мы с ним никогда не пересекались, но я счел необходимым к нему подойти. Он стоял как-то в сторонке, и в 1990 году он уже выглядел как человек, оказавшийся на обочине. Но истинная перестройка в Ульяновской области начиналась именно с него.

Записано 29.10.2002 г. в Москве.