Бумеранг. Часть 4 / 4 Декабря 1939 / История Ульяновска / Годы и люди

«Бывш. Начальник УНКВЛ Бочаров дал распоряжение о занятии нашими сотрудниками квартир репрессированных граждан, – рассказывал на суде Андронов. – Я Рогову и Зотову сказал, что нам для конспиративных целей нужно будет для 3-го и 4-го отделений 2 квартиры».

Одной из таковых оказалось жилье, принадлежавшее семье учительницы средней школы Надежде Авксентьевне Севериновой. Эту квартиру, где жили сама учительница, ее муж, мать и двое детей, семья купила на собственные средства еще до ареста супругов в 1938 году по обвинению в контрреволюционных преступлениях.

Вскоре после этого домой к родственникам арестованных явился сотрудник Горотдела НКВД Романов и «предложил» матери Надежды Авксентьевны, а также ее дочери и сыну освободить помещение. Те, напуганные арестом, перечить не стали, и переехали к знакомым, не взяв с собой никаких и вещей, поскольку гардероб, сундук и другое имущество были опечатаны еще при аресте и обыске супругов. Тем не менее, Романов составил опись оставленных пожитков, один экземпляр которой передал семье Севериновой

А в «освободившееся» жилье вселился бывший зампред горсорвета и секретный сотрудник «Лесной», а ныне полноправный оперуполномоченный Оськин.

Через какое-то время учительницу освободили, как арестованную незаконно, и вернувшись домой, она увидела, что ее вещи, вроде бы оставленные на ответственное хранение новому жильцу, носит его жена, щеголяя то в «новых» дамских ботах, то в сапогах, то в туфлях. Кроме того, среди опечатанных и включенных в опись вещей не оказалось части мануфактуры.

Оставшееся имущество Севериновой вернули, а вот, что стало с ее жильем, из приговора непонятно.

Во второй квартире, на которую пал взор руководства горотдела НКВД, проживала некая Вержбицкая, дочь и зять которой также были арестованы. Вскоре после этого к пожилой женщине, которой по словам свидетелей на тот момент было примерно 60 – 70 лет, явились два работника НКВД и предложили освободить жилплощадь. А поскольку переезжать ей было некуда, бабушке выделили холодную, полутемную каморку в доме Китайцевой (вероятно, речь идет об одноэтажном, деревянном доме на углу улицы Радищева и переулка Гоголя). Вещи ей тоже сразу не отдали. Как и в первом случае, на них составили опись. Один экземпляр оставили новому жильцу вместе с имуществом, которое тот был обязан сохранить, а второй – бывшей квартиросъемщице.

Позже Вержбицкой разрешили нажитое забрать, но та, не имея возможности его вывезти, распродала за бесценок соседям и новому жильцу, который взял неожиданные «обновки» в долг, выдав расписку, а при окончательном расчете не доплатил хозяйки 200 рублей.

Впоследствии оказалось, что эту квартиру Рогов «освободил» вовсе не под служебные нужды, а для своего родственника по фамилии Чухриенко.

А Вержбицкая тяжело заболела и вскоре умерла.

Приговор

В своем последнем слове подсудимый Андронов просил Военный Трибунал принять во внимание и учесть, «что я, работая в органах НКВД с 1921 года, на работе потерял все свое здоровье на пользу дела, учитывая мой возраст и семейное положение (большую семью – 6 чел.), прошу отнестись ко мне снисходительно, не лишать меня получения той пенсии, которая является одним из средств существования».

Рогов, обращаясь к суду, заявил о том, что обвинять его в извращении методов следствия нельзя, поскольку он, «как член ВКП(б) и Начальник Отделения не мог не верить Журавлеву, ибо он же являлся депутатом Верховного Совета СССР, был представителем НКВД по разгрому правотроцкистских к.р. гнезд, что его так называемые «методы» применимы в нашей стране». А, кроме того, работникам НКВД нельзя было жаловаться в Горком ВКП(б) «и рассказывать о той нехорошей практике, поэтому мы были отделены от партийного руководства и предоставлены сами себе».

Подсудимый также просил суд учесть «то обстоятельство, что я в органы НКВД пришел из рядов РККА совершенно здоровым и за эти 2–3 года потерял здоровье» и просил применить к нему меру наказания, не связанную с лишением свободы.

Признал свою вину в «извращениях» и подсудимый Зотов, просивший суд учесть его партийный стаж с 1919 года, а так же то, что «всю свою жизнь и работу отдал для народа и кроме пользы социалистическому обществу я не приносил» и вынести ему справедливый приговор.

Посовещавшись полтора часа, в 19 васов 30 минут 4 декабря 1939 года Трибунал объявил приговор.

Все трое подсудимых были признаны виновными, лишены специальных званий лейтенант и сержант УГБ и приговорены к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях без поражения в правах: Рогов Николай Александрович – на 4 года, Зотов Антон Илларионович – на 3 и Андронов Николай Федорович – на 6 лет. Однако срок он отбыл не до конца: Постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 25.11.1942 исполнение приговора было отсрочено до окончания военных действий, и бывший начальник ульяновского горотдела НКВД убыл на фронт.

К уголовной ответственности привлекли также бывшего начальника ульяновского Горотдела НКВД, члена рартии с 1924 года Константина Александровича Кузнецова и его бывшего подчиненного – оперуполномоченного и тоже партийца с 1925 года Петра Константиновича Филихина, который на момент начала следствия возглавлял Барышский районный отдел НКВД. Ко вскму прочему выяснилось, что родной дядя Филихина по отцу – некто Макаров, во время Гражданской войны уходил с белыми, а при советской власти судился за расхищение социалистической собственности.

Однако, чем закончилось уголовное преследование этих двоих, не известно.

30 декабря 1938 года был арестован и бывший начальник всех перечисленных выше сотрудников Иван Яковлевич Бочаров, с февраля 1938-го возглавлявший Куйбышевское областное управление НКВД и, кстати, Депутат Верховного Совета РСФСР первого созыва.

Спустя два года – 26 февраля 1940-го по приговору Военной коллегией Верховного суда СССР Бочарова расстреляли, а затем, в ходе последующих реабилитаций пятидесятых и девяностых годов прошлого века, в отличие от массы прочих «жертв политических репрессий», в его посмертной реабилитации было отказано.