«В небе запахло грозой» (начало) / 20 Апреля 1939 / История Ульяновска / Годы и люди

Например, секретарь парторганизации отдела товарищ Молодоженов, избранный на эту должность в конце января 1938-го, в апреле 1939-го на бюро Куйбышевского обкома, как тогда говорили, «разоружился перед партией» и с большевистской прямотой сдал начальника горотдела товарища Кузнецова, подробно доложив членам бюро об ошибках и извращениях, допущенных последним в работе вверенного подразделения.

По возвращении Молодоженова к месту службы, неприятный разговор продолжился уже на заседании бюро парткома горотдела с участием всего оперативного состава в количестве двадцати человек. Заседали два дня – 20 и 21 апреля. Так что высказались практически все. И каждый, признавая «ошибки и извращения», старался по примеру парторга спихнуть вину за них на кого-то другого, главным образом, на начальство, как местное, так и областное. Благо, поводов и то, и другое, дало изрядно.

Следствие вели

«Все извращения, имевшие место у нас, шли сверху, из центра, из Управления. Аресты органами НКВД производились по так называемым «лимитам» с установлением жестких сроков оформления дел для направления в подсудные инстанции. Мы эти сроки обязаны были выполнять. Согласно приказов из Наркомата, для того, чтобы арестовать человека, достаточно было знать, что он имеет родственников заграницей и имел с ними переписку», – оправдывался начальник горотдела.

Ну, а как поступать с арестованными дальше, подчиненным рассказывали и показывали бывшие руководители Куйбышевского областного управления НКВД: возглавлявшие его в 1937 и 1938 годах, товарищи Журавлев и Бочаров. Приезжая в Ульяновск, и тот, и другой учили оперативный состав, как допрашивать и «кроить» протоколы, лично демонстрируя это на практике. Например, Бочаров вместе с местным товарищем Силантьевы допросил подследственного, а потом лично «написал протокол с политической заостренностью и не соответствием показаниям арестованного».

Не удивительно, что подобными специфическими навыками прекрасно владел и новый начальник ульяновского городского отдела, тот самый «разоблаченный» парторгом Кузнецов, присланный в мае 1938 года на эту должность как раз из областного управления,.

Познакомившись с оперсоставом, он сразу «стал мобилизовать аппарат на вскрытие новых дел. Начались огульные аресты без санкции прокурора, нарушались нормы УПК». Пошли и фальсификации документов, чему новый руководитель подразделения лично учил работников, особенно, молодых – Игнатова, Романова и других, советуя им самим подписывать протоколы за арестованных.

И подчиненные оказались неплохими учениками. «С моей стороны имела место подделка документов – протоколов обыска, которые я по указанию Царькова и Семенова писал сам», – признался на собрании оперуполномоченный Жиганов.

По некоему «заводскому делу», по которому обвинялся некто Жилинский, сотрудник Яховских создал экспертную комиссию, но ее выводы полностью оправдывали обвиняемого. Об этом «казусе» оперработник доложил Кузнецову и получил указание создать новую, которая дала бы «правильное» заключение. А документы с «неправильным» из дела изъяли.

Даже после выхода и тщательной проработки оперсоставом постановления СНК и ЦК ВКП(б) от 17/XI-1938 года, осуждавшего «извращения» в работе НКВД, Кузнецов, по словам подчиненных, продолжал гнуть антипартийную линию и настаивать на продолжении работы прежними методами. Так, по делу обвиняемых Явид, Мартынова и Самарцева он предлагал протоколы их допросов не вести до тех пор, «пока арестованные не будут «восстановлены в своих старых признаниях». В результате на Явид было потрачено 6-7 дней, однако нужных показаний от него так и не добились.

Что касается незаконных арестов, то таковые, оправдывались ульяновские чекисты, так же проводились по указаниям свыше.

«Перед массовой операцией я вызывался в Куйбышев, где была дана установка о поголовном аресте и приведении к ответственности как шпионов, всех квжединцев и даже агентуру из них. То же о поляках и т.д. Я недоумевал, но мне объяснили, что все это – шпионы», – заявил на собрании начальник транспортного отдела Зыков.

А еще он рассказал о том, что «понуждения» к арестам исходили не только от областного начальства, но и по партийной линии. Например, был случай, когда его вызвал секретарь ГК ВКП(б) Чариков, сообщивший, что в Куйбышеве «на нас крепко обижаются» из-за того, что все еще не арестован помощник начальника политотдела Федоров.

Сами же аресты производились до получения оформленной санкции, на основании телефонного распоряжения из УНКВД, – свидетельствовали участники собрания.

«Если бы я знал об извращениях, то вопрос поставил бы, где следует. – Сокрушался городской прокурор Плохов. – Но мы от практической работы по следственным делам в органах НКВД были отстранены».

Попытка не пытка?

«Практиковались в Ульяновском горотделе и «физические методы воздействия» на арестованных», – признавали чекисты. Но! Указания об извращении методов следствия опять же давало руководство. Тот же Журавлев в качестве наглядного примера оперсоставу, собственноручно избил арестованного Слайдыня. А бывший начальник 3 отдела УНКВД Клейман «давал по телефону Семенову установку избить арестованных, которые не давали показания».

Более «гуманные» методы допроса практиковал, приезжая в Ульяновск, другой бывший начальник областного управления – Бочаров. Он «всего лишь» заставлял подчиненных часами посменно сидеть с арестованным и не давать ему спать.

Однако вышестоящие товарищи обучали местных коллег всякого рода «извращениям» лишь от случая к случаю, во время нечастых наездов. А вот постоянную «моду» на таковые, по словам сотрудников, в Ульяновск завез бывший начальник горотдела Андронов, руководивший подразделением в 1937 и в первой половине 1938 годов.

Прибыв, опять же из областного центра, он стал рассказывать подчиненным о том, что в Москве и Куйбышеве давно уже применяют, избиения, стойки и прочие следственные «новации». А потом от слов перешел к делу. И, надо сказать, эти методы на новом месте быстро привились.

От Андронова эстафету «новаций» принял сменивший его Кузнецов. Хотя, надо отдать ему должное, действовал он более «гуманно»: всего лишь угрожал арестованным расстрелом или применял к ним «стойки» (это когда человека заставляли часами, а иногда и сутками стоять в одной позе – В.М.). Данный «следственный прием», вполне одобрял, например, бывший помощник начальника областного Управления НКВД Деткин, как-то на оперативном совещании заявивший, что стойки можно применять к арестованным, не дающим показаний. Вот Кузнецов и применял. Не спорить же с начальством. Тем более, что метод был эффективным – арестованный по фамилии Август, простояв во время допроса несколько часов, в конце концов, дал нужные, хотя и вымышленные показания. Правда, впоследствии его пришлось освободить.

Кроме стоек, Кузнецов рекомендовал подчиненным сажать арестованных на стул, заставляя часами держать руки в свешенном положении. «Это было не лучше стоек», – признавали чекисты.

Наряду с подобными «бесконтактными» пытками, не гнушались оперработники и примитивного избиения подследственных. Особенно преуспел в этом некий Красиков. Например, во время одного из допросов он винтовочным шомполом так избил обвиняемого Константинова, что тот сошел с ума. При этом сам «новатор» с городостью утверждал, что подобному использованию винтовочной принадлежности его научили в областном управлении. Однако ульяновские коллеги такой метод ведения «следствия» не одобряли, называя вражеским. Тем не менее, Красиков никакой ответственности не понес.

«А что я мог сделать, если в области по поводу исправления ошибок прямо и конкретно ничего не указывали? Зато предупредили: «врага отпустишь, ответишь головой». Когда я рассказал о положении с арестованными тов. Обухову (первому секретарю ульяновского горкома – В.М.), то он сказал, что выходи из положения сам, прояви большевистское отношение к делу», – оправдывался Кузнецов. Вот он и проявлял.

Окончание читайте по ссылке «В небе запахло грозой» (окончание)