Конец губернии / 10 Мая 1928 / История Ульяновска / Годы и люди

С этого момента вместе с бывшими Пензенской, Самарской и Оренбургской губерниями она вошла в состав Средне-Волжской области с центром в Самаре. Одновременно со Средне-Волжским формировались аналогичные Верхне и Нижне-Волжские регионы, а также Чувашская республика, Марийская автономная область и ряд других административно-территориальных «субъектов».

Не вдаваясь в причины «красного передела», отметим лишь, что были они как экономическими, так и внутриполитическими.

ЦК и тройки

Проведение этого решения в жизнь возлагалось на специально созданное временное Средне-Волжское Областное Бюро ЦК ВКП(б), которое 28 мая 1928 года возглавил Мендель (Михаил) Маркович Хатаевич, переведенный в Самару с должности секретаря Татарского обкома. В состав бюро вошли также товарищи Дуганов, Бак, Найбах, Боярский и Тормасов.

В официальном сообщении № 2250/3, направленном 2 июня 1928 года Самарскому, Пензенскому, Ульяновскому и Оренбургскому губкомам ВКП(б), указывалось, что Бюро берет на себя руководство процессом районирования, то есть перекройкой внутренних и внешних административных границ (которое, кстати, предписывалось завершить к 1 октября того же года) нового территориального образования, а также и всей его хозяйственной и политической жизнью, опираясь на губкомы, «которые остаются целиком ответственными за нормальный ход работ по выполнению этих задач впредь до окончательного сформирования окружных комитетов».

О том, в какой обстановке проводилась административно-территориальная реформа, свидетельствует такой факт: уже первого июня, на своем втором заседании (первое, видимо, было организационным), новой структуре пришлось рассматривать вопросы, далекие от «районирования», но не менее (если не более) насущные. В частности, вопрос о хлебозаготовках, который был не только хозяйственным, но и остро политическим, поскольку на почве нехватки хлеба, на селе отмечались случаи массовых выступлений крестьян, в которых «под влиянием кулацкой агитации» активно участвовала и беднота. А кое где даже имели место террористические акты в отношении деревенских коммунистов и комсомольцев.

В этих условиях ОГПУ поручалось в пятидневный срок «принять соответствующие меры изоляции с рынка» частников, «спекулирующих на повышении хлебных цен», а также «расследовать факты террора и доложить о результатах бюро ЦК».

Но, как говорится, не хлебом единым.

Наряду с областным ЦК, еще одним временным управленческим звеном стали окружные партройки. Впредь до сформирования районных комитетов партии, на них возлагалось решение всех организационных вопросов, связанных с образованием окружных, районных и сельских объединений на территории намеченных к образованию Округов. Последние должны были заменить собой губернии. Бывшие губернские центры становились окружными и к ним «прикреплялось» некоторое количество районов, «нарезанных» в свою очередь из бывших уездов. Вот этим «нарезанием» и должны были заниматься тройки. Но не только. Наряду с точным определением внешних границ округа и составлением «сети районов и сельсоветов» в нем, а также разрешением возможных на этой почве межрайонных конфликтов, на тройки возлагалась партийное руководств по вопросам «организации и укомплектования работниками окружного, районного и сельского парт., проф., сов. и хоз. Аппарата», с тесной увязкой этой деятельности с пока еще существовавшим губернским Комитетом партии. А в случае разногласий с последним, разрешать таковые предписывалось в Облбюро ЦК. При этом решения тройки на время обжалования не приостанавливались.

Кроме кадровых вопросов, на плечах этих временных партийных органов лежали также «распределение на территории округа (в связи с районированием) промышленных предприятий, коммунального имущества и др. социально-культурных заведений местного значения», «подготовка контрольных цифр плана народного хозяйства, плановых предположений в пределах территории округа». И, самое главное, «составление окружного, районного и сельских бюджетов».

Все постановления тройки были обязательными для исполнения всеми уездными, волостными и районными парткомами, входящими в округ.

Для оперативного решения перечисленных, а также множества других задач, весь технический аппарат Губкома передавался в распоряжение окртройки, которая напрямую подчинялась Средне-Волжскому бюро ЦК, утверждавшему ее состав.

Ульяновская была сформирована 5 июня. Председателем стал тридцатидвухлетний Лев Романович Милх. «По совлинии» в тройку вошел Прокофьев. На случай отсутствия того и другого, первого замещал товарищ Шулькин, второго – т. Антонов. От профсоюзов в состав нового органа власти включили товарища Папкова.

Таким образом, окружной руководящий костяк был сформирован. Теперь его предстояло оснастить аппаратом управления.

Кадры решают все.

Спустя три дня – 8 июня – Самара утвердила начальника Ульяновского окружного отдела ОГПУ. Им стал опытный чекист Василий Васильевич Шишков, переведенный в Ульяновск с должности заместителя председателя ОГПУ Крымской ССР. Однако прослужил он на новом посту не долго и вскоре был откомандирован в Москву, в распоряжение ЦК ВКП(б). А на освободившееся место 24 июля Облбюро ЦК назначило Сергея Васильевича Здоровцева.

К двадцать первому июня был укомплектовали аппарат Окружного административного отдела, то есть, фактически нового управления милиции. Начальником стал С.А. Кашеваров, его помощником по милиции – В.А. Тимофеев, а по Уголовному розыску – А.П. Синица. Пост инспектора УРО по следственной части занял Яшин, по научной работе – Б.В. Сергунин, по местам заключения – И.С. Винокуров. Уполномоченным по мобилизационной работе стал Г.И. Романов.

Пока не удалось подобрать достойных кандидатов на должности старших инспекторов по милиции и уголовному розыску, а также политинспектора, каковых поручили подыскать Горрайкому и ячейке адмотдела в лице товарища Кашеварова.

Еще через две недели – 6 июля – были утверждены штаты Окружных суда и прокуратуры.

Окрпрокурором стал Эмилий Иванович Козловский. Должность его заместителя занял Николай Ефимович Пленкин, в начале двадцатых годов служивший начальником Симбирской городской милиции и 1921-м исключенный из партии за пьянство. Однако, отлучение было недолгим и вскоре Пленкину не только вернули партбилет, но и восстановили партстаж с 1918 года. На протяжении следующих лет Николай Ефимович служил в органах правопорядка Карсунского, а затем Алатырского уездов, возглавляя милицию последнего. С этой должности он перешел на место помощника уездного прокурора и дальше уверенно двигался уже по прокурорской стезе: в 1925-1926 годах был помощником Прокурора при Главсуде Чувашской АССР в Чебоксарах, затем переехал в Ульяновск на должность помощника губернского прокурора. И вот – новая ступень карьерной лестницы – из помощников в заместители.

А подчиненными ему прокурорами стали товарищи Блохин, Кириллов, Яковлев, Сибирякова, Шепалкин, Баскина, Тимашев, Осипов, Киреев и Плембышев.

Окружной суд возглавил Б. К. Юрчук, бывший до этого председателя Ульяновского губернского суда. То есть, фактически Борис Кононович остался на своей прежней должности, как и его заместитель Фельдман. Членами суда стали Кудряшов, Ландышев, Ярмоц, Мясникова, Гусев, Фадеев, Ганченков и Угаров.

В августе этот список пополнился представителем парторганизации Патронного завода товарищем Макаровым, которого, как «рабочего от станка», в судьи выдвинул Секретариат Окружкома ВКП(б). Но перед этим кандидатура нового служителя Фемиды прошла «через обсуждение во всех цеховых ячейках».

Особое внимание к первоочередному формированию именно «силового блока» было неслучайным и проходило на фоне массовых выступлений бедноты, требовавшей хлеба. Местные власти старались идти навстречу, отпуская зерно с элеваторов и муку – из кооперативов. Для снабжения остро нуждающейся бедноты, в области был даже создан специальный резервный хлебный фонд, который расходовался в «неотложных случаях»

Однако этого оказалось недостаточно и опасность разрастания крестьянских волнений все увеличивалась, тем более, зачастую к массовым выступлениям бедноту подталкивали провокаторы, с которыми требовалось решительно бороться.

А члены Окружкома тем временем, активно вооружались не только марксистской теорией: 20 августа заведующий Общим Отделом ОК ВКП(б) Будылкин подал в ОГПУ ходатайство о продлении члену ВКП(б) товарищу Тумысову срока действия удостоверения на право ношения личного оружия.

Народное хозяйство

А процесс районирования продолжался: 25 июня на заседании временного бюро ЦК Средне-Волжской области был утвержден проект ее окружного и районного деления. В соответствии с ним вся территория разбивалась на восемь округов: Самарский, Бугурусланский, Бузулуцкий, Оренбурнгский, Ульяновский, Сызранский, Пензенский и Мордовскую «автономную единицу».

Каждое такое новообразование включало в себя от 8 до 21 района. Ульяновскому досталось пятнадцать: Астрадамовский, Богдашкинский, Карсунский, Поповский, Промзинский, Сенгилеевский, Тагайский, Телешовский, Ульяновский, Кошкинский, Ново-Малыклинский, Никольско-Черемшанский, Чердаклинский, Старомайнский и Мелекесский. А нынешние Инзенский и Тереньгульский вошли в Сызранский округ.

Между тем, наступил октябрь, а вместе с ним – и время подводить предварительные итоги. В том числе и хозяйственные.

Хотя абсолютно преобладающей категорией населения в округе было крестьянство, а экономической его основой – сельское хозяйство, но именно по этим позициям отчет окружного руководства выглядит наиболее лаконичным и наименее вразумительным. Например, анализ наличия скота в крестьянских хозяйствах дается только за 1927 год и только по трем уездам – Карсунскому, Ульяновскому и Мелекесскому, где доля безлошадных хозяйств составляла 41,2, 45,8 и 25,7 процентов соответственно. По одной лошади имели 55,3% карсунцев, 49,6% жителей Ульяновского уезда и 53,2% мелекесцев. У последних, кстати, была наибольшая доля хозяйств располагавшей двумя лошадьми – 15,7% против 3,4 и 4,3 в Карсунском и Ульяновском. А уж по три лошади в последних двух имели и того меньше – 0,3 и 0,1 процент хозяйств. Зато в Мелекессе таковых было аж 5,4%.

Исходя из этого, в среднем по округу на одну рабочую лошадь приходилось 6,4 га посевов, хотя в отдельных районах обеспеченность тягловой силой составляло от 4,5 до 9,2 га на одну лошадь.

Другим важным показателем экономического состояния крестьянства было наличие или отсутствие у него крупного рогатого скота. Лучше всего в этом плане обстояло дело опять же в Мелекесском уезде, где коров не имели «всего» 19,4% хозяйств, тогда как в двух других – 26,3 и 31,2 процента соответственно. А вот удельный вес хозяйств с одной «кормилицей» был выше у касунцев, где таковой вплотную приблизился к 70%. У ульяновцев и мелекесцев он был несколько ниже, но практически одинаковым – по 64%. Зато в левобережье по две буренки имели 12,6% хозяйств, тогда как в двух правобережных районах таковых было по 4,4 процента. Наличием же трех животных здесь могли похвастаться единицы: 0,1 – 0.2% дворов. Зато в Мелекессе – аж 3,6%!

Вот с таких исходных позиций и предстояло стартовать в будущее сельскому хозяйству нового, Ульяновского округа.

Что касается промышленности, то наиболее развитой отраслью была «пищевкусовая», объединявшая винокуренные, крахмальные и пивоваренные заводы, а также мельницы, крупнейшие из которых, «имевшие товарное назначение», были сконцентрированы опять же в Мелекесском районе.

Кроме пищевых, довольно значительные группы предприятий составляли крупные суконные фабрики, перерабатывавшие привозную шерсть, а также лесопильные заводы, работавшие на местном сырье. Однако, по оценкам окружных экономистов, «в связи со значительным перерубом лесосек», эта отрасль пока не имела перспектив для дальнейшего развития.

Число же безработных, состоящих на учете биржи труда, составляло по округу от восьми с половиной до девяти тысяч человек, или 35% к общему числу работавших – процент очень высокий и поэтому представлявший для округа чрезвычайно острую проблему.

Положение, в какой-то мере, смягчали кустарные промыслы, которыми была занята довольно значительная часть населения. Эта стихийная отрасль в буквально смысле народного хозяйства, возникла и развивалась исходя из местных условий. Так, сеть суконных фабрик породила сопутствующие прядильный, шерстоткацкий, вязальный и веревочный промыслы. А наличие крупных лесных массивов позволяло сельским жителям заниматься деревообработкой. Возникновению кустарного кожевенно-обувного производства способствовало наличие кожсырья и костяных товаров местной выработки и так далее. Всего же на момент образования округа, на его территории действовало 15648 кустарно-промысловых хозяйств, в которых было занято в общей сложности 22 206 человек. В том числе в:

рогожном ………………………3 591 чел.,

валяльном………………………3 030,

кожевенно-обувном……………2 635,

шерстоткацком (прядильном)…2 197,

портновский……………………2 020,

кузнечно-слесарном……………1 063,

деревообрабатывающем…………670,

в кирпичном………………………...85.

Однако все перечисленное выше могло функционировать боле или менее успешно только при наличии дорог. На 1 октября 1928 года дорожное хозяйство округа включало тракты областного, окружного, районного и сельского значения общей протяженностью 8971 км. При этом мощенных и шоссированных было всего 218,9 км., то есть около 2,5% от общей дорожной сети, где твердым покрытием было оборудовано 25,4% областных трактов, 3,5 окружных и лишь 0,09% сельских.

Кроме грунтовых, по территории округа проходили 320 километров железнодорожных путей. Участок Московско-Казанской дороги от Ульяновска до Глотовки через Инзу, соединял окружной центр с Москвой. А заволжская ветка Самаро-Златоустовской «железки» протяженностью 178 км., через ст. Чишма, вела на восток, в Сибирь.

Наряду с сухопутными, имелись на территории округа и водные пути: почти посредине его территории на протяжении 190 километров пересекала Волга, представлявшая собой вполне благоустроенный, а также сравнительно глубоководный путь сообщения, дававший к тому же неплохие предпосылки к экономическому развитию региона. Однако важнейшим хозяйственным ресурсом оставалось население.

В семье народов

В соответствии с данными переписи 1926 года, на вновь образованной территории проживало 832 807 человек. В том числе 385 988 мужчин.

Число горожан (Ульяновск и Мелекесс) составляло 87 746 человек или 10,6 % общей численности. Остальные 89,4% приходились на сельские местности, где 27 527 человек (3,3%) проживало в населенных пунктах городского типа, как правило при фабриках и других промышленных предприятиях. Таким образом, все фабрично-городское население составляло в общей сложности 13,9% всех жителей округа. Остальные 86,1% приходились на чисто крестьянское «сословие».

Абсолютным национальным большинством в округе были русские – 81%. Следующими по численности – 6,9%, шли татары, за ними – чуваши – 5,6%. На долю мордвы приходилось 5%, и, наконец, около полутора процентов «падало» на все прочие национальности. При этом из 15 районов только в трех население было чисто русским, и в одном – Богдашкинском – чисто нацменовским. В остальных же присутствовал смешанный национальный состав.

Лишь около 38 процентов жителей округа были грамотными, хотя в Ульяновске этот показатель приближался к 66%: читать и писать здесь умели 73,2% мужчин и около 60% – женщин.

На селе грамотой владели 35 процентов населения, при этом доля грамотных мужчин составляла 48,7, а женщин – 23,4 процента.

Наиболее высоким уровень грамотности был среди русских – 37 (51,2% у мужчин и 24,9 – у женщин). Среди чувашей грамотой владели без малого 30% (44,3% мужчин и 15,9 женщин). На третьем месте шла мордва – 26,9 процентов в «общем зачете» и 42,8 против 13, 4% в пользу «сильного пола». Наиболее низким общий показатель был среди татар – 20,6% с аналогичной пропорцией между мужским и женским населением – 27,3 против 14,5% соответственно.

А вот самыми образованными оказались представители национальностей, отнесенных статистикой к разделу «прочие»: уровень грамотности этих полутора процентов населения равнялся шестидесяти двум! А гендерный разрыв в их среде был самым минимальным, хотя и сохранял общую тенденцию «мужского превосходства» – 65% против 60.

Что касается отношения людей к происходящему, в частности, к изменению административно-территориальных границ, то оно различалось, в большей степени, в зависимости от классовой принадлежности тех или иных социальных групп. Например, рабочие встретили «красный передел» в целом благожелательно, в основном понимая «значение районирования для руководства хозяйством и всей жизнью», и даже стремились помогать советской власти и ВКП(б) в проводимых ими мероприятиях, работая с партией, что называется, рука об руку с партией.

Однако, имелись в пролетарской среде и нездоровые настроения, господствовавшие главным образом среди отсталой части рабочих, «засоренной» большим количеством недавних выходцев из крестьянства и по-прежнему с ним связанных, как, например, на текстильных фабриках или на госзаводе № 3.

Ну, и конечно же, нездоровые настроения присутствовали среди части служащих и интеллигенции. При этом более просоветски были настроены младший технический персонал промышленных предприятий и учительство. Хотя, «наиболее квалифицированная часть педагогов» не разделяла политики партии по коллективизации села: «Говорят, что крестьянское хозяйство может развиваться только тогда, когда получает простор (т.е. другими словами, встанет на путь капиталистического развития)». Подобного мнения придерживалась и интеллигенция в целом, не верившая в социалистическое строительство деревни: «Мужик живет хуже рабочего, а с него дерут больше. Это неправильно», – шептались на кухнях, например, представители «высшей группы служащих-специалистов по конторской и др., врачей, работников лесничеств и инженеров», распространявших таким образом антисоветские настроения.

Впрочем, недовольство «инженеров» можно понять: явную угрозу себе и своему относительному благополучию они видели не столько в районировании, сколько в прошедшем с 18 мая по 6 июля 1928 года громком судебном процессе по так называемому «Шахтинскому делу» или делу «Об экономической контрреволюции на Донбассе». На скамье подсудимых тогда оказались 53 человека – инженеры и служащие угольных шахт города Шахтинска. При этом трое из них были гражданами Германии.

Все подсудимые были признаны виновными в организации контрреволюции, вредительстве, связях с царскими владельцами шахт, а также с иностранными организациями и разведками. 11 человек суд приговорил к высшей мере, но расстреляли только пятерых, а остальные получили по 10 лет лишения свободы.

И если ульяновские рабочие встретили приговор с пониманием: «Хоть они и крупные специалисты, но пощады им быть не должно, обойдемся и без них», то инженеры имели противоположное мнение, считая что Шахтинское дело было «только ширмой для нажима на спецов», а во всем происшедшем «виноваты сами коммунисты, которые обокрали шахту и сваливают на инженеров». Причем такую точку зрения разделяли не только ульяновские технари, но значительная часть местных врачей.

Однако страсти постепенно улеглись, «дело» кануло в прошлое. А вот новорожденный Ульяновский округ шел в будущее, хотя не очень светлое и долгое.