Листая страницы этого дела, я не мог не вспомнить замечательный фильм «Свадьба в Малиновке». Точнее тот эпизод, где «министр финансов и адъютант» Попандопуло из Одессы, расплачиваясь с пьяным батюшкой за наперсный крест, щедро сует тому в руку горсть мятых дензнаков со словами: «Бери, бери все! Я себе еще нарисую!». Видимо в те годы «рисование» денег было популярным занятием. И не только в южных краях. Во всяком случае, в Симбирске этим тоже не гнушались.

Летом 1919 года силами Особого отдела Восточного фронта и местного уголовного розыска в городе была обнаружена и ликвидирована, как бы сейчас сказали, устойчивая преступная группа, занимавшаяся изготовлением и распространением фальшивых 20 и 40-рублевых «керенок». Так в то время назывались бумажные деньги, запущенные в оборот еще Временным правительством Керенского (отсюда и название) в сентябре 1917 года и имевшие хождение в России вплоть до 1922 года. Небольшие, размером примерно в четверть стандартной почтовой открытки, эти деньги практически не имели защиты от подделки, чем и пользовались отдельные несознательные граждане, все еще не избавившиеся от буржуазных пережитков.

«Раскрутка» дела началась, скорее всего, 5 мая 1919 года. Во всяком случае, именно этим числом датирован самый ранний документ, приобщенный к материалам расследовании. Это доклад инспектора особых поручений NNN (так в документе) «заведывающему Секретно-Оперативного отдела тов. Погановскому».

По содержанию и стилю изложения доклад очень напоминает агентурную записку в отношении некоего М.К. Абрамова, который «в настоящее время, как мне известно, живет под горой по Смоленскому спуску в собственном доме и, наверное, занимается своим делом – сбывает фальшивые бумажки, - сообщал неизвестный источник. - Необходимо немедленно сделать облаву, как у Абрамова, так и братьев Дунаевых, проживающих по Голубковскому порядку[1], которые с ним в сношении, и которые два раза привлекались к штрафу за спекуляцию. Затем в какой-то типографии г. Симбирска один типографщик по фамилии Щеглов так же состоит его деятелем, он доставал ему камни и шрифт…

В настоящее время Абрамов имеет знакомство с милиционерами Симбирской городской милиции, которые бывают у него в доме. Один из них среднего роста блондин, лет 25-35 с короткими русыми усиками. Эти милиционеры по всей вероятности его покрывают. Он даже, Абрамов, говорил, что в бюро Уголовного розыска тоже имеются свои люди.

…Абрамов купил корову за 10000 рублей. Живет дома, ничего не делает. Говорил, что он привез только всего 27000 рублей, но это не верно. Можно предполагать, что они продолжают работать где-либо в другом месте и здесь сбывают».

Проверять информацию о подозрительном покупателе коровы инспектор особых поручений отправился к начальнику городской милиции, от которого с удивлением узнал, что Абрамов попадался на фальшивках еще в прошлом году. У него даже изъяли специальный станок и специальные камни, а самого посадили под арест, откуда он вскоре сбежал, и где находится теперь, не известно. Вещдоки же до сих пор валяются где-то в кладовке, а обвинительный материал – в архиве. Начальник пообещал его найти, но без особой надежды.

В Особом отделе доклад видимо сочли настолько интересным и заслуживающим внимания, что в тот же день – 5 мая, - из ЧК в Симбирский уголовный розыск ушло поручение о проведении обыска в доме Абрамова – чекисты торопились. А вот милиционеры – не очень. Исполнять поручение «смежников» они отправились спустя… почти полтора месяц – 18 июня. Возглавлял бригаду помощник начальника Симбирского уголовного розыска Титов, с ним были его коллеги – тоже помощники начальника - Марьин и Степанов.

Максим Кузьмич Абрамов 33 лет жил в доме № 45 по Смоленскому спуску (ныне – спуск Рылеева). Вдвоем с женой они воспитывали троих детей в возрасте от полутора до 8 лет. В 1917 году глава семьи был судим Симбирским окружным судом за кражу спирта и приговорен к штрафу в 1100 рублей.

Милиционеров хозяин дома встретил спокойно, а на предложение выдать имеющиеся у него фальшивые деньги и приспособления для их изготовления, ответил, что ничего такого у него нет. В подтверждение предъявил бумагу – копию протокола обыска, проведенного сотрудниками ЧК в тот же день, несколькими часами раньше и ничего не обнаружившими.

Не известно, был ли тот протокол фальшивым, или чекисты плохо искали, только Титов решил на коллег из Особого отдела не полагаться, а все перепроверить лично. И оперское чутье не подвело: в укромных уголках дома нашлось много интересного: шлифовальный камень с выгравированными на обеих его сторонах форм для печати 40-рублевых «керенок», а также 460 самих фальшивок на общую сумму 16240 рублей, револьвер «велодог» с пятью патронами, четыре стопки белой бумаги. В спальне за висящим на стене ковриком нашли бумажник с 3000 рублей. В кухне обнаружили сверток с краской, несколько деревянных щитков, используемых в качестве подставок под литографские камни, а также несколько пузырьков с неизвестной жидкостью, на чердаке – сверток с нарезанной бумагой.

Кроме перечисленного, нашли и на всякий случай изъяли пять серебряных монет по 10 рублей каждая, а также кусок серебряной ризы от иконы и театральный бинокль. Но как все это проглядели чекисты?

Хозяина дома арестовали и препроводили в уголовный розыск, где состоялся первый допрос. При таких доказательствах отпираться не имело смысла.

Абрамов рассказал, что еще в январе 1918 года некто Петр Дмитриевич Щеглов за 3000 рублей сделал ему три камня, то есть три печатных формы для изготовления 40-рублевых купюр. Их он успел напечатать на 27000 рублей. Еще на 35 тысяч начал делать 20-рублевки, но до задержания удалось «нашлепать» только одну сторону каждой купюры. Бумагу покупали в писчебумажных магазинах.

Абрамов утверждал, что все изъятые фальшивки в одиночку напечатал за 2 месяца 1918 года – с января по март. Полученную продукцию сбывал на базаре, покупал краски. 10000 рублей за 3000 продал некоему Александру Ивановичу Комарову. Но через три недели он вернул все обратно, поскольку фальшивки не удавалось сбыть из-за низкого качества.

Так у уголовного розыска появились еще двое подозреваемых. Вскоре были установлены их личности. 41-летний Петр Дмитриевич Щеглов работал гравером в типографии журнала «Военная мысль», издававшемся Реввоенсоветом Восточного фронта. Там же, в типографии № 2 трудился и упоминавшийся в показаниях Абрамова Комаров.

Щеглова взяли вечером 19 июня прямо на работе, а вместе с ним задержали еще одного печатника – 45-летего Степана Дмитриевича Рубцова. К тому времени удалось выяснить, что он делал краску для фальшивок. А вот Александр Иванович Комаров скрылся – буквально за пять минут до прихода милиции в типографию прибежал сын печатника и сообщил, что у них дома – в доме Пузанкова на углу Ново-Казанской и Кирпичной улиц (ныне ул. Красноармейская и пер. Кирпичный) д. 4/20 - идет обыск.

Доказательств нашли с избытком – от красок, туши и разного рода типографских инструментов, до целого печатного станка. Обнаружили также неудачные отпечатки и одну сорокарублевую фальшивку, а также 5 мотков суровых ниток.

Жену подозреваемого и его сестру, проживавшую в доме брата, допрашивал помощник начальник Симбирского отделения уголовного розыска Калькис. Женщины рассказали, что их брат и муж вместе с его знакомым Яковом Афанасьевичем Дрошновым прямо на дому у Комарова печатают фальшивые деньги – 40-рублевые «керенки». Они отговаривали Комарова от этого опасного занятия, но тот их не послушал.

У Дрошнова тоже нашли немало интересного. Одних только 40-рублевых фальшивых банкнот – на 30920 рублей. А, кроме того, – несколько литографических камней с оттисками уже знакомых купюр, а также – 20-копеечной денежной марки и коробку с типографским шрифтом, 18 пачек спичек по 10 коробок в каждой.

На допросе всплыли новые фамилии. Теперь уже – распространителей фальшивок. Среди них оказался и 48-летний Тихон Иванович Мусатов, служивший милиционером симбирского участка Московск-Казанской железной дороги. К моменту ареста в милиции Мксатов успел прослужить всего месяц. До этого трудился приказчиком.

В отличие от остальных подозреваемых, он категорически отрицал свою причастность к фальшивкам. Во время обыска в его доме № 9 по Московской улице (ныне ул. Ленина) обнаружили револьвер кольт и винтовку. По поводу первого он объяснил, что приобрел его около 4 месяцев назад за 400 рублей у некоего Александра Иванова, служившего милиционером в 1 части симбирской милиции. А винтовка принадлежит 22-летнему сыну, и где тот ее взял, отец не знает. Но ничего такого, что связывало бы Мусатова с поддельными «керенками», найти не удалось. Тем не менее, его арестовали, потому что его в качестве одного из сбытчиков назвал Дрошнов.

Спустя примерно месяц – 12 июля, под грифом «секретно. срочно» начальнику симбирского уголовного розыска поступил запрос от «заведывающего следственной частью» Особого отдела. Автор интересовался судьбой изъятого у Мусатова револьвера и в случае, если тот все еще находится в уголовном розыске, требовал срочно переслать оружие в Особый отдел.

Интересна судьба и некоторых других вещественных доказательств.

«Постановление.

1919 год, июня, 25 дня.

Следственная Комиссия при Губ. Рев. Трибунале по приеме от местного уголовного розыска вещественных доказательств после проверки таковых в виду обнаружения в числе вещественных доказательств простой белой бумаги, ниток и спичек, и принимая во внимание, что Канцелярия Следственной Комиссии в данное время крайне нуждается как в бумаге, так и в спичках, ПОСТАНОВИЛА: в виду того, что бумага 6 № имеется в достаточном количестве, равно, как и спички, а также суровые нитки, таковыя оставить в распоряжении Комиссии, сохранив и передав часть их как вещественное доказательство для Суда на хранение по принадлежности, о чем и сообщить заведующему Губ. Отделом юстиции для сведения и на утверждение.

Ис. об. Председателя комиссии подпись».

Расследование было завершено 14 августа 1919 года. Всего по делу проходило 10 человек – семеро мужчин и три женщины: жена и сестра Комарова, а также жена Дрошнова Фекла. Кстати, самого Комарова так и не нашли, поэтому судили заочно, хотя вряд ли это можно назвать судом – 20 августа дело рассмотрел Особый отдел при Реввоенсовете Восточного фронта. Пятерых «подсудимых» - Абрамова, Дрошева, Щеглова, Мусатова и Гарея Сагдеева постановили расстрелять. Марию и Евдокию Комаровых приговорили к 2 годам концлагерей каждую, Хайруллу Сагдеева решено направить туда же, но на неопределенный срок – до окончания гражданской войны, Феклу Дрошнову – выслать из пределов Поволжской губернии, Степана Рубцова, как непричастного к делу, освободить, а к розыску Комарова Александра принять соответствующие меры. Имущество расстрелянных конфисковать.

Подписал постановление начальник отдела Глеб Бокий.

Так казалось бы безобидные «литографские камни» стали для этих людей камнями на шее, утянувшими многих из них из жизни. Так закончилась эта история. А вскоре началась новая, потому что рисование денег – занятие захватывающее и, на первый взгляд, безобидное – не кровь же на руках, а всего лишь краска.

P.S/

14 мая 1927 г. на базаре в Астрадамовке Ульяновской губернии бдительными покупателями был задержан подозрительный гражданин, пытавшийся сбыть фальшивый червонец.

Им оказался 21-летний житель с. Козловки Астрадамовской волости Иван Рябов. Он рассказал, что, имея способности к рисованию, однажды взял у отца червонец «и сделал с него фальсификат». Получилось неплохо, и юный художник заявил родителю, что будет этим зарабатывать. Тот пытался его отговорить, но, видимо, не очень настойчиво и убедительно. Начиная с 1923 г. Рябов-младший регулярно рисовал от руки красками и тушью банкноты в десять и тридцать рублей, а потом сбывал их на базарах. Пока не попался.

19 сентября того же 1927 г. коллегией ОГПУ за изготовление и сбыт фальшивых денег отец и сын Степановы получили по десять лет лагерей. Но уже в 1932 г. за хорошую работу и активное участие в общественной жизни были помилованы и освобождены.

[1] Не сохранился. На этом месте сейчас находится городской Центральный рынок.

Владимир Миронов