«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 1. Тернистый путь к власти советов. Глава 16 / 5 Марта 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Первую годовщину падения самодержавной тирании Симбирская губерния встретила в тревожном состоянии крайне шаткого равновесия. Путь «вперед, заре навстречу» напоминал хождение по рыхлому весеннему льду, когда опора под ногами опасно прогибается и угрожающе потрескивает. Когда любое неосторожное движение, любой неверный шаг может закончиться провалом в ледяную бездну.

За год революционных перемен «массы» отвыкли от порядка, от дисциплины и самодисциплины. Но, главное, они отвыкли от государства, всё больше приспосабливаясь к существованию в условиях «социальных джунглей», где прав тот, у кого мощнее винтовка да длиннее штык. Где споры решались не в судах, а в перестрелках или на митингах. Где настроение сбросивших оковы масс становилось все более истерично-переменчивым, и под влиянием пресловутого красного словца мгновенно переходило от восторженного одобрения к неистовой ненависти, к готовности уничтожить, растоптать, разрушить. Словом, джинн «народной воли», неосторожно выпущенный год назад из «бутылки» государства, не собирался возвращаться обратно под пробку. И в этом была, пожалуй, главная проблема власти, решать которую приходилось где кнутом, а где пряником. Сначала о «пряниках».

Одним из первых шагов новой губернской власти в социальной, как бы сейчас сказали, сфере, стало создание комиссии «по выработке оплаты за труд во всех учреждениях, правительственных и частных для вольнонаемных служащих по Симбирской губернии». В неё вошли комиссары: труда – Иванов, финансов – Маторин, внутренних дел – Крымов и его помощник Шеленшкевич. Когда это произошло, точно не известно, но, скорее всего, в феврале, поскольку, согласно принятому решению, установленные комиссией расценки начинали действовать с 1 марта и прекращали 1 сентября 1918 года.

Все трудящиеся губернии подразделялись на 6 групп, для каждой из которых устанавливалась «вилка» ставок. При этом современному читателю, скорее всего, будет интересен не столько размер оплаты работников, сколько перечень существовавших тогда профессий. Например, для первой, самой низшей категории, она устанавливалась в пределах от 180 до 250 руб. в месяц. В неё входили наименее квалифицированные работники: сторожа в помещениях и постовые, необученные санитары, швейцары, младшие дворники, конюхи, курьеры, полотёры, сортировщики чертежей, судомойки, кухонные мужики, няни приютов, упаковщики, приёмщики на типографических и литографических машинах, рассыльные, чернорабочие, прачки необученные, писари и машинистки, работающие на пишущих машинках, регистраторы, милиционеры в городах.

Вторая группа с окладами от 250 до 270 руб. в месяц включала в себя помощников мастеров, старших дворников, кучеров легковых и ломовых, младших канализаторов, чертёжников и копировщиков, надзирателей при госпиталях, портных и сапожников починочных, учёных сиделок, служителей, работающих при трупах, молотобойцев, помощников вахтёров, парикмахеров, ведущих домовые книги, служителей при научных кабинетах, кочегаров, младших надзирателей при душевнобольных, младших истопников при котлах и калориферах парового отопления, прачек-специалистов, помощников столоначальников, старших милиционеры в городах.

Третью группу с окладом от 270 до 300 руб. составляли вахтёры, кровельщики, портные, помощники библиотекарей, столяры, буфетчики ответственные, учёные садовники-огородники, кастелянши, печники и старшие истопники при котлах и калориферах, маляры, старшие податные надзиратели при душевнобольных без специального медицинского образования, смотрители магазинов и складов, шофера ездовые, плотники, лаборанты-практики без специального образования, обойщики, переплётчики, чертёжники со средней подготовкой, литографы, помощники машинистов, кладовщики, штукатуры, каптенармусы, хлебопеки, старшие повара, сапожники, экономы, слесари, кузнецы, конторщики и ведущие отчётности, столоначальники и бухгалтеры милиции, конные милиционеры, счётники.

Четвёртая категория «стоимостью» от 300 до 350 руб. в месяц объединяла уже более квалифицированный персонал. В неё входили монтёры и электромонтёры, типографские машинопечатники и печатники на станках, переписчики, составляющие самостоятельно бумаги, фельдшера, повивальные бабки, машинисты при машинах и моторах, конторщики-счетоводы, помощники метранпажей и наборщики, закройщики (портные и сапожники), акушерки, массажистки, ответственные мастера: переплётные, слесарные, водопроводные, столярные и малярные, делопроизводители, помощники начальника милиции в городах, столоначальники и бухгалтеры.

Метранпажи, токари по металлу, шофера-механики, модельщики, счетоводы, ведущие отчётность, воспитательницы при школах и приютах, библиотекари, мастера-фотографы, гравёры по камню и металлу, казённые десятники (строители), чертёжники с большой практикой, словолитные мастера, корректоры, начальники милиции в уездах и участковые городские, секретари управления канцелярии в городах – составляли пятую группу со ставками от 350 до 400 руб. в месяц.

И, наконец, в самую малочисленную и самую высокооплачиваемую категорию работников, получавших от 400 до 500 руб. в месяц, входили механики и мастера-техники, бухгалтера специалисты (старшие), «заведываюшие» отделами, старшие казначеи, инженеры, юристы, уездные комиссары и доктора.

В примечаниях к документу среди прочего оговаривалось, что в сёлах и деревнях расценки на оплату труда по сравнению с городом устанавливаются на 20 % меньше. А детский труд допускался только в тех случаях, когда несовершеннолетний является единственным работником в семье (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 5. Л. 3, 3об., 4).

Следующий шаг в том же направлении был сделан 26 марта, когда губернский Комиссариат труда объявил о введении на всех предприятиях и учреждениях 8-часового рабочего дня для физических работ и 6-часового – для «интеллигентного канцелярского труда» (ГАУО. Ф. Р-97. Оп. 1. Д. 6. Л. 31), хотя в России в целом это было сделано ещё 5 месяцев назад Декретом СНК 29 октября 1917 года (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С. 154). Но, как известно, лучше поздно, чем никогда. Возможно, отставание было связано с тем, что вплоть до апреля 1918 года большинство работавших в Симбирске предприятий всё ещё оставались в руках их прежних владельцев (1918 год на родине Ленина. С. 30). Как, кстати, и основные запасы продовольствия. Именно этим власть советов объясняла начавшиеся продовольственные затруднения. Хотя по абсолютным запасам хлеба Симбирская губерния в 1918 году была отнесена к 4-й, то есть невысокой группе нуждаемости в нём (1918 год на родине Ленина. С. 25). Губисполкому приходилось, что называется, в ручном режиме не только заботиться об «урегулировании предметами продовольствия служащих всех комиссариатов, других учреждений, также вольнонаемных служащих воинских частей старого типа и социалистического», но и убеждать тогдашних «бюджетников» в том, что они «должны пользоваться тем имуществом, которое существует в городском продовольственном комиссариате» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 6. Л. 2–3) наравне со всеми прочими жителями города.

Чтобы хоть как-то снизить остроту проблемы, пришлось даже вводить запрет на вывоз картофеля из пределов Симбирской губернии без особого на то разрешения губернского комиссариата по продовольствию. Обо всех принятых к отправлению по железным дорогам и водным путям грузах картофеля надлежало немедленно сообщать губкомпроду для их немедленной реквизиции (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 20 апреля).

А «масса» на все затруднения и ограничения отвечала по-своему, по-революционному, не обращая внимания на запреты, грозные распоряжения и постановления. В частности, на упоминавшееся уже обязательное постановление ГубСНК, принятое ещё 27 февраля. В нём такие действия, как разгром винных складов и заводов, как неподчинение проведению хлебной монополии, «т. е. продажа его по вольным ценам с целью спекуляции и наживы, благодаря чего цены на хлеб вздуты до невероятных размеров и беднейшее крестьянство и рабочие обречены на голодную смерть», как хищение лесов и продажа их, а также захват мельниц и фабрик не с целью производства, а для разрушения и расхищения последних, «что пагубно отражается на деле развития промышленности Российской Республики», расценивались как контрреволюционные преступления. За их совершение Постановление грозило суровой карой суда Революционного трибунала и дополнительным наказанием в виде полного лишения виновных земли (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 82). Не помогало. Освобождённый народ по-прежнему брал своё. Ну, или то, что считал своим.

14 марта на разъезде Шарлово крестьяне деревни Паника в количестве более 300 человек разграбили два вагона хлеба. В одном, присланном из Уфы для Симбирского губернского продовольственного комитета, было 82 996 мешков ржи общим весом 1007 пудов.

В другом, направлявшемся в Казань, – 1000 пудов муки (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 16. Л. 82). В Чертановской волости Сенгилеевского уезда разделу и распродаже подверглось находившееся здесь военное имущество и обмундирование 165-го полка.

По всей губернии распространилось хищение леса (1918 год на родине Ленина. Куйбышев, 1936. С. 24) и скота. Жители Кремёнок Ключищенской волости угнали с сельскохозяйственной фермы Симбирской чувашской семинарии всех коров и лошадей в количестве 21 головы, заодно прихватив сбрую и другое имущество (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 15).

Базарно-Сызганский волостной земельный комитет 6 марта просил губернского комиссара по внутренним делам срочно отобрать у крестьян Красной Сосны и доставить в Симбирск 14 овец и одного барана романовской породы в целях сохранения их как племенного материала. Вместе с мелким рогатым скотом доставить в город надлежало и арестованных виновников расхищения племенного стада (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 16. Л. 217–218).

При этом далеко не всегда революционное творчество масс ограничивалось грабежом вагонов и угонами чужого скота. Например, в селе Волынщина местными крестьянами был арестован сын местного землевладельца, освобождать которого пришлось местной же милиции (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 83).

Волнения в Тереньге вынудили вводить в селе осадное положение и высылать туда отряд из Сенгилея (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 6. Л. 2–3). Не успело потухнуть в Тереньге, как полыхнуло в Тагае, где возник острый конфликт между крестьянами и Советами – Капышовским, Козловским и Тагайским (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 6. Л. 4–4 об.) Его расценили как борьбу кулаков с беднотою и вы-слали туда для усмирения вооружённый отряд в 100 штыков при 4 пулемётах во главе с т. Гладышевым, которому поручалось: разоружить сёла Тагай, Подлесное и Капышовку; создать волостной Совет; наложить контрибуцию на капиталистов Тагайской волости; произвести аресты. Вместе с отрядом выехал член следственной комиссии для производства следствия (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 6. Л. 2–3).

Между тем, было ясно, что одной только вооружённой силой устойчивый порядок в губернии не навести – никаких отрядов не хватит. Нужны были системные меры, которые упорядочили бы жизнь людей, ввели бы её в некое более или менее спокойное русло. Вопрос о том, как это сделать, «о правильной постановке дела в смысле организации Советской власти на местах» решили обсудить на совещании представителей уездных Совдепов 20 апреля, созвав на него по 3 человека от уезда во главе с председателями Совдепов.

А для подготовки советских кадров, способных разъяснить крестьянской, да и не только крестьянской массе текущую политику государства, решено было организовать при губисполкоме агитационно-инструкторские курсы (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 6. Л. 2–3).

Возможно, читатель уже обратил внимание на то, что в документах того периода главным действующим «юридическим» лицом власти являются Советы – их губернский и уездные исполнительные комитеты, а также Совет народных комиссаров. А вот роль партии большевиков в принятии тех или иных решений как-то не просматривается, что неудивительно. Выше уже говорилось о крайне незначительном их количестве и влиянии в среде опять же малочисленной пролетарской «прослойки».

Только в марте в городе избрали Комитет партии в составе М. Гимова, Г. Каучуковского, А. Швера, Измайлова и др. Сформировали возглавляемый Каучуковским партийный аппарат.

Секретариат выдавал партийные билеты (1918 год на родине Ленина. С. 31–32). Продолжался и процесс роста партийных рядов, причём пополнялись они в прямом смысле людьми с улицы, которых набирали буквально по объявлению. Очередное было опубликовано в «Известиях» Симбирского Совета 18 апреля 1918 года: «Бюро и фракция партии коммунистов (большевиков) помещается в здании бывшего Кадетского корпуса, Клуб коммунистов (комната 73).

Запись в члены партии производится секретарем от 11 до 2 час., и от 2 до 9 час» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 18 апреля). Так что заходи, товарищ, и становись коммунистом! Впрочем, аналогичным образом рекрутировались члены и другой правящей на тот момент политической силы – партии левых социалистов-революционеров. «Прием и запись в члены партии ежедневно от 6–7 час. вечера. Бывш. Кадетский корпус, 1 этаж. Организационное бюро» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 18 апреля), – гласило другое объявление. Однако подобный «вольный наём» пока не очень помогал. Во всяком случае, большевикам. Так, на общем собрании «Членов Симбирской Партии Коммунистов-большевиков», проходившем 20 апреля 1918 года, присутствовало «около 75 действительных членов партии» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1, Д. 2. Л. 1–2). Но, несмотря на вялый приток новых партийцев, настрой уже имевшихся был более чем оптимистичным: «Борьба с оружием в руках окончена и настал период творческой работы», – уверенно заявил на том собрании член Губисполкома и редактор «Известий» А. В. Швер (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1, Д. 2. Л. 1–2). Между тем, вопреки бодрому оптимизму Александра Владимировича, крайне напряжённой обстановка была не только в губернии, но и в губернском центре, где её, к тому же, подогрело решение о социализации домов, принятое Комиссариатом жилищ 7 марта (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 214–219). В этом вопросе Симбирск опередил столицу более чем на полгода: декрет ВЦИК «Об отмене права частной собственности на недвижимость в городах» был издан только 20 августа 1918 года (Об отмене права частной собственности на недвижимость в городах : декрет от 20.08.1918 // Россия – великая держава : сайт. URL: (дата обращения: 15.07.2021). Именно он дал старт знаменитому «уплотнению», когда в буржуйские дома и квартиры советская власть начала переселять бедняков-пролетариев из бараков и подвалов. Впоследствии такие квартиры-общежития превратились в знаменитые «коммуналки».

В Симбирске этот процесс, как уже говорилось, начался на полгода раньше, чем в столице, и проводился на основании обязательного постановления Симбирского Совета «О порядке пользования жилищами в г. Симбирске», опубликованного в местных «Известиях» 15 марта 1918 года. С этого момента частная собственность на дома и городские земли отменялась. Их захват и самостоятельное размещение на них жилищ воспрещались. Вся обстановка в квартирах и на рынке бралась на учет и предоставлялась нуждающимся по расценкам, выработанным жилищной комиссией. Прекращались все расчёты с домохозяевами. Вместо них управлять жилищным хозяйством должны были организуемые в двухнедельный срок домовые комитеты. Обязанность по их созданию возлагалась на участковых начальников милиции. Вводились нормы жилой площади на человека: не более, чем в 3 куб. сажени воздуха, считая проходы на общий размер. И 2 сажени, если проходов не имелось.

«Жители подвалов, чердаков сырых, холодных и вообще не гигиенических и переполненных квартир удовлетворяются жилищем в первую очередь за счет уплотнения по вышеуказанному расчету, особняков, барских, казенных и промышленных квартир», – разъясняло Постановление. Что касается бездомных, то их селили в свободные обывательские квартиры.

Температура в домах должна была поддерживаться на уровне не ниже 14 градусов по Рюмеру (около 10 по Цельсию). Кухни, ванные, уборные, умывальники, ледники, сараи, конюшни, прачечные и прочие подсобные помещения передавались в общее пользование квартирантов. Все запасы топлива при доме переходили в распоряжение домовых комитетов.

Устанавливалась фиксированная квартплата в зависимости от кубатуры: по 1 руб. за куб. на окраине и по 3 руб. – в центре города. Отопление, электричество, вода, канализация и прочие удобства оплачивались отдельно по фактической их стоимости всеми квартирантами, включая и бывших домовладельцев, через домовой комитет. От платы освобождались: безработные (по карточкам биржи труда), инвалиды, бедные граждане, каковыми считались лица, имевшие заработок менее 50 руб. на каждого члена семьи, солдатки и семьи красноармейцев, а также нуждающаяся учащаяся молодежь. Две трети собранных сумм шли на нужды местного совета, а остальные – на ремонт и расходы домовых комитетов.

Кроме учёта жильцов, правильного определения суммы квартплаты и её сбора, на домкомы возлагались также охрана общественного порядка, поддержание в надлежащем санитарном состоянии квартир, дворов, улиц и тротуаров, принятие противопожарных мер, ремонт квартир и домового оборудования и распределение продуктов, получаемых от продовольственных органов (Известия Симбирского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 15/2 марта).

Как реализовывалось это обязательное постановление, покажем на примерах. Так, некий Семён Кулагин пожаловался в ГубНКВД на то, что домовладелец по фамилии Андреев выселил его из квартиры, где заявитель проживал. Что стало причиной выселения, неизвестно, но в результате конфликта в доме были побиты окна и поломана мебель. Из Комиссариата жалобу переслали в городскую милицию, присовокупив распоряжение немедленно расследовать инцидент и, в случае виновности домовладельца, передать дело суду Революционного трибунала. «До разбора же дела жильца Кулагина водворить на квартиру и заставить Андреева вставить окна и другие исправления в квартире» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 298). Уже через два дня Начальник 3 участка Симбирской городской милиции Крылов докладывал о том, что гражданин Кулагин живёт в своей старой квартире в доме Андреева. А им, Крыловым, приняты меры к тому, чтобы домовладелец не мог опять выселить жильца (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 297).

Другой пример. По распоряжению Симбирского губернского народного комиссара освободившийся верхний этаж дома гражданина Прохорова на Московской улице (Ныне ул. Ленина), д. 67 реквизировался для нужд Губернского правления (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 5). Однако домовладелец распоряжение проигнорировал и сдал помещение другому жильцу. Реакция последовала немедленная и жёсткая: Начальник милиции 1-го участка Алмазов получил предписание оштрафовать Прохорова на 10 тыс. руб. Указанную сумму надлежало взыскать немедленно с передачей её в кассу Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. В случае «отказа Прохорова выполнить данный приказ, подвергнуть его аресту для предания суду Революционного Трибунала» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 10). Видимо, домовладелец к тому моменту ещё не проникся серьёзностью намерений новой власти и не понял её решительного стремления добиваться исполнения принятых решений. За что и был упомянутым Алмазовым арестован. Его возражения о том, что «настоящим постановлением нахожу нарушенными самыя элементарныя права неприкосновенности личности и считаю таковое постановление… незаконным» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 11), во внимание приняты не были.

Очевидно, что социализация жилищ стала с одной стороны – «пряником» для городской бедноты, а с другой – ещё одним серьёзным раздражителем для домовладельцев Симбирска и лишь подогрела их желание поквитаться с комиссарами. Недовольны были также местные владельцы «заводов, газет, пароходов», чей товар власть брала под свой контроль. Попытки бывших хозяев распорядиться им по своему усмотрению расценивались как спекуляция и пресекались. Например, вот так:

16.03.1918

В комиссариат Внутренних дел

В виду предполагаемых неправильностей и злоупотреблений на мыловаренном заводе Баньковской в гор. Симбирске, назначается комиссия из трех человек от заинтересованных отделов, то есть от Продовольствия, Промышленности и Торговли для расследования дела. Прошу распорядиться командированием в эту комиссию представителя отдела внутренних дел в виду возможности принятия мер пресечения вплоть до ареста.

Комиссия собирается в 5 часов вечера сегодня в помещении отдела Промышленности и Торговли.

Комиссар Промышленности и Торговли Подпись (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 41).

17.03. 1918

В комиссариат Внутренних дел

В виду полученных сведений о том, что магазин Юдина закрывается при наличности товаров, которые спешно упаковываются, прощу распоряжения о командировании представителя

Комиссариата с представителем Комиссариата Промышленности и Торговли тов. Крепковым для расследования дела и принятия мер пресечения, если в данном случае имеет место спекуляция.

Комиссар подпись (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 180).

В первых числах апреля в Москву на имя комиссара внутренних дел Лациса ушло сообщение за подписью его симбирского коллеги Шеленшкевича. В послании говорилось о том, что 31 марта начался учёт медицинских товаров в аптеках города. Что обнаруженные запасы таковых умышленно скрыты владельцами аптек, которые систематически вели тайный саботаж, исподтишка распродавая их. Тем самым, по мнению симбирского губкомиссара, в губернии создавалась угроза остаться без медикаментов. Учитывая всё это, аптеки были муниципализированы, владельцы отстранены от управления и избрана губернская аптечная комиссия. «Приостановить муниципализацию не представляется возможным» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 24. Л. 104), – подводил итог Шеленшкевич. Последняя фраза наводит на мысли, во-первых, о том, что кто-то из аптекарей пожаловался на «раскулачивание» в столицу. И, во-вторых, что центральная власть, во всяком случае, на первых порах, не была настроена на социализацию всего и вся, допуская даже отмену таковой.

О том, что товар действительно скрывали, и не только аптекари, свидетельствует ещё один случай, имевший место в Симбирске в конце апреля. В гостинице «Россия» (Находится на прежнем месте, на ул. К. Маркса) был обнаружен настоящий клад – припрятанные… виноградные вина. 600 бутылок! Их немедленно препроводили в Губернский аптечный склад при Комиссариате внутренних дел, находившийся на Гончаровской улице в бывшем аптекарском магазине Коба, «для правильного распределения таковых между больницами и аптеками Симбирской Губернии». 110 бутылок тут же выделили для больниц (вышло по 10 штук на каждую), а прочие остались на складе в ожидании дальнейших распоряжений (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 6. Л. 48, 49).

Кроме обиженных домовладельцев и торговцев, питательную почву для массового недовольства властью создавали съехавшиеся в Симбирск помещики, бежавшие из разгромленных имений, и несколько тыс. человек чёрного и белого духовенства. К апрелю сюда же собралось свыше 2 тыс. офицеров. В городе также находилось более 200 кадетов и 600 учеников старших возрастов средних учебных заведений, которые в большинстве также были настроены антисоветски (1918 год на родине Ленина. С. 30).

Ещё одна потенциально взрывоопасная социальная группа была обозначена на заседании Совета народных комиссаров 11 марта 1918 года, где обсуждали вопрос о возможности контрреволюционного выступления военнопленных (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21. Л. 53). В лагерях вокруг Симбирска на тот момент их содержалось около 6 тыс., а по губернии – свыше 28 тыс. Наиболее обширный лагерь был под Симбирсмком у села Красный Яр, где в бараках размещалось более 3 тыс. пленных разных национальностей. Эта высококвалифицированная и дешёвая, а иногда и даровая рабочая сила широко использовалась на текстильных фабриках, лесопильных и цементных заводах, на железнодорожном транспорте. Так, на станции Верхняя Часовня (б. Волго-Бугульминской железной дороги) работало свыше 200 австрийских военнопленных, трудившихся на строительстве железнодорожного моста (1918 год на родине Ленина. С. 136).

Однако далеко не все иностранцы были настроены контрреволюционно. Многие, напротив, не только сочувствовали Советской власти, но и поддерживали её. Для них на Дворцовой улице в доме № 25 действовал Революционный комитет военнопленных социал-демократов интернационалистов, где можно было получить информацию о приёме в русское подданство и о положении эмигрантов (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 18 апреля).

Забегая вперёд, скажем, что летом и осенью 1918 года отряды интернационалистов, сформированные из бывших пленных, активно участвовали в боях с белогвардейцами за Симбирск. Но это будет позже. А пока состояние и настроения этих людей, как и настроения в городе и губернии в целом, вызывали вполне обоснованное беспокойство. Поэтому на заседании ГубСНК от 11 марта постановили «поручить тов. Солонко организовать комиссию по борьбе с контрреволюцией и принимать беспощадные меры по отношению к контрреволюционным и преступным бандам» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21. Л. 53).

Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) во главе с Ф. Э. Дзержинским была создана 7 (20) декабря 1917 года (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С. 154). А вот в Симбирске с этим до поры до времени не спешили. Её функции худо-бедно исполняла следственная комиссия при комиссариате юстиции (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 214–219). Но и после мартовского решения губсовнаркома на этот счёт ЧК в губернии была создана лишь более чем через месяц – 21 апреля (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 214–219), вскоре после драматических и очень опасных событий. Но об этом в следующей главе.

На том же заседании 11 марта постановили: «Дабы иметь должное количество боевой силы в городе, вызвать из волостей отряды, посланные туда для восстановления советской власти» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21. Л. 53).

Вооружённая сила Симбирского совета в конце марта после демобилизации стоявших в городе частей ограничивалась красногвардейским отрядом т. Самарина численностью в 100 человек (1918 год на родине Ленина. С. 30). Небольшие красногвардейские партийные отряды имели и уездные исполкомы (1918 год на родине Ленина. С. 41). Правда, к концу апреля в распоряжении Симбирского губвоенкомата был уже целый полк (1-й Советский) в три батальона в составе 995 штыков. Но политическое лицо значительной части «добровольцев», поступивших в Красную Армию, оказалось весьма сомнительным (1918 год на родине Ленина. С. 41).

То, насколько надёжной и управляемой была эта вооружённая сила, показывает такой пример: в начале апреля в Сенгилее в связи с задержкой жалования красноармейцы ворвались в уездный Совет и арестовали многих его членов (1918 год на родине Ленина. С. 41). А вскоре нечто подобное случится и в Симбирске.

Коли уж речь зашла о военной силе, надо сказать и о том, что использовалась она порой крайне небрежно и весьма произвольно. Распространённой практикой тех лет были ситуации, когда начальники разных уровней, порой очень и очень невысоких, никем не уполномоченные, исключительно по своему усмотрению вызывали красногвардейцев и отправлялись проводить опять же самолично назначенные и ни с кем не согласованные «реквизиции», обыски, аресты, что, разумеется, не вносило спокойствия и уверенности в сердца обывателей. Причём такое поветрие было характерно не только для Симбирска и его окрестностей. Это подтверждает телеграмма Предсовнаркома, направленная всем Губернским комиссарам 6 апреля 1918 года. «Советом Народных Комиссаров 2 апреля с. г. ПОСТАНОВЛЕНО: что военными силами должен распоряжаться исключительно Комиссар по Военным Делам, почему каждый комиссариат желающий получить отряды, сноситься с Военным Комиссариатом, который дает наряды военной силы. О чем сообщается Вам для сведения» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 352), – сказано в ней.

Не менее распространённым явлением было и проведение так называемых самочинных обысков самими красногвардейцами. Явившись в «буржуйский» дом, группа вооружённых бойцов в 3–4 человека от имени того или иного органа власти проводила «обыск», забирая всё, что понравилось. Это явление было настолько частым и массовым, что губсовнаркому пришлось принять меры, то есть выпустить специальное постановление.

«Наблюдаемое за последние месяцы явление самочинных обысков и арестов, которые производятся всевозможными темными личностями и необходимость борьбы с подобным явлением заставила губернский комиссариат юстиции войти с предложением о правильной постановке этого вопроса в Совет губернских Комиссаров, который в заседании своем 29 сего марта постановил: обыски аресты и выемки могут производиться только по ордерам следующих органов:

Симбирского губернского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Судебно-следственной комиссии.
Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией.
Милиции.

Арестованные будут числиться за органом, по ордеру которого произведен арест, а потому каждый из этих органов обязан в течение 24-х часов с момента ареста предъявить обвинение, а в случае необходимости предания суду революционного трибунала, дело направить в следственную комиссию. Арестованные милицией содержатся при участках или в арестном доме и только после передаче дела в следственную комиссию, будут приниматься в тюрьмы.

Должностные лица, задерживающие в случае необходимости кого-либо, обязаны немедленно представить виновного в следственную комиссию к дежурному члену, в противном случае будут ответственны за произведенные задержания.

Лица, арестуемые и задержанные разными другими органами и лицами, кроме перечисленных 4-х органов, в тюрьмы приниматься не будут.

При обыске должны присутствовать члены домового комитета или понятые» (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 110).

Таким образом, контрреволюционные настроения в городе, да и в губернии тоже, подпитывали не только «недобитые буржуи», но и сама власть, точнее, самоуправные и незаконные действия некоторых её представителей. А местные Красная Гвардия заодно с формируемой новой Красной Армией не только не стали надёжной опорой Советской власти, но зачастую сами становилась мощным дестабилизирующим фактором. Понимая это, 24 апреля Симбирский Совет направил в Комиссариат по внутренним делам срочную телеграмму. В ней говорилось «…Отдел местного управления Комиссариата Внутренних Дел просить Вас прислать из Москвы вооруженный отряд в 50 человек в помощь Симбирскому Губсовдепу для подавления контрреволюции, т. к. Казанский Совет в высылке вооруженного отряда отказал. Высылка отряда должна быть сделана беззамедлительно, вследствие высшей степени затруднительного положения Симбирского Губернского Совета» (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 2. Д. 84. Л. 65).

Панические нотки в депеше, вероятно, навеяны событиями, случившимися в Симбирске 10 апреля и едва не стоившими жизни чрезвычайному комиссару Солонко.