«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 1. Тернистый путь к власти советов. Главы 13-14 / 5 Марта 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Денег, как известно, много не бывает. Особенно если их мало. Проблема острой финансовой недостаточности встала перед Советской властью в Симбирске практически с самого начала – на момент её провозглашения в кассе Совета было всего 500 руб. А собранных сознательными рабочими Патронного завода ещё 6 тыс. руб. для первого советского городского бюджета было, конечно же, крайне недостаточно. Даже взятие под контроль имевшихся в городе банков не решило проблему: буржуазия выгребла оттуда все вклады, вспоминал М. А. Гимов (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 155). Рассчитывать на финансовую поддержку из Центра тоже не приходилось – ему и самому средств катастрофически не хватало.

Путь из финансовой пропасти, по воспоминаниям Н. Н. Солонко, предложил всё тот же нелюбимый им В. Н. Ксандров. В середине февраля он, совместно с Лавинским, которого бывший чрезвычайный комиссар называет губернским комиссаром финансов, хотя на самом деле тот был комиссаром банков (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 590 об.), затеяли выпуск собственных, симбирских денег: просто ставили штамп комиссариата на разного рода кредитных билетах и пускали их в оборот. А чтобы народ принимал таковые, издали якобы без ведома исполкома распоряжение о том, чтобы население города, включая торговцев, принимало эти проштампованные бумажки наравне с другими платёжными средствами. Однако затея не прошла. По утверждению Солонко, к нему приходили депутации трудящихся и с возмущением рассказывали, что даже рабочим на заводах зарплату выдают «местными деньгами», купить на которые ничего нельзя, потому что, несмотря на распоряжение, их никто не признаёт.

Павлу Николаевичу пришлось лично идти на заседание губисполкома и требовать отмены сомнительного начинания губернских финансистов. Однако Ксандров якобы категорически отказался это сделать. Разразившийся острый конфликт будто бы и стал ещё одной причиной его скорой отставки (Прометей : альманах. С. 128).

Вероятно, бывший чрезвычайный комиссар что-то путает. Никаких документальных подтверждений этой истории в духе известной комедии «Свадьба в Малиновке» отыскать не удалось.

Кроме того, «финансовый скандал», по словам Солонко, разгорелся в середине февраля, поэтому стать поводом к отставке Ксандрова он никак не мог, поскольку таковая, как мы помним, состоялась двумя неделями раньше – 30 января. К тому же, как указывалось выше, губернским комиссаром финансов в тот момент был т. Маторин, а никакой ни Лавинский.

Что же касается финансового кризиса, то он действительно имел место, и действительно в середине февраля. Для его разрешения 19 числа на заседании Губисполкома комиссар финансов поднял вопрос о необходимости немедленного обложения имущих классов единовременным сбором или – контрибуцией. Губисполком идею поддержал и постановил взыскать с местных капиталистов необходимые средства в кратчайший срок. Для этого была организована специальная комиссия, которая имела право принимать жёсткие меры вплоть до ареста и заключения в тюрьму тех, кто отказывался или просто не вносил контрибуцию (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 214–219).

Получить таким образом предполагалось 10 миллионов рублей. Причём 9 из них должен был внести биржевой комитет, остальное – Симбирский союз домовладельцев. Но Комитет отказался исполнить это требование, за что «члены его арестованы и будут содержаться под строгим арестом до тех пор, пока местная буржуазия не внесет требуемую сумму, – сообщала газета «Правда» 5 марта 1918 года (Правда. 1918. № 41. 5 марта).

«Был поднят вопрос об обложении капиталистов в 10 млн. руб. За отказ они были посажены в тюрьму. Потом, через некоторое время их выпустили или, если они не внесут деньги, их отправят на фронт рыть окопы. Тогда они внесли 200 тыс. руб. Совет должен был согласиться, т. к. очень нуждался в деньгах, а из Петрограда их не присылали…», – вспоминал о том же времени М. А. Гимов (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 155).

Через три дня – 22 февраля – инициативу снизу поддержал Народный комиссариат внутренних дел, разослав всем Совдепам срочную телеграмму об обложении буржуазии контрибуцией. В ней говорилось: «В защиту Советской власти рабочий и крестьянин жертвует всем, что у него есть – своею жизнью. Борьба требует громадных материальных средств, чего у пролетариата нет. К несению этой тяжести должна быть привлечена буржуазия. Все ею награбленное у народа должно пойти на спасение завоевания этого народа. Поэтому приступите к общему беспощадному обложению имущих классов. На защиту социалистического Отечества рабочий несет свою жизнь, буржуазию же нужно заставить нести свои капиталы» (ГАНИУО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 125. Л. 3).

И уже из Симбирска понеслось по уездам:

«БУИНСК. СОВДЕП. Обложите единовременным налогом все волости, кроме того, возьмите там все наличные средства. Губнаром внудел Крымов» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 24. Л. 63). СЕНГИЛЕЙ, СОВДЕП. Изыскивайте средства при помощи беспощадной обложения буржуазии вплоть до конфискации. За Губнарком Прудников» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 24. Л. 28). И так далее.

В условиях всё ещё сохранявшегося в губернии и в городе двоевластия эта инициатива одной ветви немедленно встретила протест со стороны другой. Первая ответила быстро и жёстко: 23 февраля Губернский совет народных комиссаров постановил в связи с воззванием Городской управы по поводу ареста капиталистов за отказ уплатить контрибуцию управу арестовать в полном её составе за распространение контрреволюционного воззвания к населению.

Поручить комиссару юстиции сформулировать обвинения для предъявления арестованным и предании их революционному трибуналу. Всякие районные собрания впредь до особого распоряжения запретить. А Городскую Думу распустить. Контроль за выполнением этих решений жителями Симбирска поручался комиссару милиции (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21. Л. 45). На этом двоевластие в Симбирске, наконец, закончилось.

К 25 февраля были арестованы 15 первых симбирских предпринимателей. Среди них – семеро членов Биржевого комитета:

Василий Александрович Стрелков, Михаил Дмитриевич Кузьмичев, Владимир Александрович Былинкин, Николай Григорьевич Липатов, Алексей Кузьмич Куницын, Андрей Александрович Никонов и Михаил Андреевич Темников. А также 8 человек, представлявших городской Союз Домовладельцев: Николай Васильевич Чебоксаров, Николай Петрович Горшенин, Павел Александрович Машевский, Михаил Федорович Красников, Василий Ермилович Заборин, Степан Степанович Рогозин, Александр Семенович Зеленков и Иван Исидорович Берниц (АУМВДУО. Ф. 14. Оп.1. Д. 4. Л. 28) (последняя фамилия может звучать несколько иначе, поскольку список арестованных составлен от руки и не всегда

разборчиво). Все арестованные были препровождены в Симбирское исправительно-арестантское отделение (АУМВДУО. Ф. 14. Оп.1. Д. 4. Л. 28). На следующий день к ним присоединился ещё один член Союза – Зеленов, которого арестовали позже других и под конвоем отправили в тюрьму (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 3. Л. 5).

Все арестованные предприниматели числились как задержанные в административном порядке и первое время содержались вместе с уголовниками. Это обеспокоило Крымова «в отношении безопасности могущей последовать со стороны уголовных преступников», и он направил начальнику Симбирского исправительно-арестантского отделения запрос по данному поводу. Тот подтвердил, что «означенные арестованные не вполне гарантированы от эксцессов, могущих произойти между ними и уголовными преступниками». И предложил поместить «буржуев» в отдельное помещение, например, в бывшую больницу, «где имеется особый ретирад и особый двор для положенных прогулок всех заключенных, что дало бы возможность вполне гарантировать их от подобных явлений». Предложение Крымову понравилось, и он 26 февраля обратился к Симбирскому губернскому комиссару юстиции, в чьём ведении, как мы помним, находились места лишения свободы. Крымов просил разрешить начальнику исправотделения в целях безопасности переместить арестованных капиталистов в отдельное помещение и «по возможности в самом непродолжительном времени принять от Вас зависящие меры к обеспечению [безопасности] административно заключенных» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 19–19 об).

В дальнейшем надзор и непосредственное распоряжение над арестованными заложниками было поручено комиссару юстиции (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 44. Л. 4).

Однако, несмотря на проявленную заботу, последние не спешили раскошеливаться, дескать, где же мы в узилище деньги-то возьмём? Чай, они все на воле остались. На заседании Губсовнаркома 26 февраля аргумент арестантов нашли резонным и решили временно освободить «капиталистов для решения ими вопроса в Биржевом комитете об уплате наложенной на них контрибуции».

Но не всех, а лишь двоих. Строго-настрого предупредив, что если они попробуют скрыться из города, всё их имущество немедленно будет конфисковано в пользу Советской республики (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21 Л. 45). Кого именно освободили, неизвестно. Третьим же вышедшим тогда на свободу был «старик Красников», которого отпустили по болезни, подтверждённой медицинским свидетельством (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 4. Л. 1).

Но, сделав шаг назад, тут же предприняли два в обратном направлении, поддержав предложение Крымова об аресте ещё нескольких капиталистов по его усмотрению из тех, что не уплатили наложенной на них контрибуции в 10 тыс. руб. (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 4. Л. 1) на каждого. На следующем заседании СНК, проходившем 1 марта под председательством Гимова, это решение развили и конкретизировали. В постановлении по данному вопросу сказано: «Арестовать несколько десятков капиталистов. Предоставить им 24-часовой ультиматум для уплаты контрибуции. Если контрибуция не будет уплачена, то отправить всех арестованных капиталистов в Петропавловскую крепость.

Имущество их конфисковать в собственность Советской республики. Затребовать от начальника станции вагоны для отправки арестованных капиталистов. Выполнение этого постановления поручить тов. Солонко» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 44. Л. 4). Фраза насчёт Петропавловской крепости и вагонов, скорее всего, лишь фигура речи, призванная посильнее напугать буржуев – вряд ли в Петрограде ждали такой «подарок» из Симбирска и готовы были его принять. Но вот неприкрытое раздражение несговорчивостью капиталистов в приведённой цитате сквозит определённо. И причины для оного были. Во-первых, они по-прежнему не спешили платить, и во-вторых, пока владельцы капиталов пребывали в заточении, на воле их имущество спешно распродавалось. И вряд ли для того, чтобы уплатить контрибуцию.

Как раз 28 февраля, через два дня после освобождения двух членов Биржевого комитета и больного Красникова, комиссар торговли и промышленности В. Фрейман с тревогой сообщил в ГубНКВД о том, что из складов купцов Боронкова и Красникова идёт спешная распродажа керосина оптом по дорогим ценам. А месячная продажа в их лавках прекращена. Фрейман просил немедленно взять этот стихийный процесс под учёт или арестовать керосин для мелкой распродажи городским жителям, «которым грозила опасность остаться без освещения» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 13). Уже на следующий день Крымов поручил начальнику городской милиции взять указанные керосинные склады под контроль, следя за тем, чтобы продавали это бытовое топливо не более как по 1 фун. на человека по обычной расценке строго по продовольственным карточкам (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 12). А ведь таких складов, магазинов, лавок, и не только керосинных, по городу было огромное количество. Уследить за всеми и всё проконтролировать власть не могла просто физически. Вот и решили ударить по капиталу ещё раз. Теперь с размахом.

В списке на аресты, направленном начальнику Штаба Красной гвардии 2 марта, значится 46 имён и чуть меньше адресов: напротив некоторых фамилий стоят отметки «не значится», «выбыл», «нет справки». Видимо, изъяли в Биржевом комитете списки его членов, «пробили» через адресный стол и пошли грести. Всех поименованных предписывалось немедленно арестовать и заключить в арестантское отделение как заложников- капиталистов. Среди них: Сергей Александрович Бокоунин (ул. Московская, д. 58), Анастасий

Александрович Кирпичников (ул. Дворцовая, д. 25), Александр Яковлевич Красников (адрес не указан), Александр Петрович Конурин (ул. Тихвинская, д. 3), Михаил Николаевич Ухтомский (ул. Садовая, д. 5), Николай Хирсанович Плющевский-Плющик (Завьяловский спуск, соб. дом) и другие. Всего, как уже говорилось, 46 имён (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 15–15 об., 16–16 об.)

В ночь на 3 марта были арестованы Токарев, Заборин, Забродин, Африканов, Конурин, Чиняев, Мухин, Кубышкин, Шанин, Екатерина Пирогова, Алексей Мухин, Шанин, Бокаунин, Ермаков (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 29). В тот же день, но чуть позже взяли некоего Д. И. Коренастова ((АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 61), арестовать которого «предложил Симбирский Губернской Совета Кр. Р. и С. Депутатов», и числился этот арестант лично за губернским комиссаром внутренних дел ((АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 62). Причём незадолго до задержания упомянутый гражданин, проживавший в Симбирске на Дворцовой улице в своей лавке, получил от имени комиссара по внутренним делам личное послание с неразборчивой подписью, в котором говорилось: «Гражданин Д. И. Коренастов постановлением Комиссии по взысканию единовременного налога (контрибуции) с капиталистов г. Симбирска, не будет отправлен в шахты на работы только в том случае, если признает законность контрибуции и представит чек на взыскиваемую с него сумму денег» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 4. Л. 63).

Чем вызваны персональное внимание именно к этому «капиталисту» и попытка воздействовать на него точечно, неизвестно. Но такого отношения к своей персоне он, судя по последствиям, не оценил.

Вновь предоставим слово П. Н. Солонко. В своих воспоминаниях Павел Николаевич утверждает, что на секретном заседании исполкома именно он внёс предложение об обложении буржуазии единовременным налогом. И это, похоже, так и было. Скорее всего, Солонко загодя узнал о готовящемся Центром решении по обложению буржуев контрибуцией и немного опередил события.

На эту мысль наводит практическое совпадение начала операции в Симбирской губернии и телеграфное её подтверждение из НКВД (напомним, в Симбирске это решение приняли 19 февраля, а телеграмма пришла 22).

Однако реализация этой меры, по мнению чрезвычайного комиссара, проводилась в городе из рук вон плохо. Арестовали в общей сложности человек 60, хотя необходимости в такой массовости, по мнению Солонко, не было. Вместо того, чтобы грести всех подряд, включая всякую буржуйскую мелочь, достаточно было взять самых главных «китов» и уже от них узнать, у кого какой капитал, оборотные средства, доход. Более того, организаторы операции – комиссариаты финансов и внутренних дел, не разверстали общую сумму контрибуции по отдельным плательщикам. Поэтому, считает Солонко, некоторые из них, может быть, и готовы были бы заплатить, но просто не знали, сколько именно с них причитается. Так что повальные аресты дали только лишний повод к протестам и обвинению новой власти в надругательстве над демократией и произволе со стороны противников таковой. Арестованных же в глазах обывателя выставляли героями и страстотерпцами. Хотя на самом деле, как утверждает чрезвычайный комиссар, содержались они вполне вольготно: им разрешалось брать в камеру перины, одеяла, подушки, вино и многое другое. Посетив арестантское отделение как-то в полночь, Солонко увидел, что заключённые играли в карты, шахматы, шашки. Кто-то пил коньяк, русскую горькую и другие спиртные напитки. Спали немногие. В камере находились большие запасы продовольствия и деликатесов. Поэтому, считал Солонко, трудно было ждать, что при подобном уровне «репрессий» заложники, в конце концов, согласятся расстаться со своими капиталами.

Что ж, доводы совершенно разумные. Как и дальнейшие шаги, предпринятые комиссаром в ту ночь, когда он объявил заключённым, что льготный режим для них закончен и отныне станет настоящим тюремным, если, конечно, немедленно не будет уплачена контрибуция. Далее каждому из заложников было предложено самому назначить себе сумму «взноса» с учётом собственных возможностей. Сказанное вызвало оживление среди арестантов.

А на известный уже аргумент о том, что из тюрьмы они не смогут ничего сделать, Солонко заявил, что все арестованные будут освобождены под письменное обязательство о согласии на самообложение. Тут же под диктовку комиссара составили текст, и начался сбор подписей. Утром этот шаг Солонко согласовал с Гимовым, и заложники действительно были освобождены (Прометей : альманах. С. 129, 131).

Эту часть воспоминаний Павла Николаевича также можно признать достоверной, потому что на заседании исполкома Симбирского Совета от 10 марта было заслушано заявление об арестованных капиталистах и взятой с них подписки, выданной комиссаром т. Солонко, и ему было предложено лично ознакомить Комитет с условиями их освобождения (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 21. Л. 11).

С этого момента процесс, похоже, не только пошёл, но и стал совершенствоваться. Так, 19 апреля на исполкоме Шеленшкевич, докладывая о работе Комиссии по взысканию контрибуции, сообщил о затруднениях, связанных с недостатком наличных денежных знаков. Для решения этой проблемы докладчик предложил брать не только наличными, но и переводить средства с текущих счетов капиталистов на депозит Совета. Поддержав предложение, исполком решил распространить безналичный способ взыскания и на фабрикантов, если у них не окажется наличных сумм. При этом размер перевода определяла сама Комиссия по взысканию. Кроме того, ей разрешалось конфисковывать золото и серебро у тех капиталистов, у которых оно будет обнаружено (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 28. Л. 47).

Финансовый поток, взявший начало в середине февраля в Симбирском арестантском отделении, наполнял советский бюджет на протяжении последующих нескольких месяцев. Сохранились ежедневные сводки, направляемые губернскому комиссару финансов о поступлении средств. Например:

10 мая 1918 г.

Исх. № 1464 К. М. Архипов 3000 руб.

№ 1465 В. Н. Ермолаев 500 руб. (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 552)

11 мая 1918 г.

Исх. № 1484 В. К. Топорков 1000 руб.

1485 Н. В. Гаврилов 1000 руб.

1486 А. Г. Маслов 1000 руб.

1487 А. В. Платонов 500 руб.

1488 Е. И. Кочеткова 1000 руб. (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 362).

И так далее.

Ну, а если кто то кое-где у них порой платить всё же отказывался, с такими проводилась разъяснительная работа. Как, например, с некоей гражданкой Федоровской, которая заявила «о добровольном согласии внести 20 000 руб. в счет ея обложения», в обмен на которое необходимое для жизни её имущество решили не конфисковывать, а оставить хозяйке (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 565).

Глава 14. Под шелест кадетских знамён

В своём докладе на 6 губернском съезде Советов, который состоялся в Симбирске 17 мая 1918 года, председатель губиспокома М. А. Гимов кратко упомянул о том, что чрезвычайный комиссар Солонко раскрыл заговор против Совета. Что при обыске у заговорщиков найдены бомбы и снаряды, с помощью которых они намеревались взорвать помещение, где собирались комиссары. И что 12 участников – белогвардейцев арестованы и посажены в тюрьму (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 1. Л. 155).

Что касается деталей и подробностей заговора, то их мы находим в воспоминаниях чрезвычайного комиссара. Он пишет: «В Совет настойчиво поступали сведения о скрытой деятельности белогвардейцев, о тайном их вооружении… Обыски долгое время были безрезультатными. Комиссии по борьбе с контрреволюцией в Симбирске еще не было. А партизанские налеты на буржуазные кварталы мало, что давали». И вот во время одного из таких «налётов», в котором принял личное участие сам чрезвычайный комиссар, в домовладении «какого-то помещика княжеской фамилии» во дворе в собачьей будке нашли три револьвера. Хозяин заявил, что оружие, вероятно, спрятал его сын – ученик кадетского корпуса.

«Я решил посетить корпус поздно ночью, – вспоминал Павел Николаевич. – Чтобы не привлекать внимания, не взял даже вооруженной охраны. Жена не захотела отпускать одного и категорически заявила, что готова умереть, но не желает оставаться вдовой… Мы явились перед рассветом, то есть, до прихода офицерского состава. Обошли все классы, спустились в подвал, где находились склады. Дежурный встретил нас растерянно и разомкнул все двери, которые мы попросили открыть. Нас поразило то, что революция не внесла в жизнь корпуса никаких изменений. В классах все еще висели портреты царей, цариц, царевен, наследников престола, великих князей. Жена стала срывать со стен эти портреты, рвать и топтать их.

– Что это такое? – Возмущалась она. – Куда мы пришли? Здесь романовское царство в неприкосновенности!»

Дежурный, сопровождавший нас, трепетал, а он вполне мог пристрелить нас, и никто бы об этом не узнал. В оружейном складе обнаружили 500 винтовок, которые в тот же день были изъяты для военных нужд. Утром допросили того кадета, который спрятал в собачьей будке револьверы. Он признался, что оружие спрятал не для игры.

– Мы решили взорвать Дом Свободы, где размещается Совет, – заявил он. – Перебить большевиков.

Скоро мы имели полный список заговорщиков общим числом около 25 человек. Обнаружили бомбы, взрывчатку. Заговор возглавляли офицеры. 10–12 кадетов и их воспитателей арестовали. Остальные успели скрыться. Стала вполне очевидной необходимость ликвидации этого учреждения… Губисполком распорядился распустить учащихся кадетского корпуса. Недели через две корпус был очищен» (Прометей : альманах. С. 131, 132).

Никаких иных подтверждений существования кадетского заговора ни в архивных документах, ни в газетах того времени, ни в оспоминаниях участников событий тех дней в Симбирске найти не удалось. А вот суд над бывшими кадетами действительно имел место. В 10 часов утра 11 мая 1918 года в Симбирском Революционном трибунале открылось судебное заседание, вызвавшее огромный интерес. «Публика, переполняющая зал суда, целиком состоит из родственников и сочувствующих кадетикам, – писали в номере от 16 мая 1918 года «Известия Симбирского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов».

На скамье подсудимых бывшие кадеты Константин Россин, Николай Качалов и Алексей Пирский… «Три сынка, воспринявших от достойных своих родителей ненависть и боязнь к Советской власти, – пишет далее газета. – Три бывших кадетика, сидя на скамье подсудимых перед лицом революционного трибунала, ведут себя довольно бодро, на вопросы председателя отвечают развязно».

Но обвинялись подсудимые не в подготовке вооружённого мятежа, а в похищении знамён из церкви Симбирского кадетского корпуса. Обстоятельства случившегося в газетной заметке изложены довольно сжато. Мы же сегодня имеем возможность рассказать об этой истории более подробно.

В 1873 году в городе была открыта Симбирская военная гимназия. В 1877 году она переехала в специально построенное для неё здание, сохранившееся до сих пор. Спустя 9 лет – в 1882 – гимназию преобразовали в Кадетский корпус. Именно ему 12 ноября 1903 года от имени Императора Николая II Великий Князь Константин пожаловал знамя. Такие стяги с изображением Спаса Нерукотворного и девизом «С Нами Бог» в то время вручались всем военным учебным заведениям Империи. И именно они стали, как бы сейчас сказали, предметом преступного посягательства со стороны кадет.

Вот как это было. К началу марта 1918 года Симбирский кадетский корпус уже находился под контролем местных большевиков. У входа в корпусное здание стояли часовые. В вестибюле располагался главный караул с пулемётами. Знамёна находились в корпусной церкви, дверь которой была закрыта на ключ и охранялась часовым. А рядом, в столовой, был караул из пяти красногвардейцев.

О намерении большевиков отобрать знамёна сообщил пришедший во второе отделение 7-го класса полковник Царьков, один из корпусных преподавателей, особенно любимый кадетами.

Поцеловав близ стоявшего кадета, полковник этим намекнул кадетам на их обязанности в отношении корпусной святыни. Отделение поняло намёк и, не посвящая других кадет, составило план похищения знамён, в исполнении которого приняли участие все без исключения кадеты славного второго отделения, выполняя полагающиеся сообща продуманные и распределённые задачи. Кадетам А. Пирскому и Н. Ипатову посчастливилось незаметно снять слепок ключа от церковной двери. А вечером, когда хитростью удалось отвлечь внимание часового и караула, заготовленным по слепку ключом открыли церковь, сорвали полотнища и, охраняемые всюду расставленными «махальными», доставили знамёна в свой класс.

Снимали знамена А. Пирский, Н. Ипатов, К. Россин и Качалов – прикомандированный кадет 2-го Петербургского кадетского корпуса. Большевики, утром заметившие исчезновение знамён, производили обыски во всех помещениях корпуса, но безрезультатно.

Знамёна очень находчиво были скрыты в классе же на дне бочонков с пальмами. Но возникла новая задача – вынести знамёна из корпуса. Через два дня, когда по сговору предстояло передать знамёна находившемуся в городе прапорщику Петрову, который лишь в 1917 году окончил Симбирский же корпус, – решили действовать «на ура». Самые сильные кадеты отделения спрятали знамёна за пазуху, их окружили толпой и разом кинулись через швейцарскую мимо растерявшихся часовых на улицу. Потом, когда передача знамён уже была произведена, вернулись в корпус и объяснили свою выходку желанием подышать свежим воздухом, прогуляться.

В дальнейшем, уже после роспуска корпуса, большевики арестовали целый ряд корпусных офицеров, обвиняя их в сокрытии знамён. Находившиеся ещё в городе кадеты славного второго отделения собрались для обсуждения вопроса, как бы выручить из тюрьмы офицеров, даже не знавших, где находятся знамёна.

Кадеты А. Пирский, К. России и Качалов предложили, что они сознаются большевикам в похищении знамён, а при допросах будут заявлять, что знамена увёз Н. Ипатов, который больше месяца тому назад уехал в Манчжурию.

Так и поступили. Воспитатели вышли из тюрьмы, а их места заняли кадеты... (Кадеты и юнкера в белом движении // Кадеты в России : энциклопедия кадетского воспитания и образования : сайт. URL: (дата обращения: 15.07.2021)), представшие перед Революционным трибуналом, заседание которого, по мнению репортёра, завершилось возмутительно: «несмотря на доказанный факт подбора ключа к церкви и кражи знамени, с какою бы целью не было», всех троих очередные заседатели оправдали. Члены революционного трибунала постановили остаться при особом мнении, «вместе с тем заявив о своей отставке». Забегая вперёд скажем, что в конце ноября 1918 года ревтрибунал прекратил производство по делу в связи с амнистией. А «все собравшиеся в качестве слушателей, поднимают оглушительный крик и хлопанье в ладоши.

Распорядитель просит публику соблюдать тишину, председатель делает публике то же замечание, но это не производит должного воздействия. Неуважение к суду дошло до того, что один из публики закурил в зале» (Известия Симбирского Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 16 мая). Как видим, и в этом случае процесс проходил с участием «очередных заседателей», то есть присяжных, мнение которых, хотя и не совпало с мнением членов Трибунала, оказалось решающим. Причём на сей раз судили откровенно «классово чуждых». Похищенные же знамёна были переданы на хранение сестре милосердия Евгении Викторовне Овтрахт. Она спрятала их и передала в руки барона Врангеля после занятия добровольцами Царицына (Кадеты и юнкера в белом движении. URL: (дата обращения: 15.07.2021)). В итоге императорское знамя оказалось в США. Сейчас оно хранится в Кафедральном соборе Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радости» в Сан-Франциско.

Но вернёмся в конец зимы–начало весны 1918 года. 28 февраля на заседании исполкома был утверждён план облавы кадетского корпуса, его общежития и Троицкой гостиницы. Для этого предлагалось «стянуть всю реальную силу, имеющуюся во власти Совета, разбив их на 3 отряда, а также привлечь и членов Исполнительного Комитета».

Командирами отрядов были назначены начальник гормилиции Саглова, начальник штаба Красной гвардии Самарин и некий Гузаков, должность которого не установлена (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 22. Л. 20). Что именно стало поводом для столь решительных действий – раскрытый кадетский заговор или дерзкая кража корпусных знамён – тоже пока неизвестно.

Спустя неделю – 5 марта – уже губернский Совет народных комиссаров постановил: «Для размещения социалистической армии занять Кадетский корпус. Поручить комиссару по народному просвещению ликвидировать кадетский корпус в кратчайший срок» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 44. Л. 6).

А ещё через несколько дней – 11 марта – тот же Совнарком поручил комиссарам тт. Измайлову, Антонову и Крымову приступить к немедленному перемещению в Кадетский корпус арсенала, исполнительного комитета и Совета народных комиссаров (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 136).