«В небе запахло грозой» (окончание) / 28 Апреля 1939 / История Ульяновска / Годы и люди

Существует версия, что ежовщину в конце концов решили остановить потому, что НКВД уже явно и все дальше выходил из-под контроля, а не в меру раздухарившийся нарком вполне мог замахнуться и на партийно-государственное руководство. Так это или нет, не извесно. Однако поводы для подобных опасений определенно были.

В частности Кузнецов, по словам подчиненных, прямо заявлял, что чекисты «особо доверяли бывшему наркому Ежову, который являлся для нас авторитетом» и уж вовсе крамольными были слова начальника горотдела о том, что «оперативные документы важнее партийных». Более того, приехав из Куйбышева, он дал подчиненным распоряжение не доверять руководству партийного и советского аппарата, поскольку в области арестовывают уже и новое партруководство. «Нам это тоже нужно делать, а мы отстаем», – говорил он, нацеливая подчиненных на сбор компромата на тогдашнего первого секретаря горкома Растегина, а также Кочнева, Сергеева и других. Причем делать это следовало в секрете, а передачу любой информации в горком он замкнул исключительно на себя.

И «материал» начали собирать. Например, узнав от Молодоженова о том, что на партийном активе первый секретарь заявил, будто в каком-то политическом мероприятии он опередил даже Обком, Кузнецов потребовал от парторга изложить данный «факт» в специальной справке, подчеркнув, что Растегин «показал зазнайство». «Но это не значит, что я на Растегина завел какое-то дело и ему не доверял, – оправдывался главный городской чекист. – У меня была настороженность к нему. Это было».

«Пойдите в Горком, возьмите список, выберите фигуру с большим партстажем и не русской национальности, и вот вам будет крупная фигура», – инструктировал начальника ульяновского горотдела лично начальник облуправления Журавлев. По такому принципу, например, были арестованы директор рабфака имени Ленина Тобиас и преподаватель пединститута Вяльбе.

«В аппарате ГО НКВД существовала ведомственность, которая до этого культивировалась в органах НКВД. Она и мешала мне ранее говорить о фактах извращений. Мешала этому и та установка, которая была вкоренена в органах НКВД – сор из избы не выносить», – сетовал Молодоженов.

Извращенцы-разложенцы

Но, может быть, эта закрытая каста непримиримых борцов с врагами народа сплошь состояла из людей «с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками»? Увы, это не так. Напротив, многие из них вполне заслуживали быьовавшего тогда непочетного звания моральных разложенцев.

Так, Андронов и Зотов до перевода в Ульяновск работали в Пензе, где, по словам сослуживцев, вместе с бывшим начальником сектора Перковым (впоследствии арестованным) «упорно замазывали все безобразия, которые имели место среди работников аппарата». Например, некоторые сотрудники, в частности, товарищ Тюкаев, используя свое служебное положение, брал с местного велозавода велосипеды и спекулировал ими. «Безобразно снабжались, систематически пьянствовали» и Зотов с Андроновым. А последний прибыл к новому месту службы в Ульяновск, имея выговор по партийной линии за пьянку с дебошем. И «буквально через несколько дней в общественном месте в пьяном виде позволял себе такие безобразия, за которые нужно было бы исключить из партии», – возмущался поведением бывшего начальника один из чекистов. Но партком не только не наказал дебошира, но напротив, снял с не6го выговор, «привезенный» из Пензы и ввел в свой состав.

Не удивительно, что при новом руководстве пьянство в горотделе расцвело буйным цветом. Особенно много пили сотрудники, приводившие в исполнение смерные приговоры.

«Меня пригласили в ГО НКВД и Андронов стал меня упрекать за неучастии моих сотрудников в исполнении приговоров», – рассказывал на собрании начальник транспортного отделения Зыков. После этого в «операции» стал участвовать и его личный состав. Возможно, его сговорчивости способствовало то, что операциями по исполнению руководил секретарь одластного управления НКВД.

«Во время приведения приговоров в исполнение я не замечал пьяными никого, – отмечал Зыков. Но вот после! – В ГО НКВД устраивали угощение с выпивкой и закусками на средства тех, по которым были приведены в исполнение приговора» То есть, расстрелянных. На них покупали вино и закуску. И пьянки эти были массовыми.

Традиции мародерства сохранились и при новом начальнике – Кузнецов разрешил выдавать сотрудникам ремни, изымавшиеся у арестованных. И. как выяснилось позже, не только ремни.

Строгое слово партии

Тем временем, борьба с извращениями перешла на следующий этап – 28 апреля 1939 года прошло закрытое заседание Ульяновского горкома ВКП(б), на котором све веское слово по поводу случившегося сказала партия в лице первого секретаря ГК Обухова. «Ульяновский ГО НКВД до момента решения ЦК ВКП(б) и СНК от 17/XI-38 г. и частично после этого, имел ряд недостатков и извращений в следственной работе, которые после решения Правительства, парторганизацией и руководством Горотдела НКВД исправлялись очень медленно и с опаской», – заявил он. И перечислил «неожиданно вскрывшиеся» факты. Оказывается, сотрудники ведомства «допускали неверные, грубые методы при допросах обвиняемых: избиения, стойки, моральные воздействия», а также «аресты без санкции прокурора» по телефонному звонку из Управления. С удивлением и негодованием главный городской коммунист говорил про массовые случаи «фальсификации документов: подделки подписей, писание таких показаний, которые арестованные не давали», а также массовые пьянки бывшего руководства горотдела НКВД и других сотрудников, «которые в нетрезвом виде выполняли свои служебные обязанности». А вот по поводу разбазаривания вещей репрессированных Обухов высказался довольно осторожно, в том смысле, что подобные факты еще не до конца проверены.

«Все эти факты были известны парткому ГО НКВД, но почему-то скрывались до последнего времени от Горкома ВКП(б)», – подвел итог сказанному первый секретарь. Но, судя по протоколу заседания, никаких оргвыводов сделано не было.

Однако сомнительным «героям дня» было рано расслабляться, поскольку этим дело не закончилось.

Дело только начиналось. Да не партийное, а уголовное.