«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 1. Тернистый путь к власти советов. Глава 15 / 5 Марта 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Начало весны 1918 года ознаменовалась рядом важных политических событий в России. Таких, как заключение «похабного» Брестского мира, которое состоялось 3 марта (согласно подписанному в тот день договору, в обмен на отказ от боевых действий против Советской Республики таковая передавала Германии значительную часть своих территорий). Как высадка английского десанта в Мурманске 9 марта. Как переезд Советского правительства из Петрограда в Москву 10–12 числа, означавший перенос туда и столицы государства (Жукова, Л. В, Кацва, Л. А. История России в датах. С. 156). И, наконец, как отставка Симбирского губернского комиссара по внутренним делам М. Д. Крымова 5 марта.

Согласно официальной версии, Михаил Дмитриевич решил покинуть свой ответственный пост по состоянию здоровья. И действительно, в архиве сохранилось его заявление об уходе, где указана именно эта причина. Документ выполнен на машинке и имеет регистрационный номер 651 (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 78). А вот под номером 650 в тот же день было зарегистрировано ещё одно заявление губернского комиссара, судя по содержанию которого причина отставки крылась совсем в другом. Приведём документ полностью.

05.03.1918.

№ 650 Совету Народных Комиссаров

Сегодня по распоряжению Чрезвычайного Комиссара СОЛОНКО арестован Симбирский Уездный Комиссар тов. Р Е Й Н И К О В.

Означенные аресты означенных лиц, находящихся в распоряжении Комиссара Внутренних дел, должны производиться исключительно по распоряжению Комиссара по внутренним делам. В данном случае проявлено своеволие и превышение власти Чрезвычайным Комиссаром тов. СОЛОНОКО, так как его распоряжения могут быть применяемы лишь в исключительных случаях, а именно, когда отдельные комиссары мало проявят свою распорядительность. Данное распоряжение ареста произведено без ведома меня, как Губернского Комиссара. Кроме того, здесь нанесено чрезвычайное оскорбление Институту Комиссаров, как народных избранников, что, несомненно, сразу же отразится на авторитете Советской Власти. Кроме того, здесь нанесено жестокое оскорбление партии большевиков, членом которой РЕЙНИКОВ состоит. А посему прошу обсудить мое заявление и сделать соответствующее распоряжение.

Симбирский Губернский Народный Комиссар по Внутренним делам Подпись (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 79–79 об.)

Получается, в конфликте с чрезвычайном комиссаром губсовнарком не поддержал Крымова, приняв сторону его оппонента?

А Михаил Дмитриевич, что называется, психанул и подал в отставку, возможно, рассчитывая, что этот демарш образумит коллег и они, в конце концов, поставят распоясавшегося «варяга» на место? Как всё обернулось на самом деле, увидим чуть позже, а пока попробуем разобраться в причине очередного конфликта с участием неутомимого товарища Солонко.

Имя Рейникова уже встречалось в этой книге. Но всё же напомним: «Рейников Иван Петрович – член РКП(б) с 1917 г., рабочий Симбирского патронного завода.

После победы февральской революции… в Заволжье на патронном заводе активную работу развернули большевики-питерцы Вавилов, И. Рейников, П. Г. Самарин, П. Лоханин...

В те… дни большевики Симбирска получили помощь непосредственно от ЦК партии... 4 декабря Петроградский ВРК дал представителю Симбирского Совета Рейникову разрешение на провоз оружия с Сестрорецкого завода. 7 декабря вагон с этим ценным грузом прибыл на станцию назначения» (Очерки истории Ульяновской организации КПСС. Саратов. С. 220, 305, 306, 497).

Неудивительно, что с установлением в губернии новой власти этот проверенный в деле и закалённый в борьбе большевик получил важный пост – 29 января 1918 года И. П. Рейников был назначен новым комиссаром Симбирского уезда вместо ранее занимавшего аналогичную должность комиссара Временного правительства Вологина. Последний пытался обжаловать данное решение у Крымова, но безрезультатно (ГАУО. Ф. Р-1090. Оп. 1. Д. 5. Л. 19–19 об., 20), Иван Петрович вступил в должность. И вдруг – такой поворот. Что же успел натворить уездный комиссар за месяц с небольшим?

Ордер на его арест, выданный 5 марта 1918 года, представляет собой половинку стандартного листа желтоватой бумаги, на котором чернилами от руки не очень аккуратным почерком начертано: «Ордер. Выдан т. Ярыгину на право ареста указанного комиссара т. Рейникова». И подпись. «Предс.». А дальше неразборчиво.

Но очень похоже на подпись Гимова. Этот документ подшит первым в деле о крестьянских беспорядках в бывшем имении Анненкова при селе Грязнушке Ключищенской волости Симбирского уезда.

История, в общем-то, для того времени обычная. Лозунг большевиков «Землю – крестьянам» крестьяне восприняли как призыв к действию и принялись активно воплощать его в жизнь. Из бывших помещичьих усадеб забирали всё подряд: лошадей, хлеб, сбрую, мясо, «отняли у ключника муку, которую он вез с мельницы» и т. д. Власти пытались усмирить этот разгул по возможности мирно. В Грязнушку приезжали волостные и даже уездные начальники. Собирали сходы, уговаривали, взывали то к совести, то к революционному закону. Крестьяне слушали и вроде бы соглашались, подписывали обязательства прекратить растащиловку. Но стоило начальству уехать, как всё возвращалось на круги своя.

Не помогло даже официальное предупреждение губернского комиссара по продовольствию о том, что «если… последует попытка расхищения хлеба и разгрома имения Анненкова, то… будут приняты репрессивные меры вплоть до посылки вооруженного отряда». Разумеется, они последовали. Посланного же в Грязнушку представителя Ключищенского волостного земельного комитета В. Сабурина, пытавшегося в очередной раз прекратить безобразие, чуть не побили. Едва ноги унёс. А «экспроприация» продолжилась.

И вот 3 марта в непокорное село прибыл лично уездный комиссар И. Рейников в сопровождении своего помощника А. Зуйкова и начальника уездной милиции Кучерова. Ворота бывшего господского амбара, где хранилось зерно, официально принадлежавшее волостному земельному комитету, они нашли распахнутыми, а содержимое – выметенным, как было сказано в протоколе, составленном Рейниковым по итогам той поездки.

Убедившись, что амбар вновь разграблен, члены прибывшей команды пошли с обысками по дворам «подозрительных лиц, указанных сельским сходом». Но, кроме спирта, ничего не нашли. А задержись ещё немного, наверное, не нашли бы и его, потому что, как отмечено в документе, «почти все граждане в селе были пьяные». И подозрительные, и не очень.

Тем не менее, провели дознание и выяснили, что к погрому бывшего барского двора и хищениям казённого зерна причастны 9 человек: Иван Сысуев, Василий Никифоров, Иван Алешин, Александр Клементьев, Никифор Плаксин, Григорий Иванов, Алексей Плаксин, Григорий Володин, и Алексей Никифоров. Разумеется, все поименованные граждане вину категорически отрицали. Сысуев признался лишь в том, что в момент ареста был пьяным, потому что купил на дороге за 300 руб. около 3 вёдер спирта. Пил сам и поил всех желающих. Другой задержанный, Василий Никифоров напился не просто так, а по знаменательному поводу: в тот день он… постригся.

На хищение «раскололся» лишь Алексей Клементьев, признавшийся, что взял 12 пудов хлеба, а какого числа, не помнит. Был при этом не один, а вместе с односельчанами. И перечислил около полутора десятков имён. Теперь с обысками пошли к ним. Но тоже не очень удачно. У кого-то нашли мешок проса, у кого-то в подполе – 6 мешков ржи, у кого-то – 17 мешков овса. Вот и весь «улов». В разгромленных «закромах» зерна было в разы больше.

«Трофейным» зерном комиссары перед отъездом расплатились со сторожем имения Василием Платоновым, отдав ему 3 мешка ржи из 6 обнаруженных за то, что он караулил комиссарскую лошадь (ГАУО. Ф. Р-125. Оп. 2. Д. 14. Л. 2–17).

Ну, и за что же, спрашивается, арестовывать уездного комиссара? Ситуация-то по тем временам самая что ни на есть обыденная. Случались и покруче. Возможно, ответ кроется в другом документе. Спустя два с половиной месяца после описанных выше событий, 15 мая 1918 года, судебно-следственная комиссия при Революционном трибунале, рассмотрев следственный материал, вынесла постановление о предании Рейникова суду. Он обвинялся в «оскорблении, насилиях и избиении граждан с. Грязнушки во время пребывания в служебной командировке с командой красноармейцев, в разрешении солдатам команды брать в свою пользу имущество гр-н с. Грязнушки при обыске и утаить взятое для совместного с ним дележа, результатом чего были кражи у крестьян. В том, что им, Рейниковым были присвоены золотые часы и 125 руб. денег из украденных солдатами у граждан села Грязнушки. А так же в том, что им было дано разрешение пить отобранный спирт, в чем и сам он принял участие» (ГАУО. Ф. Р-1815. Оп. 1. Д. 73. Л. 2). Правда, в постановлении не указано, когда именно происходили эти бесчинства, а Иван Петрович почему-то именуется Иваном Станиславовичем.

Но ни одного упоминания одновременно и тёзки, и однофамильца уездного комиссара ни в архивных документах, ни в воспоминаниях участников событий встретить не доводилось. Так что смена отчества, скорее всего, канцелярская ошибка, что в документах того времени далеко не редкость. Что же касается даты командировки, вряд ли Рейников, будь он хоть Петровичем, хоть Станиславовичем, бывал в Грязнушке несколько раз за два месяца. Во всяком случае, документальных подтверждений других его приездов в село в обозначенный период не обнаружено.

Однако под суд Иван Петрович, скорее всего, не попал. Летом того же года, когда мятежные чехословаки захватили Мелекесс, Рейников служил там начальником милиции и успел покинуть город. А осенью, оказавшись вместе с отступавшими от Симбирска советскими войсками в Буинске при занятии его белыми, был опознан как комиссар и попал в тюрьму, откуда его освободили отбившие Буинск красные. Подробнее об этом будет рассказано в последующих главах.

А пока вернёмся к событиям начала марта. Итак, 5 числа Симбирский уездный комиссар Рейников был арестован, а губернский комиссар по внутренним делам Крымов сразу после этого подал в отставку. И если этот демарш Михаила Дмитриевича был, как уже говорилось выше, призван побудить коллег-комиссаров встать на его сторону, то придётся признать этот шаг неудачным: губсовнарком принял отставку в тот же день, о чём и известил Крымова 6 марта. Временное исполнение обязанностей комиссара по внутренним делам было возложено на помощника Крымова т. Шеленшкевича (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 12. Л. 33). Тогда же ему вручили и соответствующее предписание (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 12. Л. 34).

Однако, похоже, некая подковёрная борьба вокруг этих отставок-назначений ещё какое-то время продолжалась. Вероятно, Крымов пытался отыграть ситуацию назад. Во всяком случае, в некоторых документах, датированных временем после 6 числа, он продолжает фигурировать в своей прежней должности. Так, напомним, постановлением от 11 марта тот же Совнарком поручил приступить к немедленному перемещению в Кадетский корпус ряда губернских учреждений именно комиссарам: Измайлову, Антонову и Крымову. Есть на сей счёт и ряд других документов.

Похоже, окончательно сдался Михаил Дмитриевич лишь 15 марта. Именно эта дата стоит в его очередном заявлении в губсовнарком, также отпечатанном на машинке. В нём сказано: «В виду осложнившегося моего болезненного состояния, я с сего 16-го марта временно слагаю с себя обязанности в окончательной форме до восстановления здоровья и на основании постановления Сов. Нар. Комиссаров от 5-го марта, протокол № 15-ть, управление по комиссариату Внутренних Дел передал товарищу Шеленшкевичу. Помощником ему назначил члена Коллегии товарища Корчагина» (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 166). Причём подпись на этом документе почему-то кардинально отличается от автографов на предыдущих заявлениях. И лишь 20 марта центральный Комиссариат внутренних дел был официально извещён об отставке Крымова, а также о временном исполнении его обязанностей Шеленшкевичем (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 29. Л. 208).

Что же касается Петра Ивановича Рейникова, то на следующий день после своего ареста и в день отставки Крымова, то есть 6 марта 1918 года, он был официально зачислен в штат… губернского Комиссариата внутренних дел (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 12. Л. 31).

И ещё один интересный момент, на который стоит обратить внимание, заключается в том, что ни словоохотливый П. Н. Солонко, ни «пострадавший» М. Д. Крымов в своих воспоминаниях совершенно не касаются этой «схватки двух комиссаров». Более того, сам Михаил Дмитриевич в упоминавшейся уже пространной автобиографии подробно и с явным удовольствием повествует о своей революционной деятельности до 1917 года и первой его половины: об участии в различного рода партийных мероприятиях, о том, как скрывался от охранки, как ею арестовывался, как бежал и пр. А вот о Симбирском периоде вспоминает довольно кратко, вскользь и в очень общих чертах., видимо, считая его не самым удачным.

Вместе с тем, утверждать, что вся политическая и административно-хозяйственная жизнь Симбирска весной 1918 года крутилась вокруг описанной выше аппаратной интриги, было бы не верно. Были у власти дела и поважней.