Московский Большой театр известен всему миру. А вот про его симбирскую тезку сегодня вряд ли кто-нибудь знает. Он был создан в самый разгар Гражданской войны обязательным постановлением Губернского отдела народного образования от 30 января 1920 года. В соответствии с этим документом, функционировавший тогда городской театр на неделю закрывался «для проведения реорганизации его в техническом, санитарном и художественном отношениях», и с 15 февраля открывался уже в новом качестве – как «Большой Рабоче-Крестьянский театр», каковое название присваивалось ему навсегда.

К реорганизации храма Мельпомены коллегия Губотнароба подошла основательно – преобразования затрагивали практически все стороны театральной жизни, начиная с состава труппы, в которую вливались лучшие силы Симбирской губернской драматической студии сценического искусства. Кроме того, отдел народного образования брал на особый учет все наиболее талантливые артистические силы, отвечавшие «всем революционным требованиям классового театра». Для чего это делалось, постановление не объясняло, но можно предположить, что из данного «кадрового резерва» предполагалось черпать творческие силы на замену актеров, вдруг переставших отвечать «всем революционным требованиям». Например, не желавшим гастролировать по губернии. Между тем одним из результатов реорганизации стала обязанность труппы выделять «артистов для турне по губернии, а также по другим театрам Симбирска и его окрестностей с определенным выработанным революционным репертуаром под руководством лиц, назначаемых Губотнаробром». Кстати, о руководящих лицах, главным режиссером местного Большого назначили некоего Ивановского «за его ответственностью в технической постановке и дисциплине». Сам же театр административно переходил в непосредственное ведение подотдела Искусств, который назначал заведующего и приглашал технических служащих. Одновременно упразднялась должность комиссара театра.

Отныне репертуар обновленного очага сценического искусства определял непосредственно Губотдел народного образования, поскольку губернский Большой стал не просто театром, а еще и «оружием классовой борьбы». Поэтому в новом сезоне, начинавшемся с 1 мая 1920 года, на его сцене надлежало ставить сугубо революционные пьесы, такие как «Гибель Надежды», «Уриэль Акоста», «Савва», «Враги», «Смерть Лассаля», «Вильгельм Телль», «Зори Варихина», «Ткачи», «Жан и Малолона» ( с 5 актом), «На заре», «Консул гранат», «Королевский брадобрей». Но допускалось, и кое-что из старого репертуара. В частности, «Тартюф», «Разбойники», «Коварство и любовь», «Бесприданница», «Потонувший колокол», «Гамлет» и «Бедность не порок».

С разрешения Губотнароба все перечисленные пьесы, наряду с основной труппой, дозволялось ставить также музыкально-концертным отделениям и литературным коллективам, подведомственным подотделу искусств Симбирского пролеткульта. Ему же для постановки любительских спектаклей могла предоставляться и театральная сцена. Этим правом, кроме того, наделялись Симбирские пехотные командные курсы, рабочая труппа Патронного завода, а также заезжие коллективы столичных оперных и драматических артистов. Но в каждом конкретном случае – по отдельному соглашению. При этом, на арендаторов распространялись все те положения, которые действовали в отношении самого Большого театра. Например, о распределении билетов и взимании платы за них.

Начиная с 15 февраля, бесплатная раздача мест в зрительном зале прекращалась. Точнее, почти прекращалась. В качестве исключения по одному такому месту полагалось коменданту города, начальнику милиции, представителю Губчека и работнику печати Еще пятнадцать постоянных бесплатных мест отводились Губкому РКСМ для детей. Кроме того, вводились «именные ложи»: для Губкома РКП, две артистические и ложа подотдела искусств.

За все остальные места каждый зритель должен был заплатить по 75 рублей, в том числе и зритель коллективный. Например, для отдела работниц в кассе ежедневно придерживали по 50 платных билетов. И если таковые не выкупались до 6 вечера, то они поступали в общую продажу, организованную, кстати, по социально-классовому принципу: в любое время вне всякой очереди приобретать билеты могли исключительно члены партии. За ними шли красноармейцам, потом – члены профсоюзов и, наконец, все остальные. Право занять достойное место в этой билетной иерархии обеспечивал соответствующий членский билет, а прядок и общественное спокойствие – работник милиции в купе с представителем театральной администрации.

Если же члены партии или профсоюза не желали стоять даже в такой «классовой» очереди, то они могли от имени своей организации подать предварительную коллективную заявку, которая утверждалась заведующим Губотдела или его заместителем.

Все эти меры были направлены на обеспечение хотя бы частичной самоокупаемости Большого театра, на каковую местный Отнароб нацеливало распоряжение Наркомпроса, разрешавшее «субсидируемым театрам» использовать всю полученную выручку на собственные нужды, поэтому все остатки чистого театрального дохода направлялись «на улучшение работы Рабоче – Крестьянского театра в гор. Смбирске в смысле превращения его в показательный театр». На эти деньги содержалась труппа, выплачивались стипендии студийцам, оплачивались освещение и отопление театральных помещений, а также другие хозяйственные расходы, в том числе, частично –декорационная мастерская, созданная при Симбирском Большом. Работали в ней прикомандированные учащиеся старших возрастов и групп ремесленных училищ города, а материалами ее централизованно обеспечивал подотдел снабжения при помощи Совнархоза и Губпродкома. Первоначально мастерская выпускала декорации для основной, так сказать, «базовой» сцены, но в перспективе должна была перейти на обслуживание очагов пролетарской культуры по всей губернии. Но, как говорится, гладко было на бумаге…

Прошло четыре года. Закончилась Гражданская война, миновал голод, расцвела новая экономическая политика и у трудящихся появились средства не только на хлеб, но и на зрелища. Все это им мог дать театр, к этому времени перешедший на хозрасчет и включенный в состав художественного отделения при Губполитпросвете наряду с другими «родственными» учреждениями, такими как кино и лото, то есть лотерея.

Последние, будучи также учреждениями хозрасчетными, давали более или менее стабильный доход. Так, лото за декабрь 1923 года принесло в бюджет 375 рублей чистой прибыли. Кино, дав в октябре 200 рублей убытку, ноябрь завершило с плюсом в 600 целковых, однако январь вновь завершило с минусом около 200 рублей, что было связано с увеличением платы за картины, составлявшей 10% от суммы сбора. Поэтому зачастую их приходилось добывать «нелегальным порядком».

Прибыльным был даже театральный буфет: в декабре он получил доходу около 1500 рублей, а в январе – до 600.

И лишь Большой оставался стабильно убыточным, хотя в его репертуаре было 77 постановок. Из них 42 – под литерой «А» и 35 –категории «Б». К первой относились пьесы, которые разрешалось ставить во всех театрах, ко второй – разрешенные, но не рекомендованные для рабоче-крестьянской аудитории, однако могущие быть поставленными по усмотрению цензора. Существовала еще и третья категория, включавшая пьесы, запрещенные вообще. В таковую вносились произведения с контрреволюционным, мистическим и шовинистским содержанием, а также все те, постановка которых по тем или иным причинам считалась данный момент несвоевременной.

Однако, несмотря на столь обширный репертуар, зрительный зал стабильно «не наполнялся», то есть публика на спектакли не шла. Не помогала ни десятипроцентная скидка для рабочих и служащих, ни посещение спектаклей в кредит по чековым книжкам месткомов, которыми если и пользовались, то лишь профсоюзы Губернского и уездного исполкомов, милиции, а также Суктреста, то есть учреждения, объединявшего рабочих суконных фабрик губернии.

В общем, посещать «литерные» вечера в Большом трудящиеся были готовы разве что бесплатно: за 1923 год на безвозмездной основе на них побывало 15200 человек, в основном – учащиеся и рабочие. А еще было дано два бесплатных детских спектакля.

В результате вместо запланированной выручки в 8000 рублей в месяц, удавалось собрать максимум 4500, однако бывало и меньше – в октябре 1923 года набралось всего 1680, в ноябре – 2200, в декабре – 3330, а в январе 1924-го – 1900 рублей. При этом содержание Большого ежемесячно обходилось в 5000 рублей, которые шли на зарплату артистам, социальное страхование и прочие прикладные расходы. Положение не спасла даже полуторатысячная субсидия Губисполкома, выделенная Большому в декабре, поскольку доходы других предприятий в том месяце не покрыли дефицита театра. В итоге задолженность за январь только по зарплате тридцати пяти актерам, пятидесяти техническим работникам и семерым служащим конторы составила 1700 рублей. Плюс еще 1000 – за «коммуналку».

В общем, «материальное положение театра ухудшается все дальше», – печально констатировал некто Андреев, докладывавший о ситуации с Большим на заседании Симбирского Горрайкома РКП 4 февраля 1924 года, – и если ситуация не исправится, то к концу года убыток от Большого составит 3500 рублей, ­ – прогнозировал он.

Тем не менее, несмотря на мрачные финансовые перспективы, речь о закрытии очага пролетарской культуры даже не шла.

Источники

ГАУО Ф. Р-190, оп. 1, д. 280. Л. 48-49.

ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1, д. 475, л. 4.

Владимир Миронов

Источник фото https://vk.com/wall-107791040_3412