Тридцать первого января 1922 года в Москве местной ЧК был арестован сотрудник оргуправления Наркомпроса двадцатитрехлетний уроженец Симбирска Александр Швер. Несмотря на свою молодость он был известен на малой родине, как революционер с дооктябрьским стажем и активный участник установления советской власти в Симбирской губернии, впоследствии занимавши ряд ответственных постов, в том числе – редактора «Известий» Симбирского губисполкома и в течение ряда лет входивший в его состав.

Студент – сын аптекаря.

Родился будущий революционер в 1898 году в селе Кара-Булак Саратовской губернии, где служил фельдшером его отец, который, если верить сыну, в молодости также не был чужд прогрессивных взглядов. Окончив ардатовскую прогимназию, Владимир Швер поступил в фельдшерскую школу в Казани, где якобы, познакомившись с Лениным и другими революционерами, приобщился к революционному движению. Был за это арестован и три месяца отсидел в Нижегородской тюрьме, как раз в тот период, когда там же томились Горький и Короленко. После освобождения служил рядовым в русской Императорской армии, а демобилизовавшись, устроился фельдшером в Астраханскую больницу. Во время японской войны снова был призван.

После окончания боевых действий вчерашний солдат отошел от политической жизни и поселился в Кара-Булаке. Затем семья переехала сначала в Сенгилей, где Швер–старший занял пост секретаря в уездном земстве, а затем – в Симбирск.

На новом месте бывший фельдшер переквалифицировался в аптекаря. Свое заведение он открыл в арендованном двухэтажном доме на углу Мало-Казанской и Лосевой улиц (ныне – дом № 28/2 на перекрестке ул. Красногвардейской и Федерации).

Видимо, дела провизора шли неплохо. Во всяком случае, его сын Александр имел возможность «на средства родителей» учиться во второй Симбирской гимназии, а окончив ее в 1916 году, поступить на физико-математический факультет Казанского университета.

Однако учеба не задалась – куда сильнее физики с математикой студента влекла романтика бескомпромиссной борьбы за все хорошее против всего плохого. И, надо сказать, на этой стезе он весьма преуспел: вступив первый раз в подпольную большевистскую организацию осенью 1916 года, Швер сначала был ее «библиотекарем», то есть прятал у себя подпольную литературу, потом стал пропагандистом и, наконец, создал собственный студенческий кружок и даже представлял партию в студенческом кооперативе.

После Февральской революции Александр возглавил объединенную большевистскую фракцию всех ВУЗов Казани и работал ответственным организатором Алафузовского рабочего района.

Лето 1917 года студент провел в Симбирске, в родительском доме, том самом, где его батюшка сначала арендовал помещения под аптеку, а потом купил целиком все строение. И случилось это как раз в том самом семнадцатом. Однако статус сына домовладельца не помешал юному большевику активно готовить массы к «экспроприации экспроприаторов»: заодно с местными товарищами Гимовым, Никитиным, Суховым и Фрейманом он участвовал в создании в родном городе партийной организаций, а также союзов: металлистов, домашней прислуги, официантов и многих других. Но каникулы закончились. Студенту пришлось вернуться в Казань, где его и застал Октябрьский переворот, вознесший Александра Швера на пост первого казанского комиссара почт и телеграфов.

Снова в Симбирск он приехал в декабре, да не просто так, а «с поручением от Казанского Комитета партии произвести здесь переворот. Под моим руководством, а также Гладышева, Даннема и Моторина этот переворот был совершен, и власть перешла к советам», – писал позже А. Швер в автобиографии.

Не беремся судить о том, насколько велика была руководящая роль бывшего «студента-физматика» в симбирских событиях конца 1917 – начала 1918 годов, однако то, что он принимал в них самое активное участие, сомнению не подлежит.

В этот период девятнадцатилетний Александр возглавил редакцию газеты «Известия» Симбирского Совета, вошел в состав его исполкома и в этом качестве стал одним из организаторов подавления Муравьевского мятежа, включая ликвидацию самого главаря в ночь с 10 на 11 июня 1918 года. А осенью, во время боев с восставшими чехословаками и армией КОМУЧа, служил комиссаром Алатырской группы войск Красной Армии. После демобилизации, состоял членом губернского и уездного комитетов партии, а в январе 1921-го возглавил губернскую контрольную комиссию.

В общем, товарищ, несомненно, заслуженный, проверенный, в высшей степени надежный и вдруг – арест, обыск, допрос… Самым же удивительным в этой истории было то, что московские чекисты взяли его не сами по себе, а выполняя поручение своих симбирских коллег. Впрочем, подобная неприятная ситуация случилась в жизни Швера не в первый раз.

Сначала было слово.

Да не какое-нибудь, а твердое, партийное, большевистское. 7 апреля 1918 года Симбирские «Известия» опубликовали статью своего редактора под заголовком «Верный шаг», посвященную избранию нового состава губернской Комиссии по борьбе с контрреволюцией, мародерством и грабежами. Собственно, ее председатель Грикман и попросил Швера написать этот материал, изложив в нем соображения вновь избранного комиссара на дальнейшую деятельность названного учреждения, нацеленную на принятие решительных мер по борьбе, как с контрреволюцией, так и с уголовщиной, чего, по мнению Грикмана, прежде делалось недостаточно.

Основную свою задачу Комиссия нового состава видела в борьбе «за полную безопасность и неприкосновенность личности и жилищ граждан от произвола и насилия», а в качестве главной и единственной возможности уберечь таковых от грабителей и мародеров, декларировался «расстрел на месте преступления», поскольку «пощады людям-зверям, порочащим и подрывающим авторитет Советской власти, не должно быть», ибо «ни каторга, ни наказания их не излечат, да они в них и не верят». «А, значит, – обращался автор к грабителям, мародерам и разбойникам, –для вас нет теперь места в тюрьме, больше вас не станут откармливать народным хлебом».

Наряду с общеуголовными, статья не обошла вниманием и преступления по должности. «Нельзя скрывать, что некоторые должностные лица злоупотребляют своей властью и, не имея над собой контролирующего органа, представляются маленькими губернаторами. С этим явлением, безусловно, нужно бороться», - также говорилось в ней.

Не известно, почувствовали ли уголовники нависшую над их головами смертельную опасность, но вот кого грозная публикация точно не оставила равнодушным, так это чрезвычайного губернского комиссара П. Н. Солонко, усмотревшего в ней «заведомую злостную клевету с целью подрыва авторитета Советской Власти».

В своем заявлении, направленном в Революционный Трибунал уже 10 апреля, он утверждал, что статья контрреволюционна, поскольку преступно клевещет не только на Советскую власть в целом, но «в особенности касается всех комиссаров».

«Швер не только не старается успокоить широкие слои населения, взволнованные провокационной работой, а наоборот, пытается возбудить народ к новому уличному контрреволюционному выступлению под лозунгом недовольства маленькими губернаторами-комиссарами, продолжающими чинить произвол», – возмущался губернский чрезвычайный комиссар, требуя «в порядке чрезвычайности привлечь редактора Швера к ответственности уголовного и революционного закона».

Павел Николаевич Солонко был направлен из столицы в Симбирск в январе 1918 года, чтобы помочь местным товарищам, установить, наконец, в губернии полноценную советскую власть. За дело он взялся настолько энергично, что к началу марта спровоцировал отставку губернского комиссара внутренних дел Крымова, в апреле – бунт частей гарнизона, едва не закончившийся гибелью самого столичного гостя, отделавшегося, в конце концов, лишь пулей в руке, а к маю перессорился практически со всем губернским руководством, которое, судя по всему, его хоть и не любило, но побаивалось, поскольку Солонко имел прямой выход на Москву. (1)

Последнее обстоятельство, видимо, повлияло на решение Губисполкома, принятое им 28 апреля по заявлению чрезвычайного комиссара: дела Швера и председателя Симбирского уездного исполкома Ксандрова (возникшее, кстати, также по инициативе Солонко) постановили передать в Следственную Комиссию и во фракцию большевиков «для обсуждения». Одновременно губернский Комиссар Юстиции получил команду начать расследование.

Спустя две недели - 10 мая – «Член Судебн-Следственной Комиссии при Симбирском Губ Рев. Трибунале» с неразборчивой подписью принял «дело Швера» к производству, «поскольку в предоставленных Исполкомом материалах заключаются указания на признаки преступления».

Но прошел еще месяц и 8 июня все та же Следственная Комиссия, рассмотрев пресловутое дело, пришла к выводу о том, что в злополучной статье нет ничего крамольного. Вот и «товарищ председатель Исполкома Абросимов заявил, что Исполнительный Комитет не находит в статье «Верный Шаг» ничего направленного против Совета». Его поддержал и «председатель партии большевиков Фрейман», сообщивший, «что партия тоже не находит в статье ничего контрреволюционного, никакой клеветы. Партия нашла статью только несвоевременной, но для Швера извинительно, так как он не был в Симбирске 10 апреля и не знал положения дел» (в данном случае, Фрейман, вероятно, имел в виду упомянутый выше красноармейский бунт, который вспыхнул как раз указанного числа).

Скандал же разразился потому, что строчку о «маленьких губернаторах, превышающих власть», Солонко принял на свой счет, поскольку действительно «не раз нарушали элементарные правила правосудия».

В общем, никаких признаков преступления в злополучной статье на сей раз Комиссия не нашла и «дело Швера» прекратила.

Возможно, «прозрению» способствовало то обстоятельство, что к этому моменту чрезвычайно энергичный чрезвычайный комиссар отбыл в Москву, навсегда покинув негостеприимный Симбирск, чем, несомненно, обрадовал весь местный советско-партийный бомонд, который, наконец, облегченно вздохнул, и, если бы не состоял из атеистов, обязательно перекрестился бы. А карьера Александра Владимировича Швера вновь пошла в гору и в 1921 году вознесла его на пост заведующего губернским отделом образования. На этой должности его и настигло

Дело № 296/668

Оно возникло в начале следующего, 1922 года. Кроме Швера, по нему проходило еще пятнадцать человек. Все – сотрудники Губотнароба, обвинявшиеся в преступлении по должности, халатном отношении к служебным обязанностям и хищении.

Двое обвиняемых, включая Швера, были партийными, а третий числился кандидатом в члены РКП, хотя и происходил из духовного звания, как, впрочем, и еще трое обвиняемых.

Из пятнадцати человек, привлекаемых по этому делу, двое находились под стражей в губернской тюрьме, и еще один – под подпиской о невыезде.

Кроме фамилий, имен и отчеств фигурантов, в протоколе заседания коллегии Симгубчека от 14 февраля 1922 года, подробно указываются места их рождения, возраст и социальное происхождение каждого… Пожалуй, единственное, о чем там нет ни слова, так это о конкретных преступлениях, которые, по мнению следствия, эти люди совершили.

Возможно, речь шла об инциденте, упомянутом в уже цитировавшийся автобиографии Швера, где он пишет: «В 1921 году, после склок местной проверочной комиссией был исключен из партии. Официальной причиной служило то обстоятельство, что я с соответствующего разрешения получил 10 пудов ржи, из коих засеял половину. Вот за эти 5 пудов меня и судили, и исключили из партии».

Более подробно на эту тему говорится в заключении партследователя Я.Г. Лидак, датированном 6 октября 1926 года. «Швер Александр Владимирович… был исключен за злоупотребление званием ответработника (получение под предлогом посева 10,5 пудов зерна на продовольствие во время голода). В момент совершения проступка находился в должности Зав. Губернским отделом народного образования, председатель Чувашского института народного образования, несменный член Ульяновского губисполкома…

… Дело возникло на Швера за злоупотребление своим служебным положением, ибо Швер, как ответработник получил под флагом засева семенную ссуду в размере 10 с половиной пудов ржи и которую половину съел, а остальную засеял.

Сам же Швер показывает, что он вынужден был это сделать ввиду критического его положения т.к. у него во время отпуска Губисполком отказал в выдаче жалования (приложено удостоверение об отказе в выдаче содержания тов. Шверу) по причине того, что т. Швер находился в распоряжении ЦК».

По современным меркам за такое, скорее всего, вообще наказывать бы не стали. Ну, может быть, пожурили бы на партсобрании. В 1921 году отношение к подобным поступкам было совершенно иным – в стране, и особенно в Поволжье, бушевал страшный голод, ежедневно уносивший десятки жизней и вынуждавший людей поедать древесную кору, трупы павших животных и даже своих умерших близких. Размах бедствия был таким, что вынудил советское правительство обратиться за помощью к классовому врагу – мировому империализму, в том числе к США. Не удивительно, что в создавшейся ситуации на счету был буквально каждый фунт зерна, каждый золотник муки. А люди спасались от голода, кто как мог, и, главное, пытались спасти свои семьи, в первую очередь детей. Любыми средствами, даже нарушая партийную дисциплину.

В заключении партследователя об этом не упоминается, но в момент совершения «преступления», на иждивении Швера было четыре человека: жена, двое сыновей и сестра, которых он таким образом и пытался уберечь от голодной смерти. Но если так, тогда не совсем понятно, в чем обвинялись остальные, включая почти сорокалетнего на тот момент Леонида Алексеевича Архангельского, трудившегося в Губернском отделе народного образования заведующим отделом материального обеспечения.

Может быть, «похищенные» 80 с небольшим килограмм ржи Щвер не только принес в семью, но и разделил между сотрудниками? Или каждый из них, по примеру начальника, проделывал подобные махинации самостоятельно? Увы, ответов на эти вопросы в сохранившихся материалах нет.

Так или иначе, но дело, судя по всему, в конце концов замяли. Во всяком случае, вернувшись в Симбирск, Швер сел не в тюрьму, а в кресло заведующего отделом «рабочей жизни» в местной газете, в котором и провел следующие два года. В 1924-м его повторно приняли в партию и в декабре откомандировали в Сызрань на должность редактора местной газеты. Весной 25-го командировка закончилась и Александр Владимирович вернулся уже в Ульяновск, где сначала стал заведующим подотдела печати губкома, а потом – редактором сразу двух газет «Пролетарского пути» и «Красной жатвы».

Конечно, по сравнению с прежними должностями, на которых он трудился, нынешнее его положение было явным понижением, однако выбирать не приходилось. Главное, что в целом жизнь как будто наладилась и все самое худшее уже позади. Увы, но так лишь казалось. Впереди у Швера были

Дальняя дорога и казенный дом.

В марте 1926 года секретарь группкома ВКП(б) Верстонов, изучив работу члена партии А.В Швера на посту редактора газеты «Пролетарский путь», представил свой, прямо скажем, не блестящий отзыв в Ульяновский губернский комитет.

В редакции, по мнению проверяющего, отсутствовала достаточно твердая линия, допускались теоретические ошибки в передовых статьях. Сам же редактор проявлял «неумение четко и организационно оформлять свою работу», ему не хватало «твердости в подборе работников» и правильном их использовании. Как результат, кадровым вопросом обычно занимался кто-то другой, а в коллективе «царили панибратские взаимоотношения между отдельными беспартийными сотрудниками».

Что касается качества газеты, то оно, если и улучшилось, то, главным образом, в техническом отношении. А вот по части содержания имелись «некоторые запоздания перед задачами момента». Все перечисленное, по мнению Верстонова, указывало на то, что товарищ Швер «в газетной работе может работать только под руководством более сильных товарищей».

Не преуспел редактор и в партработе, лишь иногда выступая на партсобраниях «по разным компанейским докладам».

Все это, следовало из материалов обследования, было связано с исключением Швера из партии в 1921 году. И хотя через три года в большевистских рядах его восстановили, однако, с существенным понижением не только в должностях, но и в статусе. Отсюда и работа, что называется, спустя рукава.

Отзыв был рассмотрен 31 марта 1926 года на бюро Ульяновского губкома ВКП(б) и утвержден.

Дальше – больше: в октябре Швером занимался упоминавшийся уже партследователь Лидак, припомнивший ему историю со съеденным государственным зерном.

И хотя каких-либо серьезных последствий для Александра Владимировича обе эти «черные метки» не имели, однако было очевидно, что сколько-нибудь серьезного карьерного роста на родной для него, теперь уже ульяновской земле больше не будет. Видимо, Швер понял это сразу после мартовского заседания бюро, и вскоре уехал в Казахстан, где получил должность редактора Казахской краевой газеты «Советская степь», откуда поднялся до уровня временно исполняющего обязанности заместителя заведующего отделом печати Казкрайкома ВКП(б). С большой долей вероятности можно предположить, что карьерному взлету Швера на новом месте поспособствовал его соратник еще по событиям 1918 года в Симбирске Иосиф Михайлович Варейкис, как раз в это время работавший в Москве заведующим отделом печати ЦК РКП(б).

Спустя два года – в 1928-ом, Александр Владимирович покидает Казахстан и перебирается в Воронеж, где возглавляет газету «Коммуна» и становится членом бюро Центрально-Черноземного обкома ВКП(б), один из руководящих постов в котором как раз занимает все тот же И.М. Варйкис, «переброшенный» из столицы на это участок идеологического фронта.

В Воронеже оба старых большевика работают до марта 1935 года, а потом переезжают в Сталинград, где Швер получает должность редактора краевой газеты «Сталинградская правда» и статус член бюро крайкома ВКП(б).

15 января 1937 года Варейкиса избирают Первым секретарем Дальневосточного краевого комитета ВКП(б), а Швер предсказуемо возглавляет газету "Тихоокеанская Звезда" в Хабаровске и становится членом крайкома партии. Эта ступень карьерного роста для обоих и стала финальной. 3 октября Иосифа Михайловича снимают с должности и отзывают в Москву. И в этот же день в Хабаровске проходит заседание бюро Далькрайкома ВКП(б), где обсуждается опубликованная еще 30 сентября в центральной «Правда» статья под заголовком «Кто редактирует «Тихоокеанскую звезду».

Главная партийная газета страны буквально открыла дальневосточным товарищам глаза и они, наконец, увидели, что «редактируемая Швером «Тихоокеанская Звезда» не выполнила основной задачи, стоявшей перед большевистской газетой - не мобилизовала массы трудящихся на окончательное искоренение тироцкистско-бухаринских гнезд в крае и на ликвидацию последствий вредительства.

Многочисленные сигналы о деятельности вражеского охвостья мариновались в редакции, газета не реагировала на письма трудящихся, которые сигнализировали о работе врагов, ограничиваясь помещением «громовых» статей только по адресу уже давно разоблаченных врагов». И все потому, что «редакционный аппарат оказался чрезвычайно засорен враждебными и чуждыми элементами». А ответственный редактор Швер, лично связанный с троцкистско-бухаринскими шпионами, не только не очистил редакцию от врагов, но и «глушил» сигналы об их деятельности, поступавшие с мест и даже занимался прямым укрывательством злоумышленников. Безнаказанно творить подобное ему позволяло отсутствие «подлинно большевистского руководства со стороны крайкома ВКП(б) и его первого секретаря тов. Варейкиса».

Обнаружив и вскрыв все перечисленное выше, крайком постановил: «за связь с троцкистско-бухаринскими шпионами и покровительство им снять с работы редактора «Тихоокеанской Звезды» и исключить из партии А.В. Швера и заместителя редактора Кукуя».

Варейкиса арестовали в Москве 9-10 октября как одного из активных участников контрреволюционной правотроцкистской организации Центрального Черноземья. А 29 июля 1939 года он был расстрелян по вынесенному в тот же день приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.

Та же коллегия, спустя семнадцать лет – 26 сентября 1956 года – прекратила уголовное дело в отношении Швера за отсутствием состава преступления, полностью его реабилитировав. Только вот Александр Владимирович об этом так и не узнал. Как сказано в справке, выданной его супруге в декабре того же года «По неофициальным данным (имеются слухи) Швер А.В. умер».

Эпилог.

Сегодня имя этого человека носит небольшой переулок в Железнодорожном районе Ульяновске, недалеко от Центрального вокзала. Однако люди, живущие там, вряд ли знают в честь кого он назван.

Источники:

ГАУО Ф. Р-1048. оп.2. Д. 78. Л. 4, 8, 19.

ГАУО Ф. Р-125, оп.2, д. 32. Л. 4,5,6, 8, 9.

ГАНИ УО Ф. 1, оп. 2, д. 1654, л. 2, 2 об, 6, 6 об., 9.

ГАНИ УО Ф. 8, оп. 34, д. 292, л. 13,14, 22, 23, 26, 29.

Свешникова О.А. «Историческая застройка Симбирска», Ульяновск, 2001 г. стр. 78.

https://centrasia.org/person2.php?st=1571079060

https://ourbaku.com/index.php/Варейкис_Иосиф_Михайлович_-_советский,_партийный_деятель

(1) подробнее см. В.А. Миронов. «Симбирск. 1918 год».

Источник фото https://vk.com/wall-107791040_2398?z=photo-107791040_457249724%2Fwall-107791040_2398

(ГАНИ УО, Ф.57А, оп.2, д.137, л.1)