«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 9. Чёрные дни миновали. Глава 6 / 13 Ноября 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Видимо, вдохновлённая переименованиями и коллективным вокалом, советская власть решила не останавливаться на достигнутом, и сразу после праздников, 13 ноября, в село Потьма прибыл конный отряд уездной ЧК. Он сопровождал ответственных работников комиссии, намеревавшихся снести старинный памятник-часовню. Однако, в отличие от широкой городской общественности, местная, сельская инициативу не поддержала. Скорее наоборот, и вскоре дискуссия между кавалеристами и крестьянами переросла в драку. Умело орудуя плётками и прикладами, вооружённая сила в итоге взяла верх, захватив «в плен», то есть под арест больше двадцати сельчан. Однако инцидент, как оказалось, не был исчерпан – избиением потьминцев возмутилась другая вооружённая сила – красноармейцы. На их общем собрании была принята резолюция следующего содержания: «Карсунский уездный гарнизон Красной Армии, заслушав всесторонне обсуждение по вопросу восстания кулацких элементов в разных частях уезда против комитетов деревенской бедноты и происходящих издевательствах и избиениях граждан. Красная Армия Карсунского гарнизона нашла, что переживаемое настоящее время является беспощадным в классовой борьбе, требующее беспощадных мер от конфискации имущества, контрибуции, вплоть до расстрела всех противников советской власти. Но, признающие расстрелы, мы против избиения и издевательства, а потому постановили: грозно предупредить всех лиц, противодействующихся и не подчиняющихся Советской власти, с которыми будет беспощадная расправа. Но революционная, карающая смертью, а не жандармская, действующая нагайкой. Клеймим позором должностных лиц, пускающих в ход плети и требуем прекращения таковых». В частях начались волнения с требованием расследования случившегося. Чтобы снизить накал страстей, пришлось организовать специальную комиссию, в которую вошли трое коммунистов и двое красноармейцев. Виновные, по их мнению, сотрудники ЧК были взяты под стражу. Но просидели они не долго. В ходе расследования инцидента выяснилось, что ещё до прибытия отряда в Потьму там уже существовала организация, призывавшая окружающие сёла встать на защиту гонимой уездным чрезвычайкомом православной веры, как только в Потьме ударят в набат. Придя к такому выводу, комиссия, заседавшая совместно с партбюро ВКП(б), постановила арестованных чекистов не только освободить, но и оставить их в прежних должностях.

По факту же беспорядков – провести дознание и выявить главарей (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 351, 352). Приговор по этому делу был вынесен 7 декабря. Жителей мятежного села – некоего Козлова и Анну Ушакову приговорили к тюремному заключению соответственно на 5 лет и один год. Ещё трое их земляков получили по 3 месяца принудительных работ (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 35. Л. 38–39).

Кроме Потьмы, волнения происходили и в других сёлах. В период с 13 по 19 ноября они случились в Таволжанке, Вешкайме, Нагаеве, Большой Кондарати. Их участники требовали ликвидации комбедов и возвращения хлеба, ранее взятого теми с селян в качестве контрибуции. Все выступления были также ликвидированы, а зачинщики арестованы: в Вешайме – 10 человек, в Таволжанке и Нагаево – по 8. В Кондарати, объявленной на осадном положении, следствие ещё продолжалось. В остальных волостях уезда было пока спокойно (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 351, 352), но вряд ли надолго, потому что война за хлеб ещё далеко не закончилась.

30 октября 1918 года вышел декрет ВЦИК и СНК о введении единовременного чрезвычайного революционного налога. Он предписывал «обложить имущие группы городского и деревенского населения повсеместным единовременным налогом в сумме 10 000 000 000 (десяти миллиардов) рублей». При этом городская и деревенская беднота от него освобождались, а средние слои облагались лишь небольшими ставками. Основное бремя ложилось на городскую буржуазию и деревенских кулаков, которые «за годы империалистической войны сумели приобрести и еще продолжают приобретать – преимущественно, путем хищнической спекуляции предметами первой необходимости и особенно хлебом – огромные денежные средства. Богатства эти, – говорилось в декрете, – необходимо немедленно и целиком взять у паразитических и контрреволюционных элементов населения и обратить их на неотложные нужды революционного строительства и борьбы». Указывались в документе и конкретные суммы, которые необходимо было собрать в каждой губернии. С Симбирской причиталось 150 млн рублей. Полученные средства предназначались на создание мощной Красной Армии, её содержание и снаряжение. Декрет был опубликован в «Известиях ВЦИК» 2 ноября 1918 года (О единовременном чрезвычайном десятимиллиардном революционном налоге : Декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов // Исторические материалы : сайт. URL: https://istmat.info/node/31739 (дата обращения: 08.01.2022)). А 7 декабря вопрос о чрезвычайном налоге обсуждали на заседании Карсунской организации ВКП(б) с участием 51 члена партии. Думали, как раздобыть 18 млн, развёрстанных на уезд. В итоге решили, что основная тяжесть выплат должна лечь исключительно на местное кулачество, и лишь небольшая часть – на среднее крестьянство, «не касаясь имущества, необходимого для содержания его семьи, и ничуть не затрагивать налогом беднейшую часть крестьянства» (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 35. Л. 38–39).

Разумеется, такой расклад очень многих не устроил, и по уезду вновь покатилась волна выступлений. В Старой Соводерке Малохомутёрской волости 18 декабря во время схода граждан возник конфликт на почве распределения голосов – на имеющих и не имеющих права такового. Это было очень важно, поскольку голосованием решалось, с кого и сколько брать, а кого от уплаты освободить. В Жадовке Жадовской волости на собрании шорников некто Анисим Кабанов заявил, что пока не будет вступать в местный профессиональный союз, потому что при настоящем строе делать этого не желает и будет ждать переворота, который должен случиться через полтора месяца. Если же таковой не состоится, то через три месяца он в организацию всё-таки вступит. В ходе возникшей дискуссии житель того же села Василий Близнюков нанёс оскорбление члену комитета бедноты. Дела на обоих смутьянов передали в Чрезвычайную следственную комиссию, член которой – Кирюхин – был избит 20 декабря, но уже в Сосновке. В село он прибыл для обложения кулаков чрезвычайным налогом и сбора такового. Однако начавшаяся реквизиция вызвала недовольство сельчан. Они собрали сход, на который позвали Кирюхина. А когда тот неосмотрительно явился, устроили над ним самосуд. Правда, не до смерти. Это инцидент обсудили на уездном партсобрании, состоявшемся 27 декабря, и пришли к выводу, что товарищ Кирюхин действовал правильно. А вот зачинщиков и участников расправы оштрафовали, взыскав по 300 руб. с каждого.

В Урено-Карлинской слободе кулаки выступили против местного комбеда, избив его председателя, за что был арестован крестьянин Никита Тихонов. В Соплевке волнения случились на религиозной почве. Кроме того, село укрывало 75 дезертиров. Для наведения порядка и возвращения скрывавшихся в красноармейский строй на место выехал заведующий отделом по борьбе со спекуляции местной ЧК Макаров с отрядом в 11 штыков. Однако, прибыв в село, он встретил там представителя чрезвычайкома Штаба Первой армии Квасова, который сообщил, что дезертиры им уже выловлены и отправлены в свои части.

Видимо, чтобы не возвращаться с пустыми руками, Макаров решил разобраться в том, виновны ли представители местной власти в укрывательстве дезертиров, а заодно выяснить, почему до сих пор из сельской школы не убраны иконы. В связи с последним обстоятельством чекист арестовал местного священника, чем вызвал гнев соплевцев. Собравшись в огромную толпу, те стали требовать освобождения батюшки. Чтобы избежать разрастания беспорядков и вполне возможного кровопролития, Макаров арестованного освободил, а сам с отрядом уехал в Анненково. Оттуда он связался по телефону с начальством, затребовал подкрепление и, получив таковое, вернулся в Соплевку, где арестовал восьмерых контрреволюционеров. А вот батюшку уже не застал – тот со всем своим семейством и в сопровождении четверых односельчан скрылся. Оставшимся же соплевцам их сопротивление властям обошлось в конечном итоге в 43 514 рублей штрафа (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 35. Л. 47).

Но встречались в серой рутине текущих дел и яркие, радостные события. Одним из них стала социальная революция в… Англии, специально отмеченная участниками VII Карсунского уездного съезда Советов, проходившего 12 декабря 1918 года. Резолюция, принятая по этому поводу, гласила: «Седьмой уездный Карсунский съезд Советов, заслушав известие о совершившейся социальной революции в Англии и об освобождении великого вождя тов. Маклина, надеется, что тов. Маклин быстро сумеет ввести английскую революцию в русло советской республики. Горячий привет английским товарищам. Заклинаем вас – никаких соглашений с буржуазией, как своей, так и международной. В вашей борьбе мы становимся рука об руку и гордо скажем: смерть обанкротившейся морально буржуазии». Единодушная поддержка карсунцев товарища Маклина, несомненно, воодушевила и он уже просто не мог пойти ни на какие соглашения с мировой буржуазией. Что касается буржуазии местной, уездной, то она тоже извлекла из английских событий небольшую пользу, получив по предложению председателя уездной ЧК Макаева амнистию за участие в контрреволюционные выступлениях (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 32. Л. 101).

В отличие от Карсуна, избежавшего чехословацко-белогвардейской оккупации, Сенгилею пришлось её пережить. Может быть, из-за этого возвращение к советской жизни оказалось здесь процессом более трудным и драматичным. В первое время после освобождения города здесь стоял гарнизоном Первый Витебский полк. А уходя на фронт, полковая организация ВКП(б) оставила в Сенгилее своего представителя – красноармейца Ю. Шаша, сразу же начавшего «плодотворную работу по организации рабочих масс» и первым делом – партии коммунистов (большевиков). Однако таковая, как оказалось, в Сенгилее уже была, о чём и заявил новоявленному парторгу его действующий коллега. Конфликт двух руководителей был улажен тем, что Шаша получил должность председателя уездного Совета профессиональных союзов и в качестве такового немедленно «приступил к организации промышленности». «Работа продвигается. Рабочие массы мною довольны и с их стороны я бы мог получить какую угодно поддержку. У нас Сенгилеевский уездный Совет организован сильно. Среди членов Совета белогвардейцев нет, т. е. что-то вроде этого, которые могли бы вредить нашему общему делу», – писал он на фронт коммунистам своего полка. И хотя первая часть его рапорта товарищам была вполне оптимистичной, вторая представляла собой крик отчаянного бессилия. Приведём её почти полностью: «Это настоящая эпидемия алкоголя, которая свирепствует в ряде советских работников. Например, накануне торжеств член Симбирского Губернского Губисполкома тов. Сергей Саблин изволил напиться, и чуть ли не перестрелял весь военный комиссариат.

У нас стоит продовольственный отряд, начальник которого моет в самогонке голову. Но это еще не все: их много и много есть, которые и дело забывая, и свой великий пост революционера, пьянствуют.

Военный комиссар Стафеев в пятницу, 15-го ноября всю ночь пил в доме Красильникова и как свинья налупился с тимошкинскинскими татарами. В воскресенье, 17-го ноября, опять получилось то же самое. Но тут уж был арестован Чрезвычайной комиссией, которая, продержав ночь, выпустила. Между прочим, арестованный мною комиссар продовольствия еще до сих пор сидит в тюрьме. Одним словом, куда не поверни нос, пахнет самогонкой. Я уже много говорил по этому вопросу, но ничуть не помогает, а наоборот, все члены исполкома стараются, как бы избавиться от меня. Чрезвычайной Комиссией я был арестован уже три раза, но, не имея обвинений, я освобождался.

Во вторник. 19 ноября на заседании исполнительного комитета я спросил, долго ли меня будут арестовывать. Председатель Чрезвычайной Комиссии сказал: «А кому мы жаловались, когда Витебский полк арестовал нас? Мы никому тогда не жаловались, и если Вас арестуют и отпустят, то это ничего. Нечего жаловаться». Вот этот ответ, который последовал со стороны председателя Исполнительного комитета.

Товарищи коммунисты Витебского полка. После всего мною вышеизложенного, подумайте, какова моя жизнь. В Сенгилее я оставлен партией, перед которой я должен отчитываться. Все, что могу, отчитываюсь и здесь изложил все.

Товарищи, я не хочу сказать, что у нас угрожает контрреволюция. Этого пока не предвидится. Население крайне недовольно подобными выходками членов Совета и надо подумать, в то время когда Москва и Петроград, и рабочие других городов нуждаются в куске хлеба, мне приходится наблюдать, как этот хлеб переходит в самогонку.

Товарищи! Мне больно, я не хочу смотреть на подобные вещи хладнокровно.

Товарищи, прибегаю к вам и надеюсь, что вы мне поможете в подобном – отзовете меня в полк. Если это невозможно, то разрешите оставить этот проклятый угол, провонявший самогонкой, и разрешите уехать куда-нибудь в другое место.

Товарищи! Мною указано все правильно. Я просил бы, чтобы мои слова были проверены одним из ваших выборных. Товарищи, примите меры против алкоголя. Я один не могу закрыть проклятых глоток алкоголиков. Хлеб сейчас более нужен, и в особенности тогда, когда его у нас мало. Если мы будем перегонять ради нашей насытности, ничего не получится.

Товарищи! Прощайте. Надеюсь, что голос мой не будет голосом вопиющего в пустыне, и вы пособите мне в этой борьбе или же примите надлежащие меры.

Председатель Совсоюза Шаша» (ГАНИУО. Ф. 23. Оп. 1. Д. 2. Л. 109)

Дальнейшая судьба этого, очевидно, честного и скорее всего непьющего парня не известна. А вот проблема, поднятая им в его отчаянном письме, останется острой и актуальной ещё не один год. Пытаться решить её будут самыми разными способами. От радикальных – судов и расстрелов, как это случилось с товарищем Касаткиным, до мягких и щадящих – агитации и широкого внедрения в народные массы новой пролетарской культуры.