«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 9. Чёрные дни миновали. Главы 4-5 / 4 Ноября 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Не оставалась в стороне от проведения продовольственной диктатуры и губернская ЧК, обратившая пристальное внимание, в том числе на «многочисленные случаи изготовления в деревнях самогонки». «Таковое явление, – говорилось в приказе губЧК № 19 от 4 ноября 1918 года, – порождая усиленное пьянство, тяжелым образом влияет на политический порядок в деревне, ибо создает благоприятную почву для провокаций и контрреволюционных выступлений. Вместе с тем, это вызывает непроизводительную трату, что вносит разруху в дело снабжения страны продовольствием и ухудшает без того тяжелые в продовольственном отношении положения Москвы и Петрограда, а также голодающей северной и центральной областей России». Исходя из приведённых соображений, самогоноварение ЧК приказывала прекратить, а виновных в изготовлении самогонки привлекать к ответственности и карать по всей строгости революционных законов военного времени. В том числе конфисковывать их имущество, обращая его «в народное достояние». Всем Чрезвычайным комиссиям надлежало строжайше следить за выполнением этого приказа, «требуя от уездных, волостных и сельских Советов, а также комитетов бедноты самого активного содействия по искоренению этого позорного и больного в столь тяжелый для революции момент явления». Подписали приказ Председатель ЧК на чехословацком фронте Лацис и глава Симбирской губЧК Левин (ГАУО. Ф. Р-1081. Оп. 1. Д. 1. Л. 62).

Наличие двух подписей под одним приказом объясняется сложившейся на тот момент структурой Чрезвычайной комиссии, действовавшей в Симбирске. С возвращением в город советской власти ЧК работала здесь при штабе Первой армии и в оперативном отношении «обслуживала» в первую очередь воинские части и лишь во вторую – нужды гражданской власти. Поэтому губисполком и счёл необходимым сформировать сугубо губернскую Комиссию. Свою деятельность она начала 16 октября 1918 года по предписаниям ЧК на чехословацком фронте и ВЧК (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238). Возглавил губернскую Чрезвычайную комиссию Абрам Михайлович Левин, его заместителем стал Ксаверий Иосифович Вынгро (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 1), отдел по борьбе с контрреволюцией возглавил Карл Генрихович Регут (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 9). Следственным отделом заведовал Михаил Нефедов (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 4), отделом по борьбе со спекуляцией – Григорий Лурье (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 3), оперативным – Роберт Кизанов (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 8), иногородним – Афроим Яковлевич Брослин (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 6). Было в штате и два контрразведочника – Отто Верб и Францнельбад Недбаль (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 8). Все пятеро заведующих отделами составили коллегию губЧК. При Комиссии работало 4 следователя, 17 агентов и комиссаров (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238). В начале декабря было открыто отделение ЧК при станции Инза, которое возглавил комиссар Петр Павлович Голубев (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 35).

К концу 1918 года в губернской Чрезвычайной комиссии служило в общей сложности 69 сотрудников, включая канцелярских служащих и работников хозяйственных подразделений (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 59-66).

Особенностью кадрового состава чекистов было наличие в их рядах большого количества интернационалистов из бывших военнопленных Первой Мировой и беженцев из западных губерний. Например, наряду с упоминавшимися уже «контрразведочниками», в отделе по борьбе со спекуляцией трудились секретарь Арвит Мартинелли и курьер С. Зильберт (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 3). В хозяйственном работали секретарь Арнольд Ленспельник, регистратор Иван Рудольф, повар Роберт Кункуль и кухарка Кункуль Этилия, а также прачка Луция Гразинь (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 7). Но больше всего интернационалистов оказалось среди комиссаров оперативного отдела: Жан Аушкан, Карл Август, Жан Лешакаин, Жан Бер, Отто Весель и Эрнст Бедиик (ГАУО. Ф. Р-1048. Оп. 1. Д. 1. Л. 8).

В качестве боевой единицы ГубЧК одновременно с ней был сформирован состоявший из трёх рот и одного эскадрона отряд, он же батальон численностью в 150 человек (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238). Часть личного состава была укомплектована добровольцами, часть – мобилизованными, в том числе и в уездах. Батальон активно участвовал в подавлении всех кулацких восстаний в губернии. Кроме того, в разное время по распоряжениям Начштаба войск ВЧК из его состава были отправлены на фронт по одной роте – во Псков и в Москву, а также пол-эскадрона – в Ярославль. В батальоне строго соблюдались полная революционная дисциплина, порядок и гигиеничность помещений. За состоянием последней пристально следил собственный медицинский и ветеринарный персонал. Для просвещения красноармейцев при батальоне была открыта школа политической грамоты (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 4с. Д. 1. Л. 328–332).

Разумеется, внимание симбирских чекистов было обращено не только на деревню. Важное место в их деятельности занимала и борьба со скрытой контрреволюцией, хотя из-за огромного количества красноармейских частей, расквартированных в губернии, особо активно та себя не проявляла. Кроме того, значительная часть противников советской власти покинула город вместе с отступившей Народной Армией и чехословаками. А оставшиеся ушли в глубокое подполье. В городе почти не было бывших офицеров, за исключением состоявших на службе в красноармейских частях и советских учреждениях (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238). Тем не менее, пользуясь агентурной информацией, ЧК вылавливала контрреволюционные элементы и частью сама с ними расправлялась, а частью передавала в судебные инстанции.

Для проверки на причастность к контрреволюционному движению тех, кто ушёл было с белогвардейцами, но потом вернулся, была организована специальная фильтрация (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 4с. Д. 1. Л. 328–332). А имущество бежавших, но не вернувшихся, конфисковывалось специально созданными для этой цели Комиссиями (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238).

Особое внимание ЧК уделяла очистке красноармейских частей от контрреволюционного элемента, попавшего в их ряды с целью подрыва советской власти. Разрозненная агитация подобного рода велась, главным образом, бывшими легионерами, попавшими в кавалерийские подразделения, расквартированные в Симбирске (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 4с. Д. 1. Л. 328–332).

За девять дней октября – с 16 по двадцать 25 число – по подозрению в контрреволюционной деятельности было арестовано 270 человек и возбуждено 84 дела. По 36 из них не только успели закончить расследование, но и вынести приговоры – шестеро осуждённых, активно сотрудничавших с чехами и белогвардейцами, были расстреляны. Кроме того, губЧК утвердила два смертных приговора Сенгилеевской уездной ЧК (ЦГАОР. Ф. 393. Оп. 3. Д. 357. Л. 237–238).

Расстреливали и в Мелекессе. 27 декабря на стенах домов появилось объявление о том, что «Мелекесская Уездная Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем и преступлением по должности, в присутствии Комиссара поручений Фронтчрезвычайкома при Совете Народных Комиссаров товарища Б. Бирн», постановила расстрелять «как вредный элемент» десятерых жителей города и уезда. Здесь же приводился список приговорённых. Священник Кипарисов попал в него как ярый противник советской власти. Михаил Сидорович обвинялся в контрреволюционных преступлениях. Василий и Иван Никитины – в участии в беспорядках, выступлении и избиении красноармейцев. Владимира Иванова приговорили за добровольное участие «в белогвардейских бандах». Хайрулла Багаутдинов, Габидулла Гарифуллов, Мягос Хайретдинов и Фозетдин Хуснетдинов – за избиение трёх красноармейцев и двух сестёр милосердия. Житель села Тиинское Алексей Новокрещенов обвинялся в уничтожении советских работников. Приговор был приведён в исполнение в 10 часов утра 17 декабря в отношении всех осуждённых, кроме Новокрещенова, который из-под конвоя бежал, и ЧК просила всех, кому о нём что-нибудь известно, помочь в поимке беглеца (ГАУО. Ф. Р-2719. Оп. 1. Д. 2. Л. 42).

Но бывало и по-другому. 12 декабря 1918 года по предложению председателя уездной ЧК т. Макаева, седьмой Карсунский уездный съезд Советов амнистировал ряд арестованных за контрреволюционные выступления карсунцев «по случаю революции в Англии» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 32. Л. 101).

Что касается взаимоотношений чекистов с местной властью и партийными массами, то они, в целом, складывались нормально, поскольку, как утверждал ПредЧК Левин, комиссия «никогда не злоупотребляла предоставленными ей правами и старалась постоянно работать в полном контакте с Губкомитетом Партии, вводя его постоянно в курс своей работы».

Но и разногласия порой встречались. Например, некоторые партийные работники были недовольны смягчением отношения ЧК к военным и иным специалистам, а затем и к среднему крестьянству, среди которого, по мнению недовольных, попадались кулаки. С другой стороны, отдельные товарищи, напротив, возмущались как раз арестами специалистов. Нередко нарекания были вызваны личной заинтересованностью тех или иных коммунистов, в деятельность которых чекистам приходилось вмешиваться. Но во всех этих случаях губкомитет партии занимал сторону ЧК (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 4с. Д. 1. Л. 328–332), потому что считал её, в первую очередь, «боевым отрядом коммунистов».

Хотя официально, согласно декрету ВЦИК от 2 ноября 1918 года «О Всероссийской и местных Чрезвычайных Комиссиях по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности», она являлась органом советской власти. В губерниях и уездах Комиссии организовывались местными советами или их исполкомами, имевшими право как назначать, так и отзывать членов своих ЧК, а также избирать их председателей. Но последних, правда, должна была ещё утвердить Всероссийская чрезвычайная комиссия (О Всероссийской и местных Чрезвычайных Комиссиях по борьбе с контр-революцией, спекуляцией и преступлениями по должности (Положение) : Декрет Всероссийского центрального исполнительного комитета от 2 ноября 1918 года // Ассоциация лесопользователей Приладожья, Поморья и Прионежья : сайт. URL: https://www.alppp.ru/law/osnovy-gosudarstvennogo-upravlenija/organyispolnitelnojvlasti-sovetskogo-vremeni/5/dekret-vcik-ot-02-11-1918.html (дата обращения: 08.01.2022)).

Тем не менее, считать ЧК «своей» основания у большевиков всё-таки были. 26 ноября в Москве состоялась Вторая конференция работников Чрезвычайных комиссий, принявшая «Инструкцию Чрезвычайным Комиссиям на местах», в соответствии с одним из пунктов которой, коллегии ЧК должны были состоять исключительно из коммунистов (Инструкция Чрезвычайным Комиссиям на местах // Исторические материалы : сайт. URL: https://istmat.info/node/39049 (дата обращения: 12.01.2022)). Таким образом, руководство ведомством становилось сугубо партийным.

А чтобы в дальнейшем исключить или, по крайней мере, свести к минимуму конфликты, связанные с арестами ответственных служащих и специалистов, Совет обороны 14 декабря издал на эту тему специальный декрет, регламентировавший данный болезненный процесс. Отныне чекисты обязаны были предварительно извещать соответствующие учреждения и ведомства о предстоящих арестах их ответственных работников, «а также всех специалистов, инженеров и техников, занятых в промышленных предприятиях и на железных дорогах». В случае же невозможности сделать это заранее сообщать об уже состоявшемся аресте надлежало не позднее 48 часов после. Комиссариатам, а также губернским и городским комитетам РКП, совдепам и профсоюзам предоставлялось право освобождать из-под стражи тех арестованных, за кого письменно поручились два члена соответствующей организации. Ну а если поручителей не нашлось, те же структуры имели право через своих делегатов участвовать в следствии об арестованных сотрудниках.

При этом ЧК, в сою очередь, могли отводить таких представителей мотивированным постановлением, утвержденным вышестоящей инстанцией.

Документ за подписями Председатель Совета обороны Ульянова (Ленин), а также членов совета Сталина и Брюханова 14 декабря был опубликован в «Известиях ВЦИК» (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 4с. Д. 12. Л. 42).

Таким образом, партийный и советский актив не то чтобы совсем выводился из-под удара карающего меча революции, но получал для этого весомый шанс, который, впрочем, не всгда срабатывал.

Глава 5. …И пролетарское правосудие

В одной из предшествующих глав уже рассказывалось о новой судебной системе, выстроенной в Симбирской губернии весной 1918 года. Однако за те два с небольшим месяца, что в здесь господствовала власть КОМУЧа, практически вся она была разрушена. Многие судьи, например, были мобилизованы чехословаками на фронт. А некоторые, сочувствуя белым, ушли воевать добровольно.

Кроме того, новая власть отменила все приговоры, даже уголовникам, ранее осуждённым народным судом. На каждом из них красовалась одна и та же резолюция: «Постановленное властью насильников, считать недействительным». Дела были назначены к новым слушаниям, провести которые не успели. И теперь их вновь предстояло пересмотреть. В свою очередь, заведующий губернским отделом юстиции П. Иванов, приступив уже 13 сентября к восстановлению пролетарского правосудия, первым делом распорядился… прекратить все дела, связанные с нарушением обязательных постановлений, изданных КОМУЧем и его административными органами.

С большим трудом удалось воссоздать структуру судебных органов, выстроив её в соответствии с требованиями декретов Совнаркома и народного комиссариата юстиции «О суде», а также инструкции о трибуналах. Окружной народный суд нового созыва вновь включал в себя два отделения – гражданское и уголовное. Каждое из них, в свою очередь, состояло из 4 членов суда и одного председательствующего, утверждённых советом депутатов. При каждом отделении имелись также свои канцелярии и секретари. Каждое дело рассматривалось при одном председателе, двух очередных и двух запасных заседателях, также выбранных совдепом. При Окружном народном суде действовала Уголовно-следственная комиссия, состоявшая из председателя и 4 членов, утверждённых советом. Плюс секретарь и канцелярия.

Кроме Окружного суда, в Симбирске была восстановлена и нижестоящая инстанция – местные Народные суды, для чего город был разбит на 5 судебных участков. У каждого из них имелась своя «камера», то есть помещение, и отдельный судья с полным штатом канцелярии. При этом трое судей имели специальное юридическое образование, а двое – солидную юридическую практику. Начиная с первых чисел ноября, судебные заседания в участках происходили по два раза в неделю. Причём все уголовные дела, за которыми числились арестованные, рассматривались в первую очередь.

Воссоздан был и Революционный трибунал в составе председателя, двух членов трибунала, их троих заместителей, секретаря и канцелярии. Разбор дел здесь также проходил с участием выбранных советом очередных заседателей. Следственная комиссия при Трибунале состояла из председателя, двух членов и канцелярии. Обвинение в процессе поддерживали два члена Коллегия обвинителей при трибунале, а защищала обвиняемых Коллегия правозаступников при нём же, и тоже из двух человек.

При отделе юстиции существовали также немногочисленный нотариальный отдел, где трудились заведующий и его помощник со своей канцелярией, и Карательный, ведавший местами заключения.

Наряду с губернским отделом юстиции пришлось восстанавливать и уездные в тех уездах, которые были заняты белыми – Сызранском, Буинском, Симбирском и Сенгилеевском. Здесь были вновь организованы местные народные суды их и уголовно-следственные комиссии, а также отделы записей актов гражданского состояния.

Скорее других судебная система восстановилась в Сенгилеевском уезде, начав полноценно функционировать уже 1 ноября. Это случилось потому, что её деятельность с приходом белых не была нарушена, и все местные Народные судьи остались на своих местах.

Как и после возвращения Советской власти. За исключением двоих, ушедших «с белой бандой». Среди пятерых оставшихся трое имели высшее университетское образование, а остальные, хотя и не были юристами, но обладали большим жизненным опытом, а также опытом прежней судебной деятельности.

Продолжали исправно работать и судебные учреждения в уездах, нашествием белых не затронутых. Так, в Карсунском уезде местного судью товарища Пигалова и члена судебно-следственной комиссии товарища Дмитриева избрали ещё 18 октября (ГАНИУО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 85. Л. 9).

Тем не менее, губернскому отделу юстиции пришлось заняться фильтрацией всех судейских кадров, начиная с Окружного и заканчивая местными судами, чтобы не допустить наличия в их среде лиц, сочувствующих буржуазному суду и способных тем самым подорвать и дискредитировать советскую власть. В Сенгилее, например, список кандидатов был передан на обсуждение местной организации коммунистов, которая избрала на все судейские должности исключительно членов партии – бывших сотрудников ЧК. При этом никто из них не имел не только юридического, но никакого образования вообще. Лишь один закончил уездное училище. А остальные в лучшем случае – сельскую школу. Правда, двое новых судей – товарищи Долбилин и Кудряшов – имели хорошую практическую подготовку по судебной части, поскольку прежде занимали секретарские должности при исполкоме и следственной комиссии (ГАНИУО. Ф. 23. Оп. 1. Д. 2. Л. 251–252).

В стальных уездах кадровая чистка проходила менее радикально, и избавиться от всех «ненадёжных» специалистов сразу не получалось, поскольку без них было пока не обойтись.

Тем не менее, работа судебных органов постепенно налаживалась. С марта по декабрь 1918 года Окружным судом при участии народных заседателей было рассмотрено 87 уголовных и 1 143 гражданских дела. Не рассмотренными остались, соответственно, 56 и 815. Уголовно-следственная комиссия при Окружном народном суде была разбита на два участка, в каждом из которых работало по два члена комиссии. Они вели следственное производство как уже имеющихся, так и вновь поступавших уголовных дел. За указанный период ими закончено 34 дела, а в стадии следствия оставалось 319.

Деятельность Карательного отдела в тот период была сосредоточена на проведении в жизнь циркулярных распоряжений Народного комиссариата юстиции о реформировании не только во всей системы управления местами заключения, но и самой обстановки отбывания наказания. Главной задачей в этом деле была организация общественных работ в тюремных мастерских, на огородах, в сельскохозяйственных посёлках и т. д., с привлечением к ним всех заключённых, кроме нетрудоспособных.

Революционным трибуналом с марта было разобрано 91 политическое дело и ещё 28 подготовлено в слушанью. В Следственной комиссии при Трибунале в стадии следствия оставалось 32 дела и ещё 95 были производством закончены (ГАУО. Ф. Р-200. Оп. 2. Д. 94. Л. 41–42). Причём некоторые – в рекордно короткие сроки. Например, следственное дело № 330, начатое 28 октября и оконченное 5 ноября 1918 года, содержащее в обтрёпанных картонных «корочках» всего три листочка. Один из них заполнен размашистым, неуверенным и плохо разборчивым почерком. Сразу видно – писавшему гораздо привычнее было держать в руках шашку, чем химический карандаш. Что это такое?

Объясню.

Люди старшего поколения наверняка помнят это универсальное средство письма эпохи до появления шариковых ручек. На вид – обычный карандаш с привычным чёрным грифелем.

Но если послюнявить заточенный кончик, то грифель начинал писать чернилами поверх чёрных карандашных линий. Именно таким письменным прибором был, судя по всему, заполнен листок, озаглавленный «Постановление». Продравшись сквозь его крупные путаные каракули, узнаём, что в 18 часов вечера сего числа (4 ноября) в присутствии члена реввоенсовета Восточного фронта Степанова и члена чрезвычайной комиссии Паршика отрядом при чрезвычайной комиссии приведён в исполнение приговор о расстреле Николая Григорьевича Касаткина. О том, чем он провинился перед революцией, сказано в другом документе, напечатанном на машинке. Это – протокол заседания военного революционного трибунала Восточного фронта от того же 4 ноября 1918 года. Заседание началось в 14 часов. Председательствовал на нём человек по фамилии Гессе, секретарём был упоминавшийся уже Степанов.

Далее листок разделён на две колонки. В правой, под надписью «слушали», изложена суть обвинения. В левой, которая называется «постановили», – приговор. Начнём с правой: «Слушали: доклад члена следственной комиссии Сорина по обвинению закл. (скорее всего, заключённого – В. М.) Николая Григорьевича Касаткина: в преступном невыполнении очень важных, срочных поручений Политического отдела, о важности скорейшего исполнения которых он, как коммунист, не мог не знать. В растрате казенных денег – 20.000 рублей и пьянстве». Содержание правой колонки – сурово и неумолимо: «Революционный Военный Трибунал именем Социалистической Федеративной Советской Республики постановил: Николая Григорьевича Касаткина, виновного в неисполнении важного поручения Политического отдела Воен. Революционного Совета Восточного Фронта, в пьянстве и растрате 20.000 рублей казенных денег – расстрелять». Ниже подписи: председатель трибунала Гессе, члены – Лазарев, секретарь – Степанов. Из следующего документа, напечатанного на бланке Политического отдела штаба революционного совета Восточного фронта, видно, что Касаткин был арестован Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и содержался там под стражей до самого заседания трибунала. Даты на документе отсутствуют, хотя он подписан членами следственной комиссии Шурыгиным и, как можно понять из подписи, Влад. Соркиным.

Вот, собственно и всё. Никаких дополнительных сведений по этому делу отыскать не удалось. Из имеющихся же можно сделать вывод, что Касаткин был не просто членом партии, но и довольно высокопоставленным, поскольку абы кому выполнение некоего «важнейшего поручения» не доверили бы и 20 тысяч руб. не выдали. Возможно, если бы Касаткина судили немного позже, его товарищи-коммунисты могли бы воспользоваться возможностью, дарованной им упоминавшимся выше декретом от 14 декабря, – найти двух поручителей и освободить арестованного. Но 4 ноября у них такой возможности ещё не было. А возможно, заступаться бы и не стали, поскольку обвиняемый не оправдал доверия, оказанного ему партией.

Почему так случилось? Об этом можно только гадать. Скорее всего, как говорится, бес попутал. Получив на руки сумму, о которой раньше и мечтать не мог, пустился Николай Григорьевич в лихой загул, позабыв обо всём на свете, в том числе и о поручении политотдела. А когда очнулся, было уже поздно. Остаётся также предполагать, какой из пунктов обвинения повлёк столь суровое наказание – неисполнение поручения либо пьянство с растратой. Так или иначе, но расследование было недолгим – всего неделю, а приговор приведён в исполнение спустя 4 часа после начала заседания трибунала 9 АУМВДУО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 445. Л. 1, 2, 3). По законам венного времени.