Непередаваемое ощущение красоты и безбрежности охватывает путешественника, перед глазами которого возникает город, раскинувшийся на крутом Волжском косогоре. Это отмечали ещё авторы путеводителей конца XIX–начала XX века. В этом году нашему Симбирску-Ульяновску исполнилось уже 360 лет. Посмотрим на него с высоты ушедшего столетия, глазами Всеволода Арнольда – человека, который пронёс любовь к месту своего рождения, как свечу, через всю жизнь.
Всеволод Николаевич Арнольд родился 22 апреля (5 мая) 1907 года в Симбирске, в семье служащего Симбирского акцизного управления – Н.Н. Арнольда. Семья проживала по улице Московской (ныне Ленина).
Дом принадлежал А.С. Ястребовой. Когда страну потрясли революция и гражданская война, Воля – так ласково называли в семье Всеволода – уже учился в приготовительном классе 1-й Симбирской гимназии.
«...Хорошо помню день 12 сентября 1918 года, – вспоминал Всеволод Николаевич. – Улицы не наполнились народом, приветствующим вступавшую Красную Армию. Это теперь так пишут. Улицы были пусты, город был точно вымерший. Запирались калитки, двери, с ужасом и страхом смотрели в щели на проходивших красноармейцев, ждали, начнут грабежи, насилия, поджоги... На второй день, 13 сентября, на кухню вошли два красноармейца, попросили попить. Но сколько было волнений! Мама нарочно заставила сестёр пройтись через кухню во двор, чтобы красноармейцы видели, что у нас одни мальчишки. Мальчиком была одета и 15-летняя девочка, жившая у нас. Теперь, конечно, смешно, но тогда было не до смеха...»
Далее в воспоминаниях Арнольд возвращается к июлю 1918 года. «...советские власти в Симбирске не были готовы к обороне города. Белых ждали с Волги, поэтому все пушки, стоявшие на Старом и Новом Венце, были повёрнуты жерлами к Волге. Вечером 21 июля мы, я и сестра, играли в войну, я подбегал к жестяной коробке и ударял по ней палкой. Вдруг раздался далекий выстрел пушки, и ещё, ещё.
Мама пошла к Андрею Ивановичу Тилле (командиру латышского полка) узнать, что это за стрельба... Он сказал маме, что ничего такого, это учебная артиллерийская стрельба. Мы успокоились и больше не обращали внимания на пушечные выстрелы. И получилось так: легли спать при красных, а проснулись 22-го при чехах! А Андрея Ивановича след простыл. В его комнате... поселился полковник Степанов...»
Жизнь брала своё. Любопытные мальчишки бегали смотреть на убитых красноармейцев («молодые, у одного пуля прошла под глазом, из кармана выпало два кусочка сахара»), а в театре, в честь чешского командования, прошёл пышный бал, который дала Перси-Френч. Съезд был торжественный, откуда-то взялись кареты, военные и штатские с дамами в дореволюционных платьях.
Такими запомнились Воле мятежные революционные события. «Осенью 1921 года рядом с нашим домом по Московской улице открылась 8-я школа первой ступени (улица Ленина, 80). Один год я учился в ней, затем поступил в 3-ю Симбирскую школу 2-й ступени, помещалась она в здании бывшей 2-й мужской гимназии, окончил её в 1924 году».
После гражданской войны, в 1921 году, губернию постиг голод. А шестого августа 1922 года город буквально тонул после стихийного бедствия. «Я очень хорошо помню этот ливень, когда улицы, в том числе и наша Московская, превратились в бурные реки. Я с папой потом ходил смотреть провалы на Б. Конной…».
В 1923 году в доме Ульяновых на Московской (первый дом, купленный Ильёй Николаевичем на свои сбережения) открылся музей, в который часто бегал Воля. Его притягивала личность Володи Ульянова, ведь тётки отца, Екатерина Дмитриевна и Ольга Петровна, были гимназическими подругами Ольги Ульяновой, а двоюродный дедушка В.Г. Арнольд был учеником Ильи Николаевича Ульянова в Нижегородской гимназии.
В начале 1920-х годов Всеволод увлекается переводами стихотворений немецких поэтов Шиллера, Гёте.
«В 1924 году, вероятно, при объединении библиотек, – пишет Арнольд, – книги из гончаровской библиотеки и книгохранилища были переведены в дом городского головы Афанасьева, проживавшего на Московской. Я помню, что мне разрешалось искать книги, хотя они не были приведены в порядок и лежали на полу, окнах».
Ещё излюбленным местом Воли был художественный музей, который разместился после революции в особняке Перси-Френч на улице Московской.
В 1926 году семья Арнольд поселилась на Конной, а в августе 1926 года переехала в Самару.
На этом постоянная связь с родным городом прервалась, но, как сказал Вольтер, «Отчизна – это край, где пленница душа», а душа Воли навсегда осталась в Симбирске.
Много позже он напишет: «Я вот 50 лет живу в Самаре-Куйбышеве, и всё равно этот город не стал для меня родным. А всё симбирское наполняет мою душу восторгом и радостью».
А вот строки из письма, написанные уже в 1977 году Нине Ивановне Никитиной: «Ваши письма доставляют большое удовольствие: они «пахнут» родным Симбирском».
Симбирск не отпускал, и Всеволод увлёкся изучением истории родного города, коллекционировал открытки и фотографии Симбирска и Самары, изучал жизнь Ульяновых в Поволжье. В 1932 году начал работать в Самаре переводчиком и преподавал иностранные языки.
В 1946 году случилось страшное: его арестовали и приговорили к высшей мере наказания. К счастью, приговор был отменён Военным комиссариатом Верховного суда. С этого момента всё свободное время Арнольд уделяет своим увлечениям. Ведёт переписку с А.Н. Блохинцевым, С.Л. Сытиным, К.С. Селивановым, Ж.А. Трофимовым, Н.И. Никитиной и другими ульяновцами. Особое место в его судьбе занял Дмитрий Иванович Архангельский, которого Всеволод Николаевич считал своим учителем. Арнольд часто бывал у «старика» в Родниках в Подмосковье. Дмитрий Иванович называл его своим «пропагандистом».
И это не было преувеличением. «Я у себя на заводе устрою оригинальную выставку «Гончаров и гончаровские места в Симбирске» из подлинных акварелей Д.И. Архангельского».
Арнольд и Архангельский внимательно следили за симбирскими новостями. «Мы с Дмитрием Ивановичем очень переживаем снос Гостиного двора, зато радовались восстановлению двери в гимназии». Но сердце щемило: «Уходит мой Симбирск! Утрат больше, чем приобретений!»
Тяжёлым ударом для Архангельского и Арнольда стал отказ ульяновских музеев купить картины патриота Симбирской земли П.И. Пузыревского.
«В Москве я был у Е.А. Пузыревской (вдовы художника) и сына Петра Павловича. Оба ужасно обижены и оскорблены недостойным отказом Ульяновского музея от приобретения подлинника «Гончаровский обрыв» на том основании, что у них есть копия… Возмущён и Дмитрий Иванович Архангельский. Но ничего, я «сосватал» картину, и к 7 ноября она прибудет в Куйбышевский музей».
Позже Ульяновский музей попросил картину на выставку, но директор Куйбышевского музея А.Я. Басс отказал.
Позже, ещё при жизни Дмитрия Ивановича, земляки отказались купить его акварели. «Почему? Неужели она не стоит, чтобы её приобрели? – возмутился Арнольд. – Или ждут смерти Д.И. в расчёте получить весь архив бесплатно? Кто же виноват?»
Под давлением А.Н. Блохинцева Ульяновское отделение охраны памятников приобрело 117 акварелей для Дома-музея В.И. Ленина.
Всеволод Николаевич делал всё, чтобы заслуги «старика» не остались незамеченными. «Сегодня мы вечером собираемся, чтобы писать ходатайство (о присвоении звания Д.И. Архангельскому заслуженного художника РСФСР). Подписей будет много: Е.А. Пузыревская, её сын П.П. Пузыревский, композитор Рязанов, Комаров и много-много других (с каждым днём выявляется всё больше симбирцев)».
Сколько было радости, когда в 1960 году Всеволод Николаевич увидел свой родной город! «Я не был в Ульяновске, моём родном, 30 лет, и естественно, хотелось посмотреть, насколько изменился за это время облик Ульяновска по сравнению с 20-ми годами. Мы идём по знакомым и дорогим с детства улицам, одетым теперь в зелёный наряд... Каждый дом напоминает былое…»
Арнольд много работал в архиве. «...к моему удовольствию, я нахожу в Самарской газете много материала по Симбирску». В 1962 году он создал альбом «Симбирск Ленинский», в котором каждая из 35 фотографий имела исторически верную аннотацию. Сотнями копий других видов Арнольд снабдил школы и музеи Ульяновска, краеведческий сектор библиотеки.
«Для меня все открытки с видами родного города (таким и помню его по детству) дороги, но эта открытка особенно. Здесь всё знакомо, такую Московскую я знал с 1915 года. Справа у нашего дома кто-то сидит на скамеечке, мы, дети (я и сестра) часто сидели на ней. Её сломали в 1922 году, когда домовладелица, которой принадлежали два дома по Московской улице, А.С. Ястребова, сестра известного купца Зеленкова (магазин был на углу Чебоксарской и Гончаровской), продала один дом ювелиру Уралову. Второй раз «окружение» дома переделывалось в 1926 году, когда наследники Ястребовой продали дом, в котором мы жили, торговцу керосином Воронкову. Во дворе сделали ворота справа от дома. Раньше здесь был сад, в котором мы играли. Дом Перси-Френч, в котором впоследствии разместился художественный музей, был тогда точно таким, как на фотографии. Помню и флагшток, на котором поднимался трёхцветный флаг в царские дни. На углу была губернская типография, в ней печатались газеты – «Симбирянин», а потом «Пролетарский путь». Вознесенский собор был нашим приходом. Сюда мы ходили к заутрени на Пасху. Моё «Метрическое свидетельство», выданное Вознесенским Собором о моём рождении и крещении, цело до сих пор. Здесь отпевали бабушку, умершую в 1922 году, и дедушку, умершего в 1925 году».
Таким ему запомнился Симбирск и таким он видел его в своих снах. В августе 1985 года Всеволод Николаевич Арнольд ушёл из жизни. Однажды, в молодости, он с гордостью сказал: «Я – симбирянин», – и пронёс это через всю свою жизнь.
Екатерина Черкесова
Фото из коллекции Алексея Сытина
«Мономах», 2008 г., №3(54)
