
Пленум горкома ВКПб), на котором Растегин выступил с докладом, проходил в Ульяновске 5 и 6 февраля 1938 года.
Кроме ошибок и «провокационных решений», допущенных обкомом, глава городской парторганизации упомянул и о местных просчетах, главным из которых было осужденное партией огульное исключение из ее рядов членов и кандидатов в таковые. Всего за 1937 год тех и других в городе и районе набралось 223 человек, в том числе 16 репрессированных органами НКВД. Таким образом, потери в местных партийных рядах составили 12%. Путем нехитрых вычислений определяем их общую численность – около двух тысяч человек, запоминаем эту цифру и идем дальше.
«В нашей парторганизации нашлись люди-перестраховщики, которые категорически отказывались принимать на работу исключенных из партии, и бюро Горкома вынуждено было два раза собирать хозяйственников и требовать от них приема на работу бывших членов и кандидатов партии. У нас нашлись люди в партийной организации и карьеристы, клеветники», – покаялся перед лицом товарищей секретарь горкома. А затем, что называется, перешел на личности: «Товарищи. Казаков и Фадеев писали в Горком и в газету о вредительских действиях в МТМ (машинно-тракторных мастерских – В.М.) Наркомсовхозов и о связи тов. Третьякова с врагами народа. Мы посылали 4 комиссии. Тов. Третьяков исключен был из партии первичной организацией за связи с врагами народа. И последняя наша комиссия при помощи рабочих мастерских установила, что Казаков и Фадеев организовали склоку, что Казаков ставит своей задачей быть директором МТМ и зарекомендовать себя честным коммунистом. Тогда как его дело находится в Прокуратуре и он, Казаков, привлекается к уголовной ответственности за расхищение социалистической собственности.
Тов. Фадеев сам имел связь с врагами народа Бычковым, Мясиным, и чтобы отвести огонь от себя, он написал о связях Третьякова, ни слова не говоря о своих связях», – заклеймил двурушников Растегин. И тут же доложил, что допущенные ошибки уже частично исправлены: бюро горкома, заседавшее 4 февраля, отменило решение парторганизации МТМ, восстановив Третьякова в партии, а доносчиков Казакова и Фадеева привлекает к партийной ответственности.
Интересно, что процесс партийной реабилитации шел в ударном темпе и длился с двух часов дня четвертого февраля до семи утра пятого, то есть вплоть до открытия пленума. За это время члены бюро успели пересмотреть дела 25 человек из 35 запланированных. Кроме директора мастерских, в правах коммуниста был восстановлен также начальник милиции товарищ Щербак, исключенный милицейской первичкой «по мотивам, что к нему в кабинет заходил враг народа Кисляков, бывший начальник отделения милиции».
На этой мажорной ноте завершился первый день работы пленума. Впереди были прения.
Время открытий!
В тот февральский день ульяновские коммунисты словно прозрели и с той же большевистской прямотой и партийной принципиальностью, с которыми совсем недавно клеймили бывших товарищей за «преступление против партии», принялись их жалеть и оправдывать.
«Я хочу, товарищи, остановиться на том, как мы творили эти ошибки, как мы исключали тов. Журавского», – посыпал голову пеплом представитель завод имени Володарского Тихов. В порыве раскаяния он поведал о том, как пришедшая на собрание парторг Агапова сообщила о наличии некого материала на Журавского, будто бы связанного с врагом народа из горплана. А на вопрос коммунистов о подробностях: с кем связь, какая, когда, парторг заявила, что ничего больше не знает, поскольку «материал», причем, очень веский, находится в Горкоме ВКП(б). Так что Журавского исключили из партии фактически вслепую. Хотя и не сразу, а со второй попытки. «Как же Горком рассматривал это дело?», – недоумевал Тихов.
И подобных случаев, по его словам, на заводе было немало. Например, некого Терсакова, также лишили партбилета совершенно без основания, «тогда как Терсаков до и после, и в период исключения из партии был самым честным и активным товарищем».
О том, как лже-разоблачители старались оклеветать людей, рассказала и товарищ Бакланова, также представлявшая Володарку. «У нас много честных коммунистов было исключено из партии», – призналась она. А случилось это потому, что «некоторые коммунисты, как, например, Васильева, занимались шельмованием честных коммунистов. В частности, она обвиняла во вредительстве всех членов завкома. «Может быть, завком действительно не справлялся с работой. Но за это никто не давал ей права называть их вредителями. А она до сих пор на всех пишет заявления, и ее никто не одернул», – возмущалась выступавшая и, перейдя от общего к частному, заявила, будто и на нее в парткоме имелся «материал». А исходил таковой, подозревала Бакланова, все от той же Васильевой, покушавшейся таким образом на авторитет товарки, как выдвиженки, выдвинутой, между прочим, заводским большинством! «Однако такие, как она, до сих пор не привлечены к ответственности, – сетовала делегатка пленума. – Городскому комитету надо привлечь таких клеветников к ответственности. Надо положить этому конец, – завершила свое выступление выдвиженка Бакланова.
Затронутую ей тему подхватил и развил представитель железнодорожников товарищ Абрамов:
«Есть у нас клеветник Захаренков. По его материалу исключен целый ряд товарищей – Стышев, Власов – за то, что они с КВЖдинцем при первой встрече выпивали. Захаренков, как клеветник, заставил т. Медведеву написать о Власове и Стышеве несправедливо. Бюро же Горкома утвердило это решение без всякой проверки… Захаренков опошлил всю партийную организацию, – негодовал железнодорожник. – Людей исключали из партии, но Захаренков не успокаивался. Он начал клеветать на руководителей железной дороги – на начальника приема и увольнения и парторга за то, что они, якобы, этих исключенных держали под своим крылышком и оставили на работе».
А однажды, утверждал Абрамов, Захаренков пришел к Медведевой и обещал ей наркомовскую премию, если та будет отзываться о нем, как о хорошем человеке. «Вот такие подлецы, клеветники, как Захаренков, у нас еще есть, которые стараются замаскировать себя и опошлить честных, хороших коммунистов. С ними-то и нужно вести борьбу», – призвал участников пленума представитель железнодорожников.
Что же касается исключенных по навету Власова и Стышева, то, благодаря вмешательству политотдела и узлового парткома, оба получили другую работу.
«Товарищ Растегин уже сказал, какую ошибку допустило бюро Горкома, – вступил в обсуждение представитель этого самого бюро Егоров. Однако, вроде бы приняв критику снизу, он тут же попытался сбросить часть вины на вышестоящих товарищей: «Когда читаешь протоколы обкома партии, то видишь, что и там исключали пачками с мотивировкой, как врагов народа и передавали дела на исключенных в органы НКВД Центральный Комитет совершенно правильно указал на ошибки Куйбышевского Обкома и т. Постышева», – оправдывался он, как бы кивая наверх. Но потом все же обратил партийный взор к залу: «Многие из сидящих здесь, тоже занимались самостраховкой. Взять случай с тов. Третьяковым, который был исключен без достаточных оснований. А директор завода «Металлист» Шолмов отказался принять на работу исключенных из партии», – напомнил представитель горкома низовым товарищам, прозрачно намекая и на их долю вины.
Однако секретарь парткома Н-ской части Ковалев намеков не принял и поинтересовался, почему это член бюро не рассказал об ошибках своей парторганизации, исключившей сразу 23 человека, некоторых – как троцкистско-бухаринских агентов? Хотя, несмотря на тяжесть обвинения, ни один из них не был арестован.
Примерно в том же покаянно-самокритичном духе были выдержаны и другие выступления участников пленума, кивавших на происки отдельных клеветников и доносчиков. Однако дело было не только в них. Подтверждение тому –
Судьба военкома
На военного комиссара Ульяновского района Куликова никто доносов не писал. «Врагом народа» он оказался благодаря собственной сознательности и самодисциплине. «Я был в числе первых из 102 человек, исключенных новым составом бюро городского комитета партии», – сообщил он.
Первым «пунктом обвинения» стал факт предоставления военным комиссаром в 1936 году комнаты в общежитии некому товарищу по фамилии Фиш, состоявшему на тот момент в партийном активе, а также в военкомате на учете политсостава. Однако прожил на новом месте новосел недолго, поскольку спустя пару месяцев был арестован НКВД.
Узнав об этом, Куликов, как сознательный и дисциплинированный коммунист, сообщил о своем невольном «проступке» в горком, где его успокоили, заверив, что ни о какой связи с врагом-квартирантом, речь не идет, и идти не будет.
Вторым поводом к грядущим неприятностям стала болезнь дочки военкома, к которой он пригласил врача. И надо ж такому случиться, что тем же вечером доктор срочно понадобился и другому пациенту – на тот момент еще не разоблаченному врагу народа, директору завода имени Володарского Чайке. В поисках медика директор зашел на квартиру военкома, где провел 10-15 минут, ожидая, когда врач освободится. «Мог ли я закрыть перед ним дверь, зная, что он тогда был членом Президиума ГК ВКП(б), директором крупнейшего оборонного завода? – Обратился к пленуму Куликов. И сам же ответил: «Конечно, нет!».
Когда Чайку арестовали, военный комиссар рассказал о нечаянной «связи» с ним секретарю обкома Игнатову, как раз приехавшему в Ульяновск, чтобы определиться с кандидатурой нового первого секретаря горкома, взамен прежнего, арестованного. А Куликов был одним из кандидатов на эту должность. Игнатов успокоил его, заверив, что в случившемся нет ничего серьезного. Но все же посоветовал проинформировать обо всем новый состав бюро, пришедший на смену прежнему, также арестованному почти в полном составе. Следуя совету старшего товарища, 23 сентября, военком «разоружился перед партией» и спустя три дня был из нее исключен… за связь с врагами народа. А первым секретарем назначили Растегина.
«Около трех месяцев я ходил исключенным из партии, нигде ничего не делал, т.к. мне не доверяли. И только редактор газеты т. Обухов, внимательно выслушав меня, поручил мне работу по освещению в газете некоторых вопросов о подготовке и проведении избирательной кампании.
Со мной перестали здороваться. На партсобраниях меня называли врагом народа. Нигде я не встречал заботы и внимания по отношению ко мне, как хотя бы к бывшему члену партии», – горько сетовал Куликов.
Но тут грянул январский 1938 года пленум ЦК и жизнь бывшего военкома круто изменилась. Горком восстановил его в партии, хотя, сперва на всякий случай объявил строгий выговор с предупреждением и с занесением в учетную карточку. Впрочем, и это взыскание вскоре сняли. «Зато, какую большую чуткость и внимание работники Ульяновского Горкома партии проявили ко мне после восстановления меня в рядах партии! Вот на этот Пленум я получил пригласительный билет и буквально пять работников Горкома, один за другим, спрашивали меня, получил ли я билет на пленум», – искренне радовался возвращенный к партийной жизни коммунист.
Так что и заключительный день работы партийного форума тоже завершился вполне позитивно.
По итогам двухдневного заседания было принято постановление, в котором собравшиеся констатировали, что «в работе бюро Горкома и отдельных первичных парторганизаций нашего района также имелись ошибки, выразившиеся в перестраховке, огульном и формальном подходе к исключению коммунистов из рядов ВКП(б)…».
Но никаких оргвыводов не последовало. Во всяком случае, пока.
Мы же отметим, что мифом, не основанным на фактах, оказалось широко бытующее общественное мнение, будто в 1937 году исключение из партии автоматически означало для бывшего партийца арест и смертный приговор. Или, в лучшем случае, «десять лет без права переписки» в ГУЛАГе.
На самом же деле, как видно из сказанного выше, из 223 ульяновских коммунистов и кандидатов ВКП(б), исключенных из партии в 1937 году, органами НКВД были репрессированы лишь 16 человек. Причем партбилетов они лишились уже после арестов. Помня общую численность парторганизации, легко вычислить длю попавших «в лапы НКВД» – таковых набралось семь процентов. Все остальные понесли моральный и, в случае увольнения, материальный урон.
Вот такой он, «большой террор».
Источники:
ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1. Д. 1612. Л. 19 - 22, 25, 26, 33, 39, 57 - 61, 64,66,67.