Светские хроники (советская светская жизнь в театрах Ульяновска в 1930-е) / 2 Февраля 1931 / История Ульяновска / Годы и люди

В Ульяновске 1931 года основным рассадником советской светской жизни был городской театр, где присутствовали все обязательные признаки таковой: «семейственность, карьеризм, погоня за успехом у публики, рвачество, склоки, пьянство даже среди руководителей коллектива». Вот, например, режиссер Григорий Кольцов, мало того, что бездарен, алкоголик и на производстве почти всегда пьян, так еще жил с хористками и балеринами, в частности с Гарнеер и Бродской.

Вообще, пили в театре много и практически все, причем, кампаниями. Например, артисты Констан, Биндер и Катун часто пьянствовали с директором Центроспирта Россошановым, который приносил с собой спирт прямо за кулисы, а также с бухгалтером Госбанка по фамилии Баров. Постоянные и обильные возлияния в свою очередь губительно сказывались на производстве (как тогда именовали творческо-сценический процесс), поскольку после особо шумных кутежей артисты порой теряли голос, как, например, Констан, который из-за «горловой болезни» бюллетенил около двух недель.

Или взять артистку хора Ковригину. Не имея должной профессиональной квалификации, она была в театре главным «хулиганствующим элементом», от которого за кулисами постоянно исходил сплошной мат. А ее муж – музыкант оркестра, неоднократно своим бузотерством и хулиганскими выходками сознательно срывал производство. Да, и не только он один.

Например, имел место возмутительный случай, когда 2 февраля... В общем, у хора и балета был выходной, однако администрация распорядилась перенести его на шестое число, потому что второго срочно требовалось провести репетицию. Однако, масса, руководимая несколькими бузотерами, сговорившись, на репетицию не пришла, ссылаясь на выходной, чем сорвала один производственный день, по сути, устроив забастовку. За это администрация объявила всем участникам строгий выговор с предупреждением. А вот местком промолчал, фактически встав на сторону рвачей, бузотеров, подстрекателей и склочников, главными из которых оказались хористка Бобкова, хормейстер Гурьевич и хорист Мхитаров-Лукьянов, считавший себя общественником, но не имевший твердой и крепкой общественной установки.

Общественника строил из себя и сын шапошных дел мастера из Ростова артист Наум Павлович Нальский, регулярно выступавший на собраниях. Только все эти выступления были сплошь безграмотными, безответственными и делались исключительно для «подмазывани» к Соввласти, хотя, как артист Нальский, конечно, был талантливым, но…

Будучи руководителем театра «Летучая мышь», в 1925 году он ездил с коллективом на Дальний Восток, где в Харбине заработал большие деньги. Причем, заработал, как говорят, не столько актерским талантом, сколько тем, что в своей труппе он кое-кого прикрывал и нелегально вывез в Хабаровск.

После этой поездки Нальский служил в Киеве и там у него был обыск! Киевское ГПУ нашло контрабанду, за что Наума оштрафовали. И все! Так что деньги у него точно водились, актер охотно раздавал их в долг и даже финансово поддерживал коллектив.

А еще он состоял в большой дружбе и связи с доктором Георгиевским, а через него – и со всеми городскими врачами. В общем, очень подозрительный тип.

Навести порядок в театре попытался новый дирижер Орлеанский, сразу взявшийся за укрепление трудовой дисциплины, упорядочение работы над постановками и вообще, оздоровлением коллектива от старых закулисных привычек. Но тут же получил отпор со стороны прочти всего коллектива, ну, может быть, за исключением десяти-двенадцати человек, участия в травле не принимавших.

«Вождями» театральной оппозиции стали Ильнарская, Тамарова, Нальский и Введенский, всячески мешая и противодействуя новичку. Например, 12 марта во время генеральной репетиции пьесы «Билли», когда Орлеанский попросил актрису Тамарову петь полным голосом, как и требуется на генеральной репетиции, та заявила, что делать этого не станет, поскольку у нее якобы, болит горло. А когда дирижер, пригрозил, что не будет репетировать дальше, пока актриса не начнет петь как следует, Тамарова закатила истерику, вызвав возмущение остальной труппы. В частности, Нальский принялся подогревать коллег криками: «Морду надо за это бить! Это издевательство над труппой! Это диктаторство! Я вот прозвоню в ГПУ, что Орлеанский, как это сказала в присутствии ряда лиц из коллектива Тамарова, работал в контрразведке!».

Не отставала от подруги и актриса Ильнарская, отвечавшая на замечания дирижера истериками и скандалами. Например, однажды, когда тот предложил ей остаться после спектакля в 11 часов вечера, чтобы прорепетировать сцену к готовившейся постановке, она заявила Орлеанскому: «Может, вы меня склоняете на ночные промыслы?». «Может быть, в вашей практике это и принято, но мы такими штуками не занимаемся», – вежливо отбрил ее дирижер, после чего актриса возненавидела его еще сильнее.

Да что там артисты, если даже представители театрального пролетариата и члены ВКП(б) вели себя возмутительнейшим образом, как, например, электромонтер театра Иванов. Мало того, что он затевал постоянные склоки и занимался спекуляцией –перепродавал лампы, так еще и пьянствовал, являясь в храм Мельпомены в нетрезвом виде, из-за чего было много случаев простоя и даже два пожара. За пьянку и половую распущенность Иванова исключили было из партии, но Контрольная Комиссия его восстановила, ограничившись строгим выговором. Не удивительно, что, когда, после этого, к монтеру пришли товарищи из ударной бригады с просьбой выполнить какую-то дополнительную работу, он заявил, что менее, чем за 250 рублей ничего делать не станет. Хотя в профессиональном, да и в политическом смыслах электромонтер – человек абсолютно безграмотный. Совершенно наплевательски этот, с позволения сказать, коммунист, относился и к подготовке молодых кадров: присланного ему ученика, он игнорировал и ничему не учил.

«Вообще, во всем коллективе, можно смело сказать, что ни одного советского гражданина, за исключением только вновь назначенного Зиновьева З.Ю., нет. <…> Бытовая, закулисная жизнь театра и общественная сторона на самом низком уровне. И атмосфера в этом театре не соответствует советскому духу времени… Руководства союзом и месткомом никакого не ведется. Местком в своей работе проводит право - оппортунистический уклон (в месткоме – ни одного члена партии). Местком не проводил и не проводит разъяснительно-воспитательной кампании среди масс. А потому масса отсталая от современности и безграмотная в своем профессиональном воспитании», – констатировали суровые «светские хроникеры». Они же, кстати, и театральные критики.

Колхоз имени музкомедии

«В то время как вопросы театральной политики ставятся партией во главу угла, когда театр из увеселительного тетра начинает превращаться в очаг советской культуры и просвещения масс, и что оно должно идти на службу рабочему классу, то театр гор. Ульяновска идет далеко в хвосте. Как в своем идеологическом значении, так и в бытовом, – сказано в рецензии, то есть в очередной сводке ОГПУ. – Театр еще до сих пор культивирует старый опереточный репертуар, основанный на принципах Венской оперетты. Если у театра и были попытки поставить что-либо советское, как, например, оперетки «Сирокко», «Холопка», «Черный амулет», «Людовик Надцатый», «Женихи», то они лишь были поставлены формально, чтобы как-то замазать свою «венскую физиономию», а на самом деле и в этих спектаклях ничего советского не проводилось».

Далее «критики в петлицах» информировали партийно-советское руководство о том, что режиссура в театре абсолютно безграмотна в политических вопросах театральной политики и что на сцене до сих пор процветает большая халтура. А ответственный руководитель театра Мирский проводил театральную политику, совершенно не считаясь с инструктивным руководством центра.

Искривление линии, взятое местными работниками по отношению к театру, как к органу воспитывающему, замечены и в работе бывшего администратора Смирнова. Например, с целью укрепления финансового благополучия, на сцене ставились идеологически не подходящие пьесы, о чем свидетельствуют как, репертуар, так и слабое посещение театра рабочими, которых среди зрителей всего около 20%. Так что театр в целом не выполняет поставленных перед ним задач. А почему? Да потому, что в нем практически отсутствует партячейка. Нет, формально она, конечно, существует в составе от трех до восьми человек. Но фактически ничем себя не проявляла.

Очень слабо работает и местком. Был, например, случай, когда режиссеру за грубое обращение с актрисой объявили выговор, однако потом волей одного председателя в протокол было внесено изменение и выговор получила… актриса, якобы для сохранения режиссерского авторитета.

Кроме чекистов, светскую жизнь театра изучала и специально созданная в марте 1931 года комиссия. Итоги ее работы обсуждались на собрании театрального коллектива, где один из «комиссаров» по фамилии Пульман заявил, что «Соввласть совершила большую ошибку, оставив на сцене оперетту. Если строить новую оперетту, то новыми силами, а старых артистов на нужный лад уже не перестроишь. Их надо согнать в один колхоз и отделить от всей массы». В целом же комиссия вынуждена была признать, «полную политическую отсталость коллектива, к ликвидации которой до сих пор не приложено усилий».

Между тем, к тому моменту, когда вокруг ульяновской музкомедии все еще ломались копья, юридически она уже входила в состав Государственного объединения музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий на хозрасчете (ГОМЭЦ), созданного Постановлением Совнаркома РСФСР от 25 января 1931 года. Вначале эта структура находилось в составе Главискусства Наркомпроса, но потом получила статус всесоюзного объединения с отделениями в республиках, краях и областях.

Ключевым в названии нового учреждения было слово «хозрасчет», то есть и цирки, и прочие музыкальные и эстрадные коллективы должны были содержать себя сами. А это значит, завлекать публику всеми законными способами. Уже в этом качестве в течение ближайшего месяца театр должен был подготовить в Ульяновске три спектакля: «Продавец птиц», «Зарницы» и «Чайхана».

Однако, по мнению критиков из ОГПУ, ничего хорошего из этого получиться не могло: «опять будет халтура, т.к. пьесы очень трудные, требующие большой над ними работы и режиссуры. А все это в театре отсутствует. Режиссеры Кольцов и Шульман без всякого авторитета в труппе и сделать не смогут». Впрочем, это уже была проблема самой труппы.

В театр, шагом марш!

Работал в Ульяновске еще один театр – городской драматический. Однако, в отличие от музыкального, светская жизнь там была крайне чахлой. Ну сами просудите: один из работников, бывший белогвардеец Дмитрий Сергеев в прошлом (1930) году растратил 700 рублей казенных денег, но ему ничего не было. А еще на работу в качестве костюмерши он устроил свою родственницу Валкову, которая в этом ничего не понимает.

Или вот заместитель директора Цигвинцев имеет свой дом. А в театре он – и царь, и бог, и делает все, что ему вздумается, даже замещает директора. Эка невидаль! А сам директор Брагин – бывший торговец, спекулянт, служивший у белых шофером, сожительствует с одной из билетерш, которая, пользуясь этим, пускает публику без билетов, за что берет с человека рублей по 5-6...

Вот, собственно и весь «гламур». Курам на смех! Никаких, тебе скандалов, ни сплетен, ни интриг. Даже пьянок, и тех в труппе не замечалось. Зато репертуар, такой, какой надо – полный воспитательно-политического значения. Казалось бы, живи и радуйся! Однако, проблема все-таки существовала и заключалась она в том, что публика драматический театр игнорировала, поскольку все, даже рабочие, были «заражены оппортунистическими, обывательскими, опереточными настроениями». А городские организации, призванные охватить «рабочих и трудящихся города художественно-театральным искусством… практически ничего не сделали в деле организации трудящихся масс для посещения постановок Драмтеатра, имеющих политически-воспитательное значение».

Пришлось вмешиваться Горкому ВКП(б), который на своем заседании 11 июня 1931 года принялся наводить в театральном деле строгий большевистский порядок. Для начала фракциям всех профсоюзов и Горпрофбюро поручалось «немедленно развернуть широкую работу по организации всех трудящихся города на посещения постановок Драмтеатра через закупку целевых спектаклей и распространение рабочей полосы с установкой, чтобы каждый трудящийся посетил все постановки Драмтеатра, и повести решительную борьбу с недооценкой со стороны руководителей профорганизаций значения Драмтеатра, и с обывательско-мещанским отношением к нему».

В качестве же практических мер Горпрофбюро поручалось организовать не менее 45 целевых закрытых постановок, а Горкому ВЛКСМ – 10-ти, с таким расчетом, чтобы обеспечить 95% посещения Драмтеатра организованным зрителем.

Управлению зрелищных предприятий (УЗП) указали на то, что таковое «не является на деле организатором трудящихся масс на обслуживание их сов. театральным искусством, и не сумело обеспечить подготовку к открытию Драмтеатра». Дабы исправить сложившееся положение, директору УЗП товарищу Данилину предложено было главной своей задачей в работе отныне считать «широкое обслуживание Драмтеатром рабочих и трудящихся города, увязав свою работу с профсоюзными организациями».

Не осталась в стороне и партчасть самого театра. Ей, вместо с УЗП поручили «наметить и провести мероприятия по широкой популяризации значений Драмтеатра и вообще искусства, отражающего соцстроительство среди широких слоев рабочих масс, и организовать воспитательную работу с рабочим зрителем». И с этой целью совместными усилиями «наладить регулярное обслуживание силами Драмтеатра частей Красной Армии, рабочих завода № 3, и города в обеденные перерывы и в свободное время», проведя на Патронном не менее 20 постановок. А Горком ВЛКСМ и всем партячейкам – оказывать полное содействие УЗП и профорганизациям в посещении Драмтеатра организованным населением.

Получил свою театральную «грядку» и Городской отдел народного образования. – ему предстояло «улучшить работу художественно-политического совета, вовлекая в его работу рабочих зрителей и парт. комсомольский актив».

А публика по-прежнему валила в музкомедию.