Одной из важнейших задач пролетарской революции большевики считали повышение культурного уровня трудящихся. Поэтому с самого своего начала советская власть приступили к просвещению народных масс всеми доступными на тот момент возможностями. И первыми под этот культурно-просветительский «удар» вполне предсказуемо попали наиболее организованные категории граждан Республики – военные и сотрудники спецслужб. Первые всегда были, что называется, под рукой, поэтому их оказалось проще «охватить» просветительской работой, в том числе и принудительно. Что касается вторых, то в число таковых старались отбирать людей грамотных, то есть уже имевших хотя бы минимальный уровень образования, и по возможности партийных, а, значит, как тогда говорили, сознательных, готовых идти на жертвы во имя самообразования и «постоянного роста над собой».

Театралы с ружьем

На перекресток современных улиц Тухачевского и Радищева «смотрит» угол старинного трехэтажного здания. Это один из корпусов так называемых «новых казарм», простроенных в Симбирске в 1883-1886 годах для расквартирования Пятого пехотного Калужского полка. Однако новыми помещениями тот пользовалась недолго – в I888 году полк перевели на западную границу Империи. С тех пор через казармы прошло множество воинских частей и военных учреждений, поэтому и сами казармы неоднократно меняли свое название в зависимости от наименования, расквартированного в них подразделения. В разное время они назывались Уланскими, Ленкоранскими, казармами инженерного ведомства и так далее.

В первых числах марта 1919 года там размещались: отряд конного запаса Пятой армии, Симбирский Советский рабочий полк, а также Симбирский караульный батальон, в расположение которого 2 марта и прибыл товарищ Кудрявцев – сотрудник Лекторско-Агитационной секции Информационного отделения Восточного фронта.

Не застав на месте ни политкома, ни комбата Жукова, который, по словам красноармейцев, вроде бы убыл в командировку по реквизиции лошадей, Кудрявцев отправился в рабочий полк. Но и здесь его ждала неудача – командира на месте также не оказалось. Тогда агитатор зашел в первую роту, чтобы собрать местную ком. ячейку. Однако членов ее отыскать тоже не удалось.

В итоге общаться пришлось с рядовыми красноармейцами, с которыми, в отсутствие командиров, поговорили, что называется, по душам. Отметив, что никаких болезней среди личного состава не наблюдается, да и обмундирование вполне удовлетворительное, бойцы обрушили на представителя штаба фронта массу вопросов. Например, о том, почему их кормят тухлой селедкой, а не варят хотя бы три раза в неделю щи с мясом, хотя мяса на рынке сколько угодно, пусть и по спекулятивным ценам? Почему табак не выдают уже три месяца, да и баню бы не мешало устраивать чаще, а то они уже больше месяца не мылись. Почему подарки, собранные на годовщину Красной Армии, не получили те, кто был в командировках и отпусках? И, наконец, почему деньги – по сто рублей – удерживаемые из жалования семейных красноармейцев для передачи семьям, до этих самых семей не доходят?

В общем, претензий и вопросов, в том числе и к командованию, было множество. Тем не менее, как отмечал в своем докладе Кудрявцев, отношение к командному составу со стороны красноармейцев оставалось хорошим.

Возможно, этому способствовала правильно поставленная в полку культурно-просветительская работа: ежененедельно там устраивались спектакли и концерты, были организованы клубы, а при них – библиотеки-читальни. Раз или два в неделю проводились лекции, в связи с чем красноармейцы просили присылать к ним лекторов получше, чтобы те могли внятно разъяснить конституцию Советской Власти, особенно касательно деревни, поскольку большинство личного состава были выходцами из крестьян. Со слов бойцов, в солдатской массе отсутствовало правильное понимание политики партии, хотя в каждой роте существовали ячейки сочувствующих коммунистам.

«В целом настроение красноармейцев таково, что у них против Советской власти нет дурного настроения, пока не затронут продовольственный вопрос красноармейца и его семьи (реквизиции хлеба и др. продуктов)», – подводил итог своего общения с массами агитатор Кудрявцев.

О культурно-просветительской работе в воинских частях, дислоцированных на левом берегу Волги, докладывал и другой агитатор – Зайцев, побывавший там 22 мая того же года. В этот день на фронт отправлялся 4-й гаубичный дивизион. В честь этого события на Нижней Часовне состоялся митинг, а любительская труппа служащих Волго–Бугульминской железной дороги дала спектакль по пьесе Мясницкого «В побегах».

«Зал был переполнен, красноармейцы слушали внимательно. Настроение красноармейцев приподнятое. Митинг прошел успешно», – рапортовал агитатор.

По окончании торжеств он пообщался с руководителем железнодорожно-драматического коллектива, его режиссером и председателем Культурно-просветительной комиссии в одном лице – товарищем Акимовым. Воодушевленный успехом, тот заявил, что вся его труппа, все тридцать человек, с удовольствием бы выходили на сцену и играли для красноармейцев хоть каждую неделю, если бы поскорее отстроили театр более удобный и приспособленный, нежели то здание, в котором приходится выступать сейчас.

Удивительно, но ожидания самодеятельных актеров не были утопическими –новый театр на Нижней Часовне Отделом народного образования действительно строился! Пусть и не так быстро, как им хотелось бы. Что же касается любительской труппы, так воодушевившей артиллеристов своим искусством, то, по мнению Зайцева, товарищам из Агитпросветотдела стоило бы договориться с нею, чтобы артисты выходили на сцену чаще, и не только на Нижней Часовне, а везде, где в городе есть воинские части, которые «совершенно почти не обслуживаются нами». «Все внимание должно быть сосредоточено на том, чтобы возможно скорее достроить театр и завязать отношения с драматической секцией культурно-просветительной комиссии», – подводил итог своей встречи с прекрасным агитатор товарищ Зайцев.

Клуб имени Троцкого

Инициативу возжечь очаг культуры в губернской ЧК взяла на себя местная коммунистическая ячейка. Однако, в отличие от армейцев, чекисты решили идти не по театрально-драматической линии, а в направлении клубной работы: на общем собрании, открывшимся в 6 часов вечера 25 июня 1919 года, культурно-просветительной комиссии губЧК в составе товарищей Давыдовой, Каменкера и Федулова было поручено «по возможности, в самом скором времени открыть клуб, о чем предварительно довести до сведения всех, снабдив клуб всеми теми предметами, что требует клуб. Именно: приобрести музыкальные инструменты, всевозможные книги, брошюры, картины и т.д.».

Партийное поручение было выполнено уже 12 июля, то есть, меньше чем через месяц. На состоявшемся в тот день очередном общем собрании «ячейки коммунистов и сочувствующих при Симгубчека», упомянутые выше товарищи рапортовали собравшимся о том, что клуб готов. Его открытие, назначенное на час следующего дня, предлагалось предварить торжественным хоровым пением Интернационала, Марсельезы и «Дружно товарищи в ногу». Затем все желающие могли выступить в качестве чтецов или музыкантов, исполнив полюбившиеся им литературные и музыкальные произведения. Завершались торжества банкетом.

Судя по докладу об открытии клуба, сделанному товарищем Трампницким 23 июля, мероприятие удалось. Особенно, банкет, на который было израсходовано 3354 рубля, хотя выручить от продажи угощений смогли всего 1973 целковых. Дефицит в размере 1081 руб. 88 коп., возник, скорее всего потому, что ответственные работники, такие, как председатель ЧК товарищ Левин, а также Гольдман, Саблин и некоторые другие угощались бесплатно, то есть «за счет заведения». Однако, представленные суммы, по словам докладчика, были предварительными, и при более тщательном подсчете вполне могли оказаться меньше. Тем не менее, на первой странице доклада чья-то твердая рука красным карандашом начертала: «Недопустимо! Потребовать немедленно покрыть расход!». Подпись под резолюцией неразборчива, но очень может быть, что наложил оную лично товарищ Левин.

Заслушав доклад, собрание постановило, во-первых, представить точную отчетность по открытию клуба на рассмотрение Бюро ячейки, а во-вторых, культурно-просветительной Комиссии приложить максимум энергии к дальнейшему развитию «культурно-просветительных работ».

Однако к ноябрю стало понятно, что таковые тормозятся. В частности, «ввиду того, что до сего времени функция клуба была неопределенна, что является нецелесообразным». И очередное собрание комячейки в количестве 40 человек, состоявшееся вечером 16 ноября, решило четко очертить время работы клуба: в праздничные дни – с 10 утра до полуночи. А в будни – с 5 вечера до 11 ночи.

Вторым тормозом в работе, по мнению собравшихся, было отсутствие у чекистского очага культуры зажигательного революционного названия. Поэтому на том же собрании решили присвоить ему имя какого-либо Вождя Социальной революции.

Выступивший с докладом по этому вопросу товарищ Калинин, обрисовав великое значение клуба, от имени Бюро ячейки предложил назвать учреждение именем товарища Троцкого. Предложение приняли единогласно.

Примечательно, что, озаботившись повышением собственного культурно-образовательного уровня, симбирские чекисты не забывали и о своих «подопечных», содержавшихся в арестантском доме ГубЧК, поручив культурно-просветительной Комиссии на первых порах обеспечивать узников литературой из клубной библиотеки. А в дальнейшем «довести до сведения Горкомитета о пожеланиях ячейки открыть в арестных домах такие библиотеки для просвещения заключенных».

Культуру – в массы!

Победно завершив бои на фронтах Гражданской войны, советская власть, наконец, получила возможность развернуть широкомасштабное наступление на фронте культурном, бросив в «прорыв» все наличные силы, которых, впрочем, не всегда и не везде хватало. Тем не менее, уже первые результаты оказались обнадеживающими, о чем и докладывал 18 августа 1923 года в ЦК РКП(б) секретарь Симбирского Губкома совершенно секретным закрытым письмом. Из него следовало, что на указанную дату в губернии действовало 345 библиотек. В том числе 8 центральных, 24 районных, 120 волостных, 8 детских и 120 школьных. А их общий фонд насчитывал 376 тысяч томов, из которых на каждую уездную библиотеку приходилось в среднем по 1000 книг и 100 читателей, при этом половину последних составляли рабочие и крестьяне. Наибольшим спросом пользовались книги по общественно-политическим дисциплинам, а вот с газетами дела обстояли плохо – чаще всего в сельских библиотеках их просто не было.

Кроме библиотек, в селах открывались избы-читальни (нечто среднее между библиотекой и клубом), становившиеся центрами политической пропаганды и культурно-просветительской работы в деревне. К середине августа 1923 года в Симбирской губернии было 84 таких учреждения, и почти во всех действовали культполиткружки, типичными методами работы которых были групповое чтение газет вслух, беседы, справки, антирелигиозные диспуты.

Основными посетителями подобных изб была в основном крестьянская молодежь. Более же взрослое население, главным образом, мужики, заглядывало туда «ради справок по вопросам Кодекса о труде, о выплате налога и проч.», а также любопытствовали «по части чтения с/х брошюр». А вот женщины появлялись в читальнях редко.

И, наконец, еще одним средством доставки культуры в народные массы были Дома

Крестьянина – что-то вроде гостиниц, главным образом в волосных и уездных центрах, отличавшиеся от прежних съезжих изб и постоялых дворов тем, что кроме предоставления ночлега, они вели среди постояльцев культурно-просветительную и общественно-политическую работу, для чего при них оборудовались столовые, чайные, музеи, а кое-где даже кинематограф. Кроме того, в каждом таком доме имелась своя библиотека-читальня, работавшая примерно также, как избы-читальни в селах. Однако в Симбирской губернии подобных заведений еще не было, хотя «необходимость создания хотя бы по одному дому крестьянина на уездный центр в нашей крестьянской губернии» была очевидной. Поэтому в ближайших планах Симбирского Политпросвета была организация по меньшей мере семи домов крестьянина, средства на которые планировалось отыскать в местных, то есть уездных бюджетах.

Однако даже в отсутствии Крестьянских домов селянам, попавшим в город, было чем там заняться. Например, сходить в местный Народный Дом (Нардом), каковых к лету 1923 года в Симбирской губернии функционировало 33.

Эти просветительные учреждения клубного типа еще при старом режиме создавались органами земского и городского самоуправления, обществами трезвости, грамотности, попечительствами о народной трезвости, а также частными лицами «в целях общего образования взрослых, организации их досуга, внешкольного воспитания детей». В Нардомах, как правило, действовали библиотека с читальней, театрально-лекционный зал со сценой, воскресная школа, вечерние классы для взрослых, хор, чайная, книготорговая лавка, устраивались музеи с различного рода наглядными пособиями, использовавшимися при чтении лекций, передвижные и постоянно действующие выставки. В начале XX века такие дома начали открываться в сёлах и деревнях, где просуществовали до начала 1920-х годов, а затем были преобразованы в рабочие клубы.

Недостатком этих учреждений с точки зрения советской власти было то, что они пребывали вне пределов экономической зависимости от Уполитпросветов, поскольку средства ни из местных, ни из центральных бюджетов на их содержание не отпускались. Как следствие, нардома ускользали «из сферы влияния их идеологического руководства». Тем не менее, именно они все больше и больше осваивались комсомольской молодежью деревни «и с пути культурничества» сходили «на углубление политической роли». Поэтому свою задачу губернский комитет партии видел в том, чтобы «инициативу мест схватить, включив сеть нардомов, хотя бы в количестве 33 в местное снабжение с 1-го квартала будущего года».

Что касается полноценных клубов в городах, то они, по словам губернского партийного секретаря, жили плохо, халтурили и понемногу культурничали. Более или менее работоспособными были лишь клубы при организациях, имевших материальную базу и богатых политработниками-активистами. «Отражения общественности в клубах еще нет», – сетовал автор закрытого письма и указывал причину –экономическая слабость и недостаток культурных сил.

Иное дело советско-партийные школы. В них школьно-курсовая работа кипела: летом 1923 года четыре из них сделали первые выпуски: три – первой ступени и одна ­второй. Тут необходимы пояснения. Применительно к обычным, как бы сейчас сказали, общеобразовательным школам, первая ступень соответствовала школе начальной, где учились дети от 8 до 12 лет, а вторая – восьмилетке, которую заканчивали уже в семнадцатилетнем возрасте.

Разделение на ступени советско-партийных учебных заведений было несколько иным и зависело не от возраста учащихся, согласитесь, трудно представить двенадцатилетнего партработника или мальчишечку десяти лет в кресле секретаря исполкома. В данном случае первая ступень давала начальную подготовку будущего функционера, а вторая – более основательную и фундаментальную. Во всяком случае, теоретически. На практике же «результаты учебно-воспитательной стороны не особенно богаты, т.к. отсутствие квалифицированных работников-лекторов дает себя чувствовать», самокритично признавали авторы «закрытого письма». Тем не менее, все курсанты использовались на советской и партийной работе. Одновременно в губернии шла подготовка к реорганизации курса совпартшкол будущего года, «согласно резолюции 2-го Всероссийского съезда Совпартшкол». В частности, к концу лета был пересмотрен и значительно улучшен весь состав и руководителей, и работников.

В тех же уездах – Карсунском, Сенгилеевском и Ардатовском, где совпартшкол пока не было, вполне удовлетворительно действовали политкурсы.

Еще одним популярным в те годы направлением культурно-просветительской работы была так называемая культурная смычка города и деревни, которая, по мнению симбирской парторганизации, могла быть достигнута, главным образом, через сеть сельских политпросветучреждений, которые постепенно уже становились «проводниками связи города с деревней через беседы, газеты, справки. А главным образом, путем популяризации Советского законодательства по избам-читальням и Агитпунктам».

Однако советской власти требовались не только партийные и советские работники, но и специалисты в других областях – инженеры, учителя, врачи, которых еще только предстояло обучить будущим профессиям. Но прежде, чем усадить вчерашних рабочих и крестьян в учебные аудитории, большинству из них требовалось дать элементарные основы научных знаний на специальных «курсах взрослых». Однако и здесь существовали проблемы – социальный состав их был все еще слаб, но, главное, не хватало квалифицированных педагогов для работы именно со взрослыми. Забегая вперед, скажем, что позже эти курсы были реорганизованы в так называемые Рабфаки – рабочие факультеты – своеобразные подготовительные ступеньки на пути в высшие и средние специальные учебные заведения.

Впрочем, подавляющее большинство симбирян о таких высотах даже не помышляло, потому что к лету 1923 года неграмотным оставалось почти 80% населения губернии, хотя на ее территории уже действовало 60 школ по ликвидации безграмотности. Правда, летом их осталось 10-15, а большинство закрылось, потому что в страду крестьянам стало не до учебы.

Тем не менее, амбициозный план по ликвидации неграмотности к 10-й годовщине Октябрьской Революции никто не отменял и к 1 октября 23 года в губернии было намечено открыть 200 постоянно действующих ликпунктов, где предстояло трудиться, в первую очередь, школьным учителям, поскольку других «специалистов-ликвидаторов» не было.

Надо отдать должное советско-партийным властям, их планы не оставались лишь на бумаге. Так уже через месяц, к 18 сентября вместо запланированных 200 пунктов ликвидации неграмотности было открыто 209. И все 7 предусмотренных планом крестьянских домов. А к действовавшим уже библиотекам, избам-читальням, народным домам и прочим подобным очагам просвещения прибавилось 8 курсов для взрослых, 5 музеев, 4 агитпункта, 3 совпартшколы, 8 политических и столько же воскресных школ.

Это было началом полномасштабного победоносного наступления по всему культурному фронту.

ИСТОЧНИКИ

ГАНИ УО Ф.1, оп. 1. Д. 85. Л. 11,13, 28.

ГАНИ УО Ф. 1, оп. 1. Д 89. Л. 14,16

ГАНИ УО Ф. 1, оп. 1, д. 593, л. 37, 71.

Владимир Миронов

Источник фото