20 января 1963 года родился отец Агафангел (Александр Семёнов), а 17 ноября 2014 года схиигумен Агафангел, духовный отец многих православных симбирян, отошёл ко Господу. Оборвалась зримая связь с необыкновенным земляком. Всякий раз, бывая в Жадовском монастыре, я навещал отца Агафангела, просил его святых молитв, и он утешал, а я молил Господа о продлении его земных дней. Батюшка видел насквозь своих духовных чад, но никогда не обижал. Он жалел нас, вразумлял за проступки с отеческой любовью. В последний раз я приехал к батюшке 4 ноября после литургии. Пили чай, говорили обо всём. Было видно, что он очень слаб. Уехал я с большой тревогой на душе, а через несколько дней батюшки не стало. Предлагаю читателям журнала «Мономах» страницы моей летописи, связанные с схиигуменом Агафангелом.
Нафанаил
Красота храма – состояние души
Я много раз приезжал в обитель, но такого большого количества прихожан, как в праздник Казанской Божией Матери 2008 года, ещё не видел. Уже издалека, с горки, видна была большая толпа, окружившая святой источник. Основная группа паломников приехала на двух больших туристических автобусах накануне. Причастников было около 200 человек. Гости искренне радовались построенному новому храму: завершены наружные работы, начата внутренняя отделка.
Архиепископ Прокл поздравил всех с праздником иконы Казанской Божией Матери и коснулся истории:
«…Когда я впервые приехал сюда на кафедру, всё было против нас. И в это трудное время в 1994 году Господь явил чудо в образе Божией Матери. Тогда постановлением Патриарха и Синода было утверждено решение открыть Жадовскую обитель, и она возродилась из пепла».
Благочинный Псково-Печерского монастыря иеромонах Гавриил Осташкин – родом из села Малая Хомутерь Барышского района. Отца Агафангела он считает своим духовным наставником.
«С Божией помощью, – признаётся иеромонах, – я встретил человека, который наставил меня на путь истинный. Благодаря молитвам и наставлениям схиигумена Агафангела Семёнова я сейчас нахожусь в Псково-Печерском монастыре. Он с детства возил меня в Псково-Печерский монастырь и в Троице-Сергиевскую Лавру. А теперь я узнал, что мой первый духовный наставник серьёзно болен, и приехал в Жадовскую обитель. Для меня и утешение, и радость, что мы встретились сейчас в монастыре в этот праздничный день».
Первый наместник Жадовского монастыря схиигумен Агафангел ушёл от руководства обителью в связи с тяжёлой болезнью, а после продолжительного лечения в больнице дал согласие вернуться в монастырь, дабы здесь находиться под постоянным попечением братии. За несколько дней до праздника Казанской Божией Матери Агафангел принял схиму. В праздничный день архиепископ Прокл вручил ему награду: крест с украшениями – и сердечно поблагодарил за усердную и добросовестную службу, за добрые деяния, нелёгкие труды первых лет становления и строительства монастыря.
О человеке «не от мира нашего»
В селе Измайлово по славной традиции крестный ход встречают за селом. Люди выстраиваются в длинную ровную ниточку, встают на колени, склоняют свои головы перед святынями и проходят под ними. Такая трогательная картина навела меня на мысль, что сугубо покаянное отношение местного населения к святому образу Божией Матери не случайно – это ведь родина отца Агафангела.
Во время крестного хода в 2011 году в Измайлово ко мне подошла женщина – Татьяна Владимировна Дмитриева, учительница математики. Разговорились. Оказалось, что она одноклассница отца Агафангела. Попросил её рассказать о нём.
«Он и тогда был не от мира сего. У него сильно болела мама, и Саша (так его звали) посвятил себя ей. Отец от них ушёл. В семье было два брата, Саша – старший, а младший был непутёвый. Саша содержал скотину, ездил в город за лекарствами для мамы. До сих пор удивляюсь, как он, мальчишка, смог ухаживать за больной матерью? Она ведь вообще обезножила. Он до последнего дня был рядом и похоронил её сам. А десятилетку окончил. Саша был застенчивым, все свои боли держал в себе. Добрый, жертвенный, улыбчивый. Мы общались, вместе ходили кататься на горку, на каток. Каток был прямо здесь, на этой поляне, где теперь строится храм, который, мы знаем, выхлопотал для нас отец Агафангел».
Мы стояли с Татьяной Владимировной на краю большой поляны, заросшей высокими стройными берёзами, среди которых уютно расположился деревянный Казанский храм, перевезённый из Жадовского монастыря. Когда в монастыре был поставлен первый каменный храм, Казанскую церковь разобрали и привезли на родину первого наместника в село Измайлово. Она прекрасно вписалась в природный пейзаж, как будто вышла из доброй сказки…
Как всё начиналось
Это была одна из моих встреч с батюшкой. Жил он тогда в келье монастыря. Я спросил, как всё начиналось и что за явления святых икон на внешних стенах обители видели люди в 1991 году. Отец Агафангел признался, что видел их своими глазами.
– Они были будто из света сделаны и держались довольно долго, несколько дней. Когда нам сообщили, мы приехали и обомлели. Икона Божией Матери уже бледнеть стала. Сначала думали, что свет кто-то включает и даже ходили ночью на станцию смотреть, в чём дело. Я тогда ещё не был священником, приехал сюда с отцом Игорем молебен служить. А увидели эти проявившиеся лики Спасителя и Богородицы первыми трое мальчишек – они играли на току. Увидев, побежали, сказали по пути кому-то, и люди пошли... Многие это видели. Решили, что это благоволение Божие: нужно возрождать монастырь. А как? На месте монастыря ничего не было. В одном корпусе на втором этаже администрация сельская была, внизу – магазин. Вместо храма был ток, во всех стенах – сплошные дыры. В конце концов, нам отдали верхний этаж, где была администрация. Одну большую келью мы перегородили, сделали «алтарик». Соорудили небольшой престол, иконки старенькие повесили, начали молиться. В соседней келье братская была, там мы спали, и одна келья – трапезная. Вот так жили, и слава Богу.
У нас, знаете, такие чудеса происходили. На этом престольчике и перед иконой Казанской Божией Матери ещё была икона Спасителя прострелянная. Её потом отреставрировали, она сейчас в храме. Перед этими иконами сами зажигались лампадки. Потушим их, все уйдём, утром приходим: горят лампадки. И так продолжалось довольно долго... Потом нам подарили два сруба. Один сруб привезли из Павловки – председатель подарил. Второй сруб сам владыка Прокл подарил. Вот из этих срубов и сделали нашу первую деревянную церковь. Владыка часто приезжал. Первую Литургию служили под открытым небом на улице. На току был сарай, мы затянули его материалом, поставили две иконочки, аналой, подсвечники, архиепископу кафедру поставили. Бедный владыка – такая жара была! Мы-то все под навес спрятались, а он на жаре. После меня наместником стал отец Филарет. Мне пришлось уйти по болезни. Я уже не мог тянуть монастырь...
Я не удержался, спросил батюшку, как он сам считает: его болезнь – не случайна? Вот что он тогда ответил:
«Чем больше делаешь добрых дел, тем больше враг мешает. Вы думаете: так просто святое место до такой степени загадить, а потом опять восстановить? Здесь было отделение учхоза. А в храме – и прачечная, и склад, и ремонтная мастерская. В этих заброшенных домах устраивались пьянки – чего только не было! Враг, как мог, надругался над этим местом. Но и этого мало было врагу – не хотел отдавать этого места, когда мы задумали восстанавливать обитель. Я был первым насельником, и война против меня открылась. Враг чуть ли не в явь являлся… Волосы дыбом вставали…».
Последняя встреча
Мы сидим в келье батюшки Агафангела, за окном слышится, как размеренно и протяжно бьёт колокол: «не забудь, помни, мы молимся…». Владыка Прокл лично попросил схиигумена, чтобы он позволил мне записать нашу беседу на видеокамеру. Батюшка согласился, но при условии, что запись не будет использоваться для широкой огласки, а останется для истории обители. Отцу Агафангелу трудно долго сидеть, он устал, но рассказывает.
– Когда мы начали строить храм, владыка сказал: построитесь – верну икону. А икона была тогда уже у владыки Прокла: отец Николай Шитов её передал. И вот, наконец, мы возвели храм, поставили на окна решётки, и владыка привёз чудотворную икону Казанской Божией Матери. Радости, конечно, было безмерно! Теперь она на месте... Матушка наша родная...
Я знал, что отец Агафангел был крестником отца Виссариона, иеромонаха, служившего при архимандрите Каллисте, и спросил у батюшки про архимандрита Виссариона, постриженика здешнего монастыря.
– Он отсидел в тюрьмах и лагерях за веру. Вернулся – ему прописаться не дают. Он, бедный, и скитался без паспорта. То у одного верующего поживёт, то у другого. Рассказал он однажды такой случай: «Вот наш монастырь гонят по Сибири, а навстречу нам – монахи другого монастыря. Смотрю: взяли под руки два конвоира схимника и ведут. И вдруг от него столб огненный до неба взошёл! Мы все кинулись к нему благословиться... Кто-то успел, а на кого-то собак спустили, штыки наставили. А его тут же в кусты увели и застрелили. Вот как было. Хотя не всем дано видеть столб огненный от мученика, но солдаты поняли, когда народ к нему побежал».
Архимандрит Виссарион доживал свой век в нашем посёлке Измайлово – я ещё ребёнком был, когда он умер. Ох, какой у него был взгляд! Мы бегаем, играем, а то и ругаемся. Он выйдет с клюшкой, в подряснике, носочках белых шерстяных вязаных, как глянет – сразу тишина. Будто тебя насквозь видит. Прошли годы, и вдруг мне его племянница говорит: «Батюшка, ты приедь к нам, после Виссариона остался ящичек». Ящичек я забрал, стоит он теперь у нас в алтаре старого храма.
Рассказал мне батюшка о последних монахах Жадовской обители.
– Здесь недалеко в Ушаковке жила такая тётя Зина Чекушкина. Её мама была прачкой в монастыре, а Зина пела. Она помнила многих последних монахов. Говорила, что когда начались гонения на церковь, из городских монастырей монахи начали переезжать вот в такие, глухие, как наш. Так здесь собралось человек двести монахов. А потом и их забрали. А самых старых и немощных монахов просто выгнали из монастыря. И один из таких жил в бане у тёти Зины Чекушкиной. Если в администрации узнавали, что кто-то пустил монаха или священника пожить, то тут же приезжали с ОГПУ и раскулачивали этих людей. Вот потому они и прятали его в бане. А потом ещё два-три монаха жили близ Казанского источника в Барановке. Сделали земляночку там. Со Славкина несколько людей носили им еду. Они и умерли там, а последний из них ушёл в Кузнецк. Я ещё помню дедушку одного, который, будучи мальчишкой, носил еду им. Покойный Василий Аверьянович, долгожитель местный, говорил, и бабушка Варвара рассказывала, что у них там была подземная церковь своя. В предании есть, что последний монах её запечатал, а потом сказал: «Время придёт – найдёте, а для поругания я её не отдам», – и ушёл оттуда.
В Жадовке жила баба Сима, Серафима – дочь последнего секретаря епархии отца Михаила. Ему тогда сказал тогдашний владыка, ещё до закрытия нашей епархии: ты найди себе глухую-глухую деревеньку и иди служить туда. Вот он и нашёл деревню, переехал туда и там служил. Но всё-таки его достали, где-то в поезде убили. Знаете, здесь такое давление на них было, как нигде. Баба Сима умерла в доме престарелых у отца Игоря (настоятель Троицкого храма в Барыше отец Игорь (Ваховский) содержал на церковные средства два дома для престарелых). Помню её, как она, увидев нас, улыбалась, говорила: «Вот попята пришли, вот попята пришли...». Её дедушка был братом здешнего иеромонаха Ильи, который всё время ходил с крестным ходом в Симбирск с Чудотворной иконой Казанской Жадовской иконой Божией Матери.
Потом здесь в Жадовке жила бабушка Шура Вронская, которая тоже помнила монастырь. Её брат родной принял постриг после революции. Служил псаломщиком в Павловке. Как ни требовали власти, чтобы он отрёкся от Бога, – ничего у них не получилось. В их роду очень много таких. Была у них в роду Настенька. Жила в скиту. Её волк возил на спине в Жадовский монастырь на службу. Она два раза в год приезжала к нам причащаться, причём всегда на волке. Он её до околицы дотянет по снегу (снега тогда огромные были), она ему пальчиком погрозит – он сидит, ждёт её. Она – на службу... Настенька всегда заходила к бабушке тёте Шуре Вронской. Хорошая бабушка была. Она часто ездила в Хвалынск, там до революции жил в скиту на горе схиигумен Дорофей, и были у него три иеромонаха и монах. Монах был, дай Бог памяти, Никон. А иеромонахи – Азарий и Мисаил. Вокруг дома сад у него был, яблочный, и посылал он Никона продавать яблоки: на что-то жить надо было. Вот он поедет торговать яблоками: у него там два пуда, а он их за пуд отдаёт. И девчонкам всегда говорил: «Вот, девчонки, когда что-то продаёте, вы понемножку добавляйте, подкладывайте – отдавайте больше. За жизнь, знаете, сколько набежит! Тайная милостыня!» Рассказывала тётя Шура: «Один раз ночью отец Дорофей нас будит: умойтесь, оденьтесь в платочки, пойдёмте, я вам покажу, как праведник умирает. Подвёл нас к окошечку кельи. Сам внутрь зашёл. И вот они видят: на коленях перед иконами стоит монах Никон, молится. В самом же домике «Херувимскую» поют, а по всей келье свет излучается. Так умирал монах отец Никон. И другие монахи, как отец Дорофей (у него нижняя челюсть раздроблена была, ходил в схиме, потом его сослали, и он погиб), много страдали, мученической смертью умерли. А мы что? Так, плевок у них под ногами... Помню, когда Иоанн Крестьянкин умирал, собралась вся братия монастыря вокруг него... Батюшка тяжко вздыхает, долго-долго молчит, опять тяжело вздыхает. Я затаился и отчаянно боюсь нарушить его переживания. И молюсь, молюсь за него: дай Бог ему сил продолжать бороться и своим примером продолжать давать нам негасимую искру веры, надежды и любви... Лежит он на коечке. Наместник и братия просят его: «Батюшка, ты напоследок скажи нам что-нибудь». Он одного из них подозвал и так ему шёпотом говорит: «Игумена не осуждайте». А потом другого зовёт: «И любовь имейте». Вот и всё. «Кого мы можем судить? Все люди хороши. Кто-то из нас думает так, а кто-то не так. У кого-то правда такая, у другого своя. ...Мне самому-то остались год и неделя... Вот так».
И тут, как только батюшка произнёс последние слова, в моей видеокамере, стоявшей на штативе, закончилась лента на кассете. У меня аж мороз по коже пробежал: совпадение или благоволение свыше? Запись этого моего удивления сохранилась на диктофоне: слышно, как после слов схиигумена вдруг запищала выключившаяся камера и раздался мой изумлённый возглас...
«Мономах», №1(85), 2015 г.
