Впервые эта статья была опубликована в швейцарском сетевом издании «Наша Газета». Нашему журналу её предоставил автор Иван Грезин – историк и журналист, живущий в Швейцарии.
В центре старого города Женевы, на Grand-Rue, то есть на «Большой», когда-то центральной улице всей Женевы тех времён, когда в середине XIX века ещё не были снесены старинные городские укрепления, на доме под номером 14 размещена мемориальная доска в память о Николае Михайловиче Карамзине. Надпись по-французски гласит: «Николай Карамзин, знаменитый русский историк и писатель, жил в этом доме со 2 октября 1789 г. по 1 марта 1790 г.». И действительно, зимой 1789–1790 годов Н.М. Карамзин провёл в этом доме, номер которого в конце XVIII века был иным − 17, несколько месяцев («Не помню, писал ли я к вам, чтобы вы адресовали письма свои à la Grande Rue, № 17,» ‒ уточняет русский путешественник своему корреспонденту).
Здесь он снимал у некоей мадам Лажье описанную в тех же знаменитых «Письмах русского путешественника» комнату:
«За десять рублей в месяц я нанял себе большую, светлую, изрядно прибранную комнату в доме, завёл свой чай и кофе; а обедаю в пансионе, платя за то рубля четыре в неделю. Вы не можете вообразить себе, как приятен мне теперь новый образ жизни и маленькое завёденное мною хозяйство!».
Отмечающееся в этом году 250-летие со дня рождения великого историка пробудило интерес ко всему, что связано с его именем. А история карамзинской мемориальной доски в Женеве оказалась поистине детективной, наполненной загадками.
О том, что Н.М. Карамзину в Женеве, важной точке в передвижениях русского путешественника по Европе, установлена памятная доска (кстати, интересно было бы узнать, установлены ли где-нибудь ещё на маршруте путешественника подобные доски?), на родине историка не ведали вообще.
Но самое поразительное, что, находясь в самой Женеве, докопаться о том, кто, когда и по какому случаю её разместил, было так же трудно, как если бы вы пребывали на берегах Волги или Невы. Автор провёл полномасштабное исследование о памятной карамзинской доске, попутно выяснив, каким образом в городе Женеве вообще можно установить какую бы то ни было мемориальную доску. Действия, которые следует предпринять, сильно различаются, если речь идёт о частном или о муниципальном владении. В первом случае все переговоры должны идти только с владельцами здания, которые единолично, что естественно, решают все вопросы об установке. Городские власти могут вмешаться только в случае, если размещаемый ‒ хоть и на частном владении, но в публичном пространстве ‒ текст будет содержать какую-то недозволенную законом информацию (оскорбления по расовому или национальному признаку, порнографию и т. п.). Если хозяева технически не в состоянии самостоятельно установить доску (или, что для властей равнозначно ‒ требования те же ‒ вывеску, рекламный стенд и т. п.), на помощь приходит Service du génie civil/Гражданская инженерная служба. В ведение этой же службы входит проверка того, чтобы устанавливаемый объект (досок это, само собой, в меньшей степени касается, но вот стендов или вывесок вполне) не мешал, например, движению пешеходов и транспорта.
Если же памятная доска устанавливается на муниципальном владении, то всё решается на уровне Административного совета – законодательного городского органа, который выносит соответствующее решение и, если надо, проводит вместе с городским правительством официальную церемонию открытия.
Итак, первым делом автор этих строк выяснил, что дом под номером 14 является частным владением и, кстати, пребывал таковым уже в карамзинские времена. Сейчас это совладение: в земельном реестре Женевы у дома значатся 27 собственников, как физических, так и юридических лиц ‒ надо понимать, владельцев квартир и расположенного на первом этаже кафе-бара. Представляет их интересы компания по недвижимости, причём их даже две: первым этажом, т. е. кафе-баром, ведает одна компания – «Комтуар Иммобилье», а всем остальным зданием ‒ другая, «Режиссёр дю Леман». Причём до начала 2012 года первая компания ведала всем зданием. После запросов и встреч в обеих фирмах выяснилось: ничего по установке доски в архивах ни там, ни тут не имеется, что, кстати, оказалось весьма странным. Выяснилось также, что примерно до 1988 года зданием владели не хозяева квартир, а некая компания по недвижимости «Гранд Рю Гранж», но она прекратила своё существование в 2003 году, архивов её тоже не сохранилось. Ничего по истории доски не оказалось и в инженерной службе ‒ это значило, что владельцы установили её самостоятельно, без технической помощи города.
Наконец первую зацепку дали в Службе безопасности и общественного пространства (это как раз там доска и её содержание проверялись на благонадёжность): в их реестрах остался след, что какое-то решение по установке принималось в январе 1983 года. Но какое именно решение принималось и, главное, по чьему ходатайству, оставалось неизвестным. Одно было хорошо: примерное время установки доски прояснилось. И ранее, по её внешнему виду можно было определить, что она не очень старая ‒ не XIX века и не начала XX точно. К тому же автор этих строк уже мог лицезреть её при первом своём приезде в Женеву осенью 1989 года, кстати, по забавному совпадению – ровно через двести лет после Карамзина. И не к этому ли юбилею была приурочена установка доски?
Наконец, после двух месяцев поисков, совместными усилиями Государственного архива Женевы и архива городского Департамента строительства были отысканы дополняющие друг друга письма, которые пролили свет на историю памятной доски.
21 ноября 1982 года в Государственный архив написал некий Леонид А. Гран. Он напоминал о пребывании в доме № 17 знаменитого историка и писателя, выражал желание установить там мемориальную доску и спрашивал, под каким номером этот дом существует сейчас и в какую инстанцию должно обратиться за разрешением. Архив ответил через месяц, накануне рождественского перерыва, сообщил нынешний номер дома, дал адреса Службы расследований и надзора (ныне Служба безопасности и общественного пространства) и уже упоминавшегося тогдашнего владельца «Гранд Рю Гранж».
17 января 1983 года компания по недвижимости «Крамер», представитель владельца, сообщила в Административный совет о своём согласии на установку доски, проект которой Гран им успел представить.
31 января 1983 года Административный совет ответил, что возражений не имеет (Archives d’Etat de Genève (AEG), Archives C 110, 874-785). Так как всё касалось частного владения, ни в архивах различных служб, ни в архивах женевских газет о точной дате установки, которая, видимо, случилась тут же, в первой половине 1983 года, никаких данных, к сожалению, нет.
Кем же был Леонид Гран? Обрывочной информации о нём вроде бы много, в Женеве продолжают жить люди, которые его помнят, но не всё остаётся ясным. Никакого портрета этого таинственного почитателя Карамзина, пусть даже на групповой фотографии, найти так и не удалось. В приводимых ниже биографических сведениях, почерпнутых в Сети и в архивах ЗАГС Женевы, слова «вероятно» или «наверное» будут, к сожалению, появляться очень часто.
Фамилия «Гран» вполне могла встречаться в России, однако в нашем случае она не была исконной. Свою фамилию наш герой изменил в эмиграции, подтвердил эту перемену при натурализации в Соединённых Штатах, а при рождении в Санкт-Петербурге 2 сентября 1910 года (по какому стилю, неизвестно) его, вероятно, звали Леонид Александрович Клачкин или Клячкин ‒ все встречавшиеся автору написания были сделаны латиницей, и восстановить подлинную орфографию пока невозможно. Отца Леонида в сохранившихся в Женеве документах писали почему-то на венгерский манер «Шандор», то есть Александр, а мать звали Фанни Златогорова. Во времена революции и Гражданской войны семья каким-то образом оказалась в Китае, и в 1934 году двадцатитрёхлетний «Леонид Арнольд Гран», бывший русский подданный, окончательно покинул Шанхай и переехал в Америку, где с 1929 года он уже обучался социальным наукам в Университете Беркли (кстати, полутора веками раньше именно своё двадцатитрёхлетие встретит Николай Михайлович Карамзин на берегу Женевского озера, о чём упомянет в «Письмах»).
В Америке же в 1935 году Гран скоропалительно женился на некоей Маргарет Лидерс, но этот первый брак долго не продлился и к 1940 году распался. В составе американской армии Леонид Гран воевал потом на европейском фронте. Дослужился, между прочим, до звания майора. А примерно с 1952 года Гран уже в Женеве, где стал штатным переводчиком-синхронистом в ООН ‒ недаром он свободно владел английским, русским, французским и немецким языками. Гран активно участвовал в жизни русской колонии в Женеве, являлся прихожанином православной церкви, в течение многих лет состоял в правлении Русского кружка при Женевском университете. Проживал он по адресу: авеню Криг/avenue Krieg 36 и тут же в Женеве скончался 10 июля 1985 года. Похоронен был на кладбище Сен-Жорж, где много лет спустя, 5 июня 2011 года, обрела последнее пристанище и его вторая жена Мария Магдалина, урождённая Харгитай/Hargitay, родившаяся 13 октября 1918 года, по происхождению венгерка из Трансильвании, уроженка города Арада. Их единственная дочь Мария, родившаяся в женевском кантоне 5 июля 1952 года, жила во Франции, где скончалась бездетной раньше матери, так что никаких потомков у семьи Гранов больше не осталось. Все личные вещи и документы, как подтвердил автору этих строк человек, занимавшийся ликвидацией имущества после смерти Марии Магдалины Гран, были уничтожены...
История семьи Гран закончилась. Но памятная доска в честь Карамзина, установленная на Гранд Рю по влечению души Леонида Грана, остаётся памятником не только Николаю Михайловичу, но и его таинственному женевскому почитателю.
«Мономах», №6(96), 2016 г.
