Последний шаг / 20 Июля 1938 / История Ульяновска / Годы и люди

Призыв был услышан. Широкие партийные массы признали допущенные перегибы и ошибки и принялись исправлять таковые с тем же рвением, с которым совершали.

Тем не менее, это стало первым шагом к обузданию «большого террора». Второй и последний был сделан почти через год – в ноябре. Но для этого из НКВД пришлось «вытеснить» Н.И. Ежова.

«Новая метла»

20 июля у «железного наркома» появился новый заместитель, он же – Начальник Главного управления Госбезопасности НКВД СССР комиссар государственной безопасности 1-горанга Л. П. Берия. До этого назначения Лаврентий Павлович был на ответственной партийной работе на Кавказе и никакого отношения к НКВД не имел.

А спустя четыре месяца – 23 ноября, в Политбюро ЦК на имя Сталина поступило письмо Ежова, в котором тот просил освободить его от работы Наркома внутренних дел СССР из-за целого ряда ошибок и промахов, допущенных им на этом посту. Уже на следующий день Политбюро удовлетворило просьбу Николая Ивановича «ввиду изложенных в заявлении моментов, а также принимая во внимание его болезненное состояние».

За бывшим «железным наркомом» пока сохранялись должности секретаря ЦК ВКП(б), председателя Комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта СССР, коим он стал «по совместительству» в апреле 1938-го. Однако на эти постах Ежов надолго не задержался – уже в апреле 1939 года он был арестован и 4 февраля сорокового – расстрелян.

Вернемся, однако, в тридцать восьмой.

В освободившееся кресло руководителя НКВД сел Л.П. Берия, которому, вместе с Генеральным прокурором СССР А. Я. Вышинским и предстояло исполнять Постановление Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», принятое 17 ноября, то есть за неделю до якобы добровольной отставки Ежова.

Это постановление и стало тем самым вторым и последним шагом к обузданию ежовщины.

«Тайны» следствия»

В преамбуле документа, как и положено, отмечена большая работа по разгрому врагов народа, которую в 1937–1938 годах под руководством партии проделало НКВД. И которую, по мнению СНК и ЦК ВКП(б), следовало продолжать, но «при помощи более совершенных и надежных методов».

Отдав дань «успехам и достижениям», авторы Постановления перешли к анализу «крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры», которыми воспользовались «враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД, как в центре, так и на местах». Пробрались для ведения подрывной деятельности, стараясь «всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же время, спасая от разгрома своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД».

Одной из причин сложившейся ситуации, авторы документа считали введенный в июле 1937 года печально знаменитым приказом НКВД № 00447 упрощенный порядок ведения следствия и суда. Этот порядок, по сути, избавлял «органы» от необходимости тщательной агентурно-осведомительной работы, позволяя заменить ее практикой массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и качестве расследования. При таком подходе следователь, как правило, ограничивался получением от обвиняемого признания его вины и совершенно не заботился о подкреплении оного объективными документальными данными, такими как показания свидетелей, акты экспертиз, вещественные доказательства и так далее.

Часто арестованные месяцами не допрашивались, а когда допрашивались, то далеко не всегда под протокол. Зачастую вместо него, следователи фиксировали показания в виде заметок, на основании которых, спустя недели, а порой и месяцы, составляли «общий протокол», игнорируя при этом требование УПК о дословной, по возможности, фиксации показаний допрашиваемого.

Очень часто протокол допроса не составлялся до тех пор, пока арестованный не признавался в совершенных им преступлениях, а его аргументы, опровергавшие те или иные обвинения, в протокол вообще не вносились.

На фоне сказанного сущей мелочью кажутся такие отмеченные в Постановлении недостатки, как неряшливое оформление следственных дел, приобщение к ним черновых, неизвестно кем исправленных и перечеркнутых карандашных записей показаний, а также не подписанных допрошенным и не заверенных следователем протоколов и даже не утвержденных обвинительных заключений.

Прокуратура же, вместо того, чтобы пресекать многочисленные нарушения, просто регистрировала и штамповала следственные материалы, не вдаваясь в суть, чем фактически их узаконивала.

НКВД выходит из тени

Раскрыв и разоблачив перечисленные выше «тайны следствия», Совнарком и ЦК ВКП(б) обозначили меры, необходимые для возвращения уголовного процесса в рамки Уголовно-Процессуального Кодекса и советской Конституции.

С этой целью органам отныне запрещалось проводить любые массовые операции по арестам и выселению. Теперь арестовывать людей разрешалось только по постановлению суда или с санкции прокурора, которым органы НКВД обязаны были представить мотивированное постановление и все материалы, обосновывавшие необходимость заключения человека под стражу. Прокурору же, прежде чем принять решение, надлежало все представленное внимательно изучить, а в случае необходимости потребовать проведения дополнительных следственных действий или представления дополнительных следственных материалов. Теперь за каждый необоснованный арест прокурор отвечал наравне со следователем.

15 ноября Генеральный Прокурор СССР А.Я. Вышинский дал подчиненным на местах распоряжение приостановить рассмотрение всех дел на «тройках», созданных в порядке особых приказов НКВД СССР. А спустя два дня, Постановлением ЦК были ликвидированы и сами «тройки». Все следственные дела передавались на рассмотрение только в соответствующие суды или – в Особое Совещание при НКВД СССР.

Этот административный орган и положение о нем были утверждены Политбюро ЦК ВКП(б). 28 октября 1934 года.

В состав ОСО входили: заместители Народного Комиссара Внутренних Дел; уполномоченный НКВД по РСФСР; начальник Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции и Народный Комиссар союзной республики, на территории которой возникло дело. Кроме того, Положение предусматривало обязательное участие в заседаниях прокурора СССР или его заместителя, которые, в случае несогласия как с самим решением Особого Совещания, так и с направлением дела на его рассмотрение, имели право протеста в Президиум ЦИК СССР, до вынесения решения коим производство по делу приостанавливалось.

Полномочия ОСО распространялись на «лиц, признаваемых общественно опасными». Их оно имело право «ссылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5-ти лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагери на срок до 5-ти лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными». А вот давать большие сроки и, тем более, выносить смертные приговоры, Особое Совещание, несмотря на грозное название, не могло. Наоборот, в зависимости от поведения сосланных или заключенных, оно было вправе сокращать срок их пребывания в ссылке или в ИТЛ и освобождать от дальнейшего пребывания в специальных трудовых поселениях.

Вернемся, однако, к следствию. «В связи с возрастающей ролью прокурорского надзора и возложенной на органы Прокуратуры ответственностью за аресты и проводимое органами НКВД следствие», все надзиравшие за ним прокуроры, отныне утверждались в должностях напрямую ЦК ВКП(б) по представлению соответствующих обкомов, крайкомов и прокурора Союза ССР. Таким образом, оказать на них какое-либо давление становилось затруднительно.

27 ноября Генеральный Прокурор СССР А.Я. Вышинский издал ведомственный совершенно секретный приказ № 1/001562, которым, фактически продублировав Постановление, призвал подчиненных строго следовать нормам закона, жестко следить за его соблюдением со стороны личного состава НКВД и решительно пресекать любые нарушения.

«Обжегшись на молоке…»

Но, самое главное, Приказ устанавливал порядок выдачи санкций на арест. Отныне таким правом наделялись лишь прокуроры союзных и автономных республик, краев и областей. Их районным и городским коллегам разрешалось делать это лишь в исключительных случаях с немедленным уведомлением областного прокурора.

В военной прокуратуре, а также в железнодорожной. и водного транспорта, санкционировать арест имели право только прокурор соответствующего военного округа, линейный прокурор дороги или водного бассейна, а в случае их отсутствия, – заместители.

Дача санкций на арест по телефону, по справкам, меморандумам и тому подобным документам запрещалась.

Не остались в стороне от этого в буквальном смысле жизненно важного вопроса и партийно-советские органы – 1 декабря СНК и ЦК ВКП(б) выпустили еще одно постановление – «О порядке согласования арестов».

В соответствии с ним для взятия под стражу ряда категорий ответственных работников вводились дополнительные согласования. Так, депутатов Верховного Совета СССР и советов союзных и автономных республик разрешалось брать под стражу только с согласия председателя Президиума Верховного Совета СССР и соответствующих республиканских Советов.

Нельзя было просто так арестовывать и руководящих работников союзных и республиканских наркоматов, а также приравненных к ним центральных учреждений: начальников управлений и заведующих отделами, управляющих трестами и их заместителей, директоров промышленных предприятий, совхозов и так далее, а также заместителей этих руководящих товарищей. Кроме того, под аналогичные ограничения подпадали служащие советских учреждений – инженеры, агрономы, профессора, врачи, руководители ученых и научно-исследовательских институтов. Согласовывать их арест надлежало с соответствующими союзными или республиканскими наркомами.

Разрешения на аресты членов и кандидатов в члены ВКП(б) органам давали первые, а в случае их отсутствия — вторые секретари районных, городских, окружных, краевых, или областных комитетов ВКП(б), или ЦК нацкомпартий. А в отношении коммунистов, занимавших руководящие должности в Наркоматах Союза ССР и приравненных к ним центральных учреждениях, или в отношении ответственных работников-коммунистов партийных, советских и хозяйственных учреждений требовалось согласие Секретариата ЦК ВКП(б).

* * *

Перечисленные, а также целый ряд других мер, в конце концов, вывели следствие из «тени» упрощенного порядка и вернули его в русло Уголовно-Процессуального Кодекса, завершив тем самым «ежовщну».

Теперь предстояло разобраться с его последствиями. Но это была задача уже следующего, 1939 года.