Сын за мать не отвечает / 15 Августа 1937 / История Ульяновска / Годы и люди

Это – один из первых заголовков, выданных Яндексом на запрос «дети репрессированных». А всего среди приоритетных, таких – десятки, а, может быть, и сотни. И за каждым – душераздирающая история. «Юлия Войлошникова вспоминала: «12 мая 1938 года пришли за мною. «Собирайтесь сами и собирайте ребенка. Вы арестованы». Я ответила, что сына хочу передать своим родителям. В ответ услышала: «Нам некогда возиться с передачей мальчика»… Узнав наконец, что мои родители живут совсем рядом, разрешили… Через два дня после моего ареста к моим родителям пришел работник НКВД и сказал, что мальчика незаконно им передали, он должен его забрать. Он подчеркнул: «Ребенок воспитывался в семье врагов народа, и мы обязаны его перевоспитать».

А как перевоспитывали? Известно как: «Дети, виноватые в том, что родились у своих родителей, воспитывались в условиях всеобщей ненависти, физических наказаний и насмешек. Воспитатель мог избить за крошки хлеба в карманах одежды, заподозрив, что воспитанник прячет хлеб для последующего побега. Во время прогулок на них сыпались насмешки и обзывательства «врагами». Дети, изъятые из таких семей, считались потенциальными «врагами народа», потому всесторонний прессинг в их адрес воспринимался как воспитательная мера».

Ну, а чего же еще ждать от «детского ГУЛАГа»? Это хлесткое определение встречается практически во всех попавшихся на глаза публикациях по данной теме. А вот ссылок на какие-либо документальные источники, из которых авторы черпали свои душераздирающие истории, встретить не удалось. В лучшем случае – воспоминания неких «Юлий Войлошниковых» и прочих «жертв политических репрессий». Зато эмоций – с избытком. Как в дамском сериале.

Нас же интересуют основанные на документах факты. Вот к ним и обратимся.

Кого и за что

15 августа 1937 года Народный Комиссар Внутренних дел СССР товарищ Ежов подписал оперативный приказ № 00486, объявлявший о начале операции по «репрессированию жен изменников родины, членов право-троцкистских шпионско-диверсионных организаций, осужденных военной коллегией и военными трибуналами по первой и второй категории, начиная с 1-го августа 1936 года». Документ довольно объемный, поэтому не станем приводить его полностью, а рассмотрим лишь ряд важных моментов.

В соответствии с приказом аресту подлежали «жены, состоявшие в юридическом или фактическом браке с осужденным в момент его ареста», а также те, которые успели развестись, но причастные к контрреволюционной деятельности осужденного, укрывавшие его, знавшие о его антисоветской работе, но не известившие об этом соответствующие органы.

А вот жены, разоблачившие своих мужей и сообщившие о них, куда следует, от ареста освобождались. Как и беременные; имеющие грудных или больных детей, сами тяжело или заразно больные и нуждающихся в уходе; а также достигшие преклонного возраста.

Спустя год – приказом НКВД СССР № 00689 от 17 октября 1938, в предыдущий документ были внесены изменения, значительно сузившие круг потенциальных преступниц. Теперь в него входили лишь те, кто «по имеющимся материалам были в курсе или содействовали контрреволюционной работе своих мужей», а также «в отношении которых органы НКВД располагают данными об их антисоветских настроениях и высказываниях и которые могут быть рассматриваемы как политически-сомнительные и социально опасные элементы». То есть за не разоблачение мужей и не донесение о них больше не арестовывали.

Под этим документом, кроме подписи Наркома Ежова, стоит и подпись его недавно назначенного нового заместителя – Начальника Главного управления Госбезопасности НКВД СССР комиссара государственной безопасности 1-горанга Л. П. Берия.

На полное государственное обеспечение

Ну, а теперь, о детях репрессированных. Их разрешалось взять на свое полное иждивение оставшимся на свободе родственникам (привет «Юлии Войлошниковой». Неужели соврала?).

Если же родни не находилось, то груднички вместе с матерями уезжали в лагеря, где находились до полутора лет, после чего передавались на волю, в детские дома и ясли.

Малышей в возрасте до трех лет помещали в аналогичные учреждения, имевшиеся в населенных пунктах, где до ареста жили их родители. Детей от трех до пятнадцати тоже отправляли в детдома, но «других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и пограничных городов». При этом все они принимались на полное государственное обеспечение.

Отдельно отметим, что, согласно приказу, учреждения, куда отправляли внезапно осиротевших ребятишек, находились в ведении комиссариата народного просвещения, а не НКВД и таким образом не имели никакого отношения к ГУЛАГу. Тем не менее, именно начальники органов НКВД определяли, в каких именно детских домах и яслях можно разместить детей до 3-х летнего возраста и обеспечивали их немедленный и безотказный прием. Они же «совместно с заведывающими или представителями ОБЛОНО производят проверку персонала домов, и лиц, политически неустойчивых, антисоветски настроенных и разложившихся — увольняют. Взамен уволенных персонал домов доукомплектовывается проверенным, политически надежным составом, могущим вести учебно-воспитательную работу с прибывающими к ним детьми».

В отношении тех, кто был старше 15 лет, вопрос их дальнейшей судьбы решался индивидуально, «в зависимости от возраста, возможностей самостоятельного существования собственным трудом, или возможностей проживания на иждивении родственников».

А 20 мая 1938 года вышел специальный циркуляр НКВД «О порядке устройства детей репрессированных родителей в возрасте свыше 15 лет».

В соответствии с ним, несовершеннолетние указанной возрастной категории «не внушающие своим поведением социальной опасности, не проявляющие антисоветских, реваншистских настроений и действий, при наличии родственников (не репрессированных) могут быть переданы последним на полное их иждивение.

При отсутствии же таковых, «благонадежных» юношей и девушек – учащихся, «следует помещать в детские дома в пределах области, края, республики (за исключением мест, где были репрессированы их родители), дав им возможность окончить среднее учебное заведение». Решение об этом принимали региональные управления НКВД по согласованию с местными органами просвещения. При этом полную ответственность «за создание необходимых условий для окончания учебного заведения указанной категорией детей» несли именно руководители подразделений НКВД.

Тех, кто учиться не мог или не хотел, устраивали на работу на предприятия и учреждения в пределах области, за исключением предприятий и учреждений оборонного значения и опять же, кроме городов, в которых были репрессированы их родители.

И за учащимися, и за трудящимися юношами и девушками из семей врагов народа устанавливалось постоянное агентурное наблюдение для своевременного вскрытия и пресечения возможных антисоветских и террористических настроений и действий.

В случае выявления таковых, «социально опасные дети», «должны предаваться суду на общих основаниях и направляться в лагеря НКВД.

«Детский ГУЛАГ» в Ульяновске

На сентябрь 1938 года в нем насчитывалось 79 детей репрессированных. Все они жили в детских домах наркомпросса № 5, 7 и 10, о чем четырнадцатого числа и информировал секретаря горкома ВКП(б) Растегина помощник начальника горотдела НКВД лейтенант госбезопасности Иванов совершенно секретной докладной запиской «О состоянии содержания и воспитания детей репрессированных родителей».

«В настоящее время детские дома возвратились из летних лагерей и приступили к подготовке к учебному году. Проверкой подготовки к новому учебному году установлено наличие достаточной обеспеченности всех детей учебными пособиями, теплой одеждой и педагогической помощью», – писал чекист о жизни юных «узников».

К середине сентября был в основном закончен и текущий ремонт зданий перечисленных учреждений. За исключением детского дома № 7, где, из-за халатности заведующей Поляковой, он затянулся.

В докладной также упомянуты некие факты «безобразного содержания детей», имевшие место в июле. Но они, утверждает лейтенант госбезопасности, в основном устранены благодаря мерам, принятым Гороно и партийно-комсомольскими организациями города.

Что касается политико-морального состояния детей репрессированных, то автор докладной оценивает его, как в основном удовлетворительное. Во всяком случае, фактов антисоветских выступлений, проявлений недовольства, вражды и прочих тревожных признаков в их среде не отмечено. Как и «предубедительного» отношения к ним со стороны административно-воспитательского персонала.

Вместе с тем, считал автор документа, Гороно и горком ВЛКСМ проявляют халатность в таком важном деле, как укрепление штатов детских домов производственными и воспитательскими кадрами, а также полный произвол в этом вопросе со стороны администрации самих детских учреждений. В результате персонал таковых «систематически засоряется лицами, воспитание детей в советском духе коим доверено быть не может».

Так, например, в детдоме № 8, которым руководила бывшая член ВКП(б) Базанова, исключенная из рядов за отрыв от партийной организации, воспитательницами работают некие Тихонова и Шемякина. Обе – жены репрессированных врагов народа. Причем последняя, уточняет чекист, ранее уже была уволена из названного учреждения за грубое обращение с детьми и халатность, но заведующая снова приняла ее на работу. Более того, и сама Базанова «с детьми обращается грубо и авторитетом не пользуется», а в ее деятельности, по мнению Иванова, «отмечено наличие тенденции к дальнейшему заполнению вакантных мест за счет приема на работу жен репрессированных за к/р деятельность лиц». И это притом, что по вине горкома ВЛКСМ в этом детском доме уже в течение пяти месяцев нет пионервожатого, «в силу чего общественно-массовая работа среди детей отсутствует».

Впрочем, и в других аналогичных учреждениях города она тоже была не на высоте. В результате дети, оказавшиеся без надлежащего присмотра, проводили значительную часть времени на улице, где общались с воспитанниками трудколонии НКВД и даже вместе с ними участвовали в краже фруктов из прилегающих к детскому дому садов, – билтревогу чекист.

Сообщая обо всех этих недостатках, начальник горотдела НКВД просил секретаря горкома принять необходимые меры «по укреплению штата воспитательским составом, а также и политико-воспитательной массовой работы в дет. домах».

* * *

Кто ж спорит: лишение ребенка родителей, изъятие его из семьи, из привычной, уютной домашней атмосферы есть величайшая для него трагедия и психологическая травма, возможно, на всю оставшуюся жизнь. И всякий нормальный человек не может не желать того, чтобы такое случалось, как можно реже, а лучше – не случалось бы вообще. Однако подобные ситуации всегда были, есть и, к сожалению, будут. Причем не только в «тоталитарном сталинском» СССР или в «авторитарной» России, но и в самой что ни наесть демократической, гуманной Европе. И ни когда-то там, в прошлом.

Достаточно пошарить в том же интернете, чтобы узнать: в либеральных европейских странах детей отбирают у родителей за то, что те заставляли их делать уроки, за окрик, за легкий шлепок по попке, за запрет посещать «уроки толерантности», которые ведут откровенные извращенцы и педофилы, за уговоры подождать со сменой пола хотя бы до окончания детского сада и много за что еще. А вы говорите: «кровавая гебня».

Важно, чтобы государство по тем или ирным причинам берущее на себя заботу о своих юных гражданах, отстаивало, прежде всего, их интересах, аккуратно и бережно сплетая их в общую ткавнь интересов общественно-государственных. Как это и пытался делать лейтенант госбезопасности Иванов, выполняя требования циркуляра от 20 мая 1938 года.