Эти события произошли ровно 174 года назад. Шёл 1850-й год. Последние числа марта. Наталья Алексеевна Языкова, жена Александра Михайловича – старшего брата поэта Языкова, получает из Москвы письмо, датированное 25 марта (все даты приводятся по старому стилю; по новому стилю это произошло 6 апреля – прим.ред.).

Письмо начиналось интригующе: «На днях приехала я сюда, любезная Наталья Алексеевна, и Хомяковы встретили меня новостью…». И то, что следовало в послании далее, вероятно, наделало много шума не только в доме Языковых, но и в кругу симбирян, близких этой семье: очевидно, последовали многочисленные обсуждения, приготовления, хлопоты…

Эту новость спешила сообщить Елизавета Алексеевна Елагина (1825–1848) – дочь той самой Авдотьи Петровны Елагиной, которая была одной из самых замечательных русских женщин первой половины XIX века. Племянница поэта В.А. Жуковского, она приходилась матерью братьев Киреевских от первого её брака: старшего – Ивана Васильевича, публициста и одного из основателей русского славянофильства, и младшего – Петра Васильевича, собирателя русских народных песен. Московский дом Авдотьи Петровны у Красных ворот в 20-40-е годы XIX века был одним из наиболее любимых и посещаемых московской просвещённой публикой.

«Все лучшие люди в России собирались у нее по воскресеньям. Бывали Пушкин, Мицкевич, Жуковский, Гоголь, Хомяковы, Валуев, Герцен, Грановский, Огарев, Самарин, Аксаковы, Чаадаев и многие другие. А поэт Языков жил у неё в доме и был очарователен, когда выпив вина или шампанского, начинал импровизировать стихами», – вспоминала Мария Васильевна Беэр, внучка хозяйки литературного салона.

Вернёмся к письму, и как пишет далее Елизавета Елагина, «никто из ваших не хотел к вам об этом писать, желая вас удивить, но я, – признаётся автор письма, – не утерпела». Не утерпела Елизавета Алексеевна скрыть в тайне следующую новость: Гоголь, которому 19 марта исполнился 41 год, «берёт подорожную в Симбирск и надеется на будущей неделе быть у вас в пятницу».

При этом, автор письма просила сообщённое ей держать в секрете даже от самого гостя, желающего своим приездом в губернский город сделать близким друзьям сюрприз. Упоминаемая пятница, в которую должен прибыть Гоголь в Симбирск, приходилась на самый последний день марта. «Предупредите ваших знакомых, – советует Елизавета Алексеевна, – чтобы они запаслись всею возможною признательностью; пусть разгадывают и изучают нашего общего друга».

«До нас доходят слухи, – продолжает автор письма, – что у вас в Симбирске удивительно как весело, что заставляет Константина Аксакова ужасно вздыхать о временах Грозного, когда все девушки и дамы сидели в теремах за пряжею. Гоголь, кажется, не его мнения и поэтому едет к вам с большим удовольствием и везёт вторую часть «Мёртвых душ», я ещё не успела их прочесть, то есть – послушать, ибо недавно переехала из деревни и нахожусь в ужасных хлопотах». А чтобы посещение Гоголем Симбирска совсем было замечательным, Елизавета Елагина, зная гоголевскую любовь к анекдотам, советовала Наталье Алексеевне: «Расскажите ему побольше анекдотов. Я думаю, у вас их очень много должно быть в запасе. Надеюсь, что Гоголь останется доволен вашим приёмом».

Упоминаемый в письме Константин Аксаков – старший сын писателя Сергея Тимофеевича Аксакова. Кроме того, он являлся известным литератором, публицистом, критиком и лингвистом, одарённость которого Гоголь высоко ценил. Будучи идеологом славянофильства и стремясь возродить национальное «русское платье», Константин Сергеевич в 1840-х годах отрастил себе бороду и появлялся в обществе не иначе как в зипуне и мурмолке, что вызывало в Москве насмешливые пересуды.

Слухи о веселье в Симбирске, огорчая одного и вселяя надежды в другого, планирующего отправиться в путь, подогревались вдобавок и печатными известиями. Издатель журнала «Москвитянин», академик и историк М.П. Погодин в 1850 году опубликовал в 8-м номере журнала письмо, датированное 4 марта текущего года, под названием «Симбирск во время дворянских выборов 1850 года». Анонимный автор поделился приятными воспоминаниями о только что прошедших в феврале дворянских выборах.

«Никто не запомнит такого многолюдного съезда дворян, какое было ныне! – писал издателю «Москвитянина» некий корреспондент, который, безусловно, был симбирянином. – Каждый из десяти уездов Симбирской губернии дал своих представителей в избытке; сверх того, многие из господ дворян с семействами своими прибыли из других соседних губерний. Город кипел народом, стекшимся из дальних мест для торговли на предстоящей Сборной ярмарке, оживляющей край ежегодно. Всё было полно деятельною жизнью. В продолжение двухнедельного течения выборов разного рода веселости продолжались почти беспрерывно. Первый сигнал подал наш Губернский Предводитель, Николай Тимофеевич Аксаков [дядя Константина Аксакова. – прим. авт.], великолепным обедом, данным от него Симбирскому Дворянству, после которого, через несколько дней, в знак признательности к своему любимому Предводителю, все Дворянство Симбирской губернии дало ему блистательный обед в пышной зале Дворянского Собрания».

Важно уточнить, что новое здание Дворянского собрания построено в конце 1847 года и 1 января 1848 года было открыто. Описывая две февральских недели 1850 года как сплошную череду балов, званых обедов и других увеселений, особое внимание автор корреспонденции из Симбирска уделил балу, данному симбирским дворянством новому начальнику губернии князю Петру Дмитриевичу Черкасскому.

«Великолепная Дворянская зала засверкала тысячью огней. Казалось, ночь задумала поспорить с дневным светом! В десять часов вечера загремела музыка. Бал открыт был губернским Предводителем Дворянства с Княгинею, супругою Начальника губернии – виновника бала. После Польского бесчисленные ряды танцующих понеслись по паркету. Не стану описывать вам ни роскошных дамских уборов, ни прелести танцующих красавиц, ни пышного угощения, далеко продолжавшегося за полночь… Поделюсь только с вами кратким стихотворным отчетом одного из наших приволжских поэтов, написанных по желанию дамы, потребовавшей от него описания этого бала, но и поэт, как увидите из прилагаемых стихов, только бегло очертил это празднество.

ЕЛИЗАВЕТЕ ПЕТРОВНЕ МЕЩЕРИНОВОЙ

Вы желали, вам о бале

Скромный стих чтоб мой звучал;

Как в дворянской пышной зале

Рой красавиц ликовал;

Их блестящие наряды,

Сладость милую речей

И чарующие взгляды

Полных негою очей;

Как под музыку роскошно

Билась жизнь двойная в них!

Весь восторг их!.. Разве можно

Перелить всё это в стих? <…>».

М.П. Погодин, публикуя в «Москвитянине» «Письмо к редактору» из Симбирска, приложил литографию под названием «Большой зал в Симбирском дворянском собрании», выполненную гравёром и художником архитектуры Андреем Михайловичем Шелковниковым, на которой изображён и впечатляющий зал нового здания Дворянского собрания, и сцена роскошного бала в нём, проходившего в конце февраля 1850 года.

Наверняка, в Москве ходили слухи о февральских балах в Симбирске; ведь в столице проживали многие из дворян Симбирской губернии, да и окружение Елагиных и самого Гоголя составляли представители именно симбирского дворянства. Возможно, Н.В. Гоголь, прослушав впечатления очевидцев о происходивших дворянских выборах в Симбирске и особенно рассказы о заключительном роскошном бале, который состоялся 28 февраля в «озарённом тысячами огнями беломраморной зале Дворянского дома», захотел лично посетить этот поволжский город. Ведь Симбирск, по выражению Петра Андреевича Вяземского, всегда «отличался пред прочими губернскими городами успехами в общежитии и светской образованностью».

В Симбирск, как видно из приводимого письма Е.А. Елагиной, Гоголь ехал отдохнуть. И действительно, к весне 1850 года у писателя появилось не только желание, но и необходимость в отдыхе. Все его силы в это время были отданы поэме «Мёртвые души», вернее, её второму тому, первая редакция которого имела трагическую судьбу.

Как известно, летом 1845 года в результате душевного кризиса Гоголь сжёг рукопись второго тома – итог пятилетнего труда, свидетелем которого в своё время был поэт Н.М. Языков. Летом 1849-го он впервые решается познакомить друзей с новой редакцией поэмы «Мёртвые души» и читает некоторые главы в семьях Хомяковых и Аксаковых. Однако, как сообщает П.А. Плетнёв в письме к поэту Жуковскому, Гоголь жалуется, «что 2-я часть Мёртвых Душ очень медленно у него подвигается, хоть он и работает прилежно».

И как обычно после периода усиленной работы, Гоголь чувствует утомление: «Силы физические мои ослабели. Я всю зиму был болен… Думаю опять, с богом, пуститься в дорогу, в странствование… Дорога всегда действовала на меня освежительно – и на тело, и на дух».

Ему хотелось совершить путешествие по всей России, по её проселочным дорогам, с отдыхом в помещичьих имениях. Выбор Симбирска в качестве конечного пункта предполагаемого маршрута не был случайным. Симбирск, кроме того, что «там удивительно весело», является родиной его самых лучших и близких друзей.

Человеком чрезвычайно духовно близким себе Гоголь считал Екатерину Михайловну Хомякову, младшую сестру братьев Языковых. Гоголь часто бывал в московском доме Хомяковых, потому что, по его словам, «только у них он отдыхает душой». К Катерине Михайловне Гоголь был нежно привязан, даже крестил всё в том же 1850-м году её сына, названного в честь покойного брата-поэта и здравствующего крестного отца Николаем. В свою очередь, и Екатерина Михайловна питала к писателю те же чувства. «Я люблю Гоголя, – писала она в начале 1840-х годов брату Николаю Михайловичу из Москвы за границу, когда он был там на лечении, – он очень добрый… Все здесь нападают на Гоголя, говоря, что, слушая его разговор, нельзя предполагать в нём чего-нибудь необыкновенного… Я сержусь на это ужасно».

Смерть Екатерины Михайловны, последовавшая в 1852 году после её кратковременной болезни, во время которой Гоголь часто навещал больную, сильно потрясла писателя, подорвала его физические и душевные силы. По свидетельству её мужа Алексея Степановича Хомякова, Гоголь говорил, что в ней для него снова умирают многие, которых он любил всею душою, особенно же Николай Михайлович Языков, скончавшийся 26 декабря 1846 года.

С Языковым Гоголь впервые встретился 30 июня 1839 года в немецком городе Ганау, куда поэт отправился поправлять своё здоровье вместе со старшим братом Петром. «Гоголь был у нас вчера проездом в Мариенбад, – сообщал поэт своему брату Александру, – с ним весело, он мне очень понравился». Это было их первое знакомство, правда, беглое, но дружба всё же возникла.

В ту встречу, наслушавшись рассказов братьев о родных местах, Гоголь захотел побывать на их родине. И ещё в 1841 году он обещался приехать пожить в Симбирск, «чтобы получить истинное понятие о странах приволжских».

Следующая встреча, когда Гоголь вновь приехал в Ганау в конце августа 1841 года и прожил целый месяц с Языковым и его братом Петром Михайловичем, ещё больше сблизила их. Правда, брату Александру поэт откровенно писал: «В Гоголе чрезвычайно много странного – иногда я даже не понимаю его – и чудного; но всё-таки он очень мил».

В июле 1842 года Гоголь прибыл в Гаштейн и поселился в одном доме с Н.М. Языковым (на фото справа), который тут же поспешил уведомить об этом старшего брата Александра: Гоголь «слава богу, здоров … и явился … собственно, меня ради. Теперь он утешает, освежает и бодрит меня своим примером и словом. Он привёз мне "Мёртвые души", которыми я наслаждаюсь, тем более что почитаю это сочинение чрезвычайно полезным нашему любезному отечеству. Не забудьте написать мне, какое впечатление сделало оно на губернских и уездных дворян у нас в Симбирске. Как смотрят они на это живое зеркало, столь верно и нелестно показывающее им самим образ их или образины?».

Ну и что же с Гоголем? Посетил ли он Симбирск? К сожалению, желание Гоголя, высказанное дважды – в 1841-м и в 1850-м годах, осталось неисполненным. Возможная причина тому, вероятно, объясняется следующим его письмом. 29 марта 1850 года, спустя всего лишь четыре дня после написания Елизаветой Елагиной того самого письма, адресованного Наталье Алексеевне Языковой в Симбирск, Гоголь писал своему гимназическому товарищу Н.Я. Прокоповичу из Москвы: «С нового года напали на меня разного рода недуги. Все болею и болею: климат допекает. Куда убежать от него, ещё не знаю; пока не решился ни на что».

По всей видимости, болезни и «климат», который «допекает», отложили или, вернее, отменили поездку в Поволжье и Симбирск.

Обо всём этом напомнило письмо, столько лет хранившееся среди бумаг и документов Языковых и Хомяковых в Отделе письменных источников Государственного исторического музея.

Е.К. Беспалова,

заведующая научно-исследовательским отделом

Музея-заповедника «Родина В.И. Ленина».

В статье использованы почтовые карточки, хранящиеся в фондах Музея-заповедника «Родина В.И. Ленина»:

• Карточка почтовая. Москва. Вид на Кремль. 1910-е гг.
• Карточка почтовая. К.С. Аксаков. СПб., изд-во Община Св. Евгении. 1900-е гг.
• Карточка почтовая. С.Т. Аксаков. Москва.1903 г.
• Карточка почтовая. Н.М. Языков. Россия. 1900-е гг.