Владимир Юрлов – симбирский собиратель русского фольклора (Михаил Матлин) / 31 Января 1830 / История Ульяновска / Годы и люди

Он родился 19 января (31 января по новому стилю) 1830 г. в родовитой дворянской семье. Как отмечал сам В.П. Юрлов в воспоминаниях, его «прапрадед Семен Акимович Юрлов был при Петре Великом полковником Азовского пехотного полка, а при Екатерине I бригадиром и вице-президентом Московского надворного суда»; «прадед Петр Семенович Юрлов служил в лейб-гвардии семеновском полку»; «дед Иван Петрович Юрлов служил при Екатерине II в лейб-гвардии Преображенском полку» (3). Другой его прапрадед Юрлов Лаврентий Михайлович был с 1727 по1730 гг. епископом Воронежским и Елецким [Комолов]. У В.П. Юрлова сохранилось письмо Льва Юрлова, которое он передал в ИРГО для публикации. Секретарь отделения этнографии Л. Майкова в ответе от 5 ноября 1867 г. благодарит Юрлова за «любопытное письмо предка Вашего преосв. Льва Юрлова» и сообщает, что «думал бы, согласно Вашему желанию, передать в “Русский архив”, прекрасное, конечно, известное Вам собрание исторических документов, издаваемое в Москве П.И. Бартеньевым» (4).

Отец Владимира Петровича Юрлова – штабс-капитан Петр Иванович Юрлов, мать – Елизавета Егоровна Юрлова. П.И. Юрлов участвовал в Отечественной войне 1812 -1814 гг., был награжден золотой шпагой за Бородино и Владимиром с бантом за отличие во время штурма Монмарта при взятии Парижа (5).

В 1837 г. В.П. Юрлова отдали в Санкт-Петербургский пансион А.Я. Филиппова, в котором он пробыл до 1842 г., когда поступил в приготовительный пансион школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Там, по воспоминаниям В.П. Юрлова, он видел Гоголя и Белинского, бывших в близких отношениях с наставником-наблюдателем военно-учебных заведений А.А. Комаровым, и «даже поднес Белинскому во время обеда свои стишки, которые стал писать с двенадцатилетнего возраста» (6).

Действительно, в воспоминаниях П.В. Анненкова и И.И. Панаева мы узнаем о «кружке Комарова» и литературных вечерах на его квартире, получивших название «суббот». «Я сошелся с Белинским в первый раз у А.А. Комарова, преподавателя русской словесности во 2-м кадетском корпусе. Комаров занимал и квартиру в здании корпуса», - пишет П.В. Анненков (7). И.И. Панаев отмечал, что «кроме литературных собраний, о которых я упомянул, были еще известные немногим литературные небольшие сходки любителей, еще, так сказать, домашним образом занимавшихся литературой. К таким собраниям принадлежали вечера в квартирах у А.А. Комарова и кадетского капитана Клюге фон Клугенау. Они назывались серапионовскими вечерами (Гофман у нас был тогда в большом ходу). На этих вечерах наши серапионы читали по очереди свои сочинения» (8).

О знакомстве с Комаровым и его кружком писал и сам В.Г. Белинский В.П. Боткину 13 июня 1840 г. «Доставитель этого письма, г. Анненков, мой добрый приятель, хоть я виделся с ним счетом не больше десяти раз <...> ты увидишь, что это бесценный человек, и полюбишь его искренно. От него ты услышишь многое обо мне интересное, о чем не хочу писать. <...> Анненков тебе сообщит и о моих новых знакомствах, особенно о Комарове. Я вошел в их кружок и каждую субботу бываю на их сходках» (9). «Субботы» А.А. Комарова посещали И.И. Панаев, П.В. Анненков, И.И. Маслов, М.А. Языков, Н.Я. Прокопович, художник К.А. Горбунов и др.

В личном фонде В.П. Юрлова, хранящемся в Государственном архиве Ульяновской области, есть черновик письма, которое предположительно могло быть обращено к А.А. Комарову. В нем Юрлов пишет, что «с удовольствием прочел воспоминания Панаева [о Виссарионе Григорьевиче] в “Современнике”», и особо отмечает, что в них «говорится о ваших вечерах», когда он (Белинский) «посещал вас в вашей бывшей квартире в Измайловском полку» (10).

В 1844 г. В.П. Юрлов поступает в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Об этом периоде жизни В.П. Юрлов оставил краткие, но предельно правдивые воспоминания (11).

Вероятно, уже в это время В.П. Юрлов, как и другие учащиеся, например, М.И. Мусоргский, который позднее также учился здесь, берет уроки игры на фортепьяно у известных петербургских музыкантов-педагогов А.А. Герке (среди его учеников – М.И. Мусоргский, П. И. Чайковский) (12) и А.Л. Гензельта (среди его учеников - В. В. Стасов) [Мильштейн], ставших впоследствии профессорами Петербургской консерватории. Выступал он также с игрой на рояли на концертах (13).

В 1848 г., окончив школу, В.П. Юрлов был произведен в прапорщики лейб-гвардии Волынского полка. В своих воспоминаниях он дает очень яркую характеристику жестоких нравов, царивших в этом весьма привилегированном полку. Так характеризуя своего ротного командира капитана К..., Юрлов писал: «Этот последний оказался не только жестоким человеком по отношению к солдатам, но самым хладнокровным палачом: палки и розги в ужасающем количестве были у него в полном ходу за всякую безделицу» (14). Таковыми же, как отмечает мемуарист, были и полковой командир и другие ротные командиры, «которые давали солдатам по 700 розог и 300 палок» (15).

В 1849 г. полк, в котором служил В.П. Юрлов, был отправлен на подавление восстания в Венгрии и Трансильвании. Однако в Брест-Литовске было получено известие, что восстание разгромлено, и полку было велено вернуться назад к постоянному месту службы в Ораниенбаум (16).

В декабре 1849 года он был уволен в чине подпоручика от службы «за болезнию» (17). В 1850 г. он был выбран дворянством Симбирской губернии депутатом дворянского собрания. В Свидетельстве, выданном в 1874 г. Симбирским губернским предводителем дворянства М.Н. Терениным, сказано, что «кандидат Сенгилеевского уездного предводителя дворянства титулярный советник и кавалер Владимир Петрович Юрлов» служил «депутатом дворянства Сенгилеевского уезда в течение двух трёхлетий (1850, 1851, 1852 годов) и с 18 декабря 1870 по 18 декабря 1873 года» и «неоднократно исправлял должность уездного предводителя» (18).

Это пора, как вспоминал позднее Юрлов, была временем «хорошего и привольного житья тогда еще не разорившихся дворян. Губернатором был тогда князь Черкасский, настоящий аристократ, имел дочь невесту, и давал также балы и обеды» (19). Молодой, богатый дворянин был окружен такими же знатными и блестящими представителями знатных симбирских дворянских родов, среди которых губернский предводитель симбирского дворянства, брат русского писателя С.Т. Аксакова, Н.Т. Аксаков, племянники Н.М. Языкова – А.П. Языков и В.П. Языков, бывшие к тому же его товарищами по пансиону Филиппова. Встречался Юрлов и с поэтом Д.П. Ознобишиным, и с другом отца симбирским архиереем, впоследствии архиепископом и членом святейшего синода Феодотием (в миру Федор Озеров), а также с его племянником – Н.В. Охотиным (ректор Симбирской семинарии, позднее епископ Смоленский, в монашестве Гурий) (20).

В Симбирске В.П. Юрлов продолжал занятия музыкой и даже «собрал вокруг себя кружок любителей музыки» (21). Но все же именно светская жизнь была главной для него в это время. Поэтому, несмотря на поддержку отца, В.П. Юрлов, постоянно нуждаясь в деньгах, стал брать в долг у разных кредиторов. За один только 1851 год, как установил суд в 1863 г., куда, в конце концов, обратились кредиторы, он дал долговых расписок на сумму 11187 руб. (22). А всего, как было установлено в судебном заседании симбирского уездного суда в 1863 г., с него должны быть взысканы «на удовлетворение кредиторов и казны» 14375 руб. 71 ½ коп. (23). В своих показаниях, данных суду, В.П. Юрлов «объяснил свою несостоятельность заблуждением молодости, вследствие которого лишился он материальной поддержки со стороны родителя» (24).

В итоге в 1862 г. полиция по требованию кредиторов, заплативших кормовые деньги, поместила В.П. Юрлова под стражу в тюремный замок. Некоторые кредиторы после этого заключили с ним соглашение о возврате части долга, но другие обратились в Сенат с просьбой пересмотреть дело и признать В.П. Юрлова несостоятельным злостным, что должно было привести к уголовному наказанию (25). Однако Сенат распорядился иначе: в связи с тем, что прокурор нашел заключение Юрлова под стражу преждевременным и произведенным с нарушением закона (без судебного постановления), он должен быть из-под стражи освобожден, а вопрос о свойствах несостоятельности Юрлова необходимо рассмотреть в суде (26). И хотя на сей раз все закончилось для В.П. Юрлова относительно благополучно, долги, судебные разбирательства преследовали его почти до конца жизни – последнее взыскание с него денег датировано 1893 г. (27)

Самым же большим наказанием для него стало практически полное лишение наследства. По духовному завещанию отца, которое было утверждено в августе 1869 г., вся «движимая собственность, в чем бы она ни заключалась» была отписана дочери Е.П. Мещериновой (28). Однако после смерти отца В.П. Юрлов в результате семейного соглашения со своей сестрой получил все-таки в собственность землю в родовом поместье, которую продал ей же с условием, что она уплатит долги отца (до 9000 руб.) (29).

Постоянное отсутствие денег, долги, судебные тяжбы, смерть отца, полный разрыв отношений с сестрой и ее семьей, что было усугублено судебным процессом, развязанным самим В.П. Юрловым против мужа сестры после ее смерти, все это в конечном итоге привело к утрате источников существования и нищете. Поэтому когда симбирский мещанин И.Я. Ягодкин в 1893 г. предъявил к взысканию за долги исполнительный лист, то выяснилось, что у должника «никакого имущества кроме ветхой мебели <…> не оказалось» (30).

Серьезно меняется жизнь В.П. Юрлова только во второй половине 1860-х годов, когда он довольно активно включается в культурную и общественную жизнь Симбирска и России. В 1865 г. Общество любителей Российской словесности при Московском университете избрало его своим корреспондентом (31). В 1867 г. он становится членом Общества покровительства животным (первым в Симбирске)(32). В 1868 году его избирают в действительные члены Симбирского губернского статистического комитета (33). С 15.10.1868 г. по 22.11.1869 г. он был редактором неофициальной части «Симбирских губернских ведомостей», состоя одновременно в штате Губернского правления (34). В этом же году он стал членом-сотрудником Русского географического общества (35). В 1869 г. Общество восстановления православного христианства на Кавказе избрало его в члены (36). В 1871 году он был избран действительным членом Общества естествоиспытателей при Казанском университете (37), в 1895 г. действительным членом Симбирской губернской ученой архивной комиссии (38). Помимо этого в разные годы он был почетным смотрителем Карсунского и Симбирского уездных училищ (39), почетным попечителем Симбирской женской гимназии (40), членом Общества подаяния помощи при кораблекрушениях (41), членом парижской академии изобретателей (42) и др. (43)

Собирание и публикация фольклорно-этнографических материалов, наряду с литературным творчеством и журналистикой, было дополнением и продолжением его общественной деятельности. Но осуществлялось оно эпизодически, носило во многом случайный и любительский характер. Наиболее крупные публикации, сделанные им, приходятся исключительно на 1867 год (44). В этом же году они были перепечатаны в «Материалах для истории и статистики Симбирской губернии». (45) Большая подборка его записей заговоров была использована Л.Н. Майковым в сборнике «Великорусские заклинания». (46) Других фольклорно-этнографических публикаций не обнаружено, но в Государственном архиве Ульяновской области в фонде В.П. Юрлова хранятся рукописные материалы, дополняющие наши представления о его собирательской деятельности (47). Это небольшой набросок очерка «Юродивые в Симбирской губернии» (48), который он рассматривал как продолжение этнографических заметок, опубликованных в 1867 г. Там же находятся: фрагмент рукописи, который Юрлов озаглавил «Статья 5^ая. Домовой, леший, русалка и другие мифы (это название зачеркнуто)» (49), рукопись «Прибавление к описанию суеверий. Животно-магнитные сеансы, произведенные мною над беснующейся Симбирской губернии Симбирского уезда в селе Грязнухе (имение г. Анненкова) в 1853 году июля 24-го дня» (50), «Отрывок из раскольничьей рукописи, приобретенный мною случайно в дер. Кадыковке С[имбирской ] г[убернии] Симб[ирского] уез[да]» (51), «Продолжение мое К взгляду на чернокнижие и колдовство и вообще на удивительные явления натуры (20 сентября 1854 г., Симб.)» (52) и «Этнографические очерки Симбирского Поволжья» (53).

В указанном сборнике заговоров Л.Н. Майкова 21 текст принадлежит Юрлову. Это заговоры лечебные, наводящие порчу, помогающие достать клад или, наоборот, сделать его недоступным другим, дающие защиту в пути (от «лихого» человека) или удачу в суде. Достаточно широко представлена география заговоров: г. Симбирск, с. Канава, Ляховка, Ключинцы, (54) Буинский у., Сенгилеевский у., Симбирский у., Симбирская губ. Все тексты, кроме одного, имеют пометку «зап. В.П. Юрлов», что, вероятно, свидетельствует о записи, сделанной им, один – «сообщ. В. Юрлов», так как в примечании к нему Юрлов пишет, что «известный в Симбирской губ. кладоискатель, мещанин Андрей Михайлов, умерший в 1854 г. оставил записку», в которой был приведен цитируемый дальше заговор (55).

Среди упомянутых выше публикаций самого Юрлова интерес представляет песня, записанная им в деревне Поливне Симбирского уезда. И хотя в редакторской вступительной ремарке указывается, что «приведенная песня принадлежит к числу лучших произведений нашей народной поэзии», что «по глубокому чувству и высокой художественности она может занять одно из первых мест в ряду наших так называемых семейных песен» (56), на самом деле это, несомненно, литературный текст, близкий к жанру русской песни, весьма популярной в первой половине XIX века (57). Об этом говорит ритмика и строфика стиха, лексика и система образов, а ритмические сбои, постоянно встречающиеся в нем, свидетельствуют о невысоком художественном уровне стихотворения:

«Подбодрился мой хороший дорогой,

Словно гоголь над кормой. <…>

Друга милого путина далека,

Разделила нас широкая река.

Друга милого путина далека,

Не оставила следа широкая река. <…>

Только струйка малая ко бережку бежит,

Как слеза моя, колышется, дрожит» (58).

По-видимому, образ Волги в этом тексте привлек внимание Юрлова и обусловил запись и публикацию данного произведения, хотя в целом лирика мало интересовала его, как, впрочем, и обряды. До нас дошла только одна публикация свадебного обряда, сделанная им. Она представляет собой довольно типичное для середины XIX века описание свадьбы, которое создано на основе соединение записей отдельных обрядов разных сел. В итоге возникал обобщенный региональный вариант свадебного обряда без указания на локальные его особенности. Особое внимание Юрлов уделяет причитаниям невесты – в тексте приведены 8 записей, и заканчивается публикация очень характерным пассажем, осмысливающем сущность свадьбы через такие строчки причета невесты:

«Мужем битой быть,

Во чужом дому жить» (59).

Включает он в данную публикацию и песни из старинного рукописного сборника 1795 г., который был найден им у одного симбирского мещанина. В этом сборнике 5 свадебных лирических песен, представляющих хороший образец классической свадебной лирики.

В обрядовых же действиях его внимание привлекли два момента: вскрытие невесты свахой при помощи ухвата и действия со свиной головой во время горного пира. Они описаны наиболее подробно, детализировано, что, несомненно, весьма повышает ценность этой публикации.

Значимо в записи Юрлова и его внимание к приговорам дружке, что показывает интерес собирателя к народному красноречию. Подтверждением этого интереса является публикация текста, который Юрлов озаглавил «Этнографические материалы: Заученный разговор крестьянских балагуров на свадьбе и рацея дружки» с пометкой о месте записи: «Списано Симбирской губернии Симбирского уезда в селе Подлесном, близ Тагая» (60). Первая «рацея» - сценка фольклорного театра, (61) вторая – соединенные в один текст два приговора дружки: описание невесты и обращение к стряпухе с просьбой об угощении.

Значим этого текста не только тем, что в нем представлен интересный образец народного красноречия, но и ценными указаниями на некоторые особенности его бытования, которые он приводит в комментариях, предваряющих текст. Так, в частности, он указывает, что подобные тексты неоднократно слышал на свадьбах. Исполнителями их были, во-первых, дружки, а во-вторых, люди, обладавшие «способностью красно говорить». Их он называет «домашние балагуры» и утверждает, что они отнюдь не просто одни их гостей, могущие вставить меткое и острое слово, а «являются необходимым гостями на крестьянских свадьбах» (62). Очень интересна «привязка» первого текста к свадьбе

«А что же?

Да вот тоже:

Я взял, да и у соседа дочку украл,

А поп-то нас обвенчал.

Что ты! Неужто соседову дочь?

(первый балагур указывает на невесту).

Глянька, словно эвту, точь в точь.

Пирующие смеются» (63).

Внимание к народному «балагурству», вероятно, обусловлено еще и тем, что Юрлов пробовал себя в литературе (64). Он писал стихи и даже издал в 1861 г. небольшой сборник (65). В «Перечне статей, оставшихся в рукописях», который он составил, есть указание на его пробы в самых разных жанрах – очерк («Поездка туриста в степи Самарской и Оренбургской губерний»), сцены («Названный брат. Сцены из народного быта»), роман («Горькая доля. Канва для романа»), рассказ («Рождественские вечера») (66). В Государственном архиве Ульяновской области в фонде Юрлова также находится большая подборка его черновых набросков, один их которых подписан псевдонимом Горюн и датирован 1862-м годом. Завершая этот набросок, он пишет; «Я в первый раз являюсь перед вами под незавидным прозвищем горюна, я в первый раз сказал вам, выйдя с робостью сквозь маленькую дверь литературной кулисы, несколько слов; поймите мою робость, первый дебют <…> редко бывает удачным – прошу позволения сказать вам до свидания. В. Горюн. Симбирск. 28.1.1862» (67). Там же нами обнаружена очень интересная запись разговора В. Юрлова с «бесноватой» в с. Грязнуха. Юрлов, по-видимому, не предназначал ее к печати, снабдив рукопись пометкой: «Секретно». Данный текст – одна из редких записей того вида народной смеховой культуры, в котором в реальном диалоге создается стихотворная речь (раешный стиха) на основе обсценной лексики (68).

Самой крупной публикацией и, пожалуй, самым значительным открытием В.П. Юрлова стала рукопись, приобретенная им, как он пишет, «от одного знакомого мне, известного в простом народе за кладоискателя, старика Симбирского уроженца» (69). О понимании Юрловым значимости документов такого рода свидетельствует авторское пояснение, которым он предваряет текст: «Означенная полуграмотная записка суеверного кладоискателя приводится мною здесь без всякого изменения, а только с теми собственными примечаниями, которые, по моему мнению, могут хотя несколько указать на общий характер распространенного по всему Поволжью в низовых губерниях суеверия о кладах» (70).

К кладам и кладоискателям Юрлов будет обращаться и дальше. Среди его черновых набросков есть рукопись, озаглавленная «Этнографические очерки», в которой помещен беллетризованный рассказ о встречи с кладоискателем. «Бросив беглый взгляд на весьма неприглядную, впрочем, картину нашего Поволжья, мы перейдём к чисто этнографическим заметкам нашим. Не далеко от Г. Симбирска, всего в семи верстах, стоит небольшая, состоящая всего из 30 дворов деревушка Поливна, она же Фарафоньтьиха. Деревушка эта, кроме своей пристани на Волге и лесной торговли, ничем не была бы замечательна, если бы не служила жилищем многим из наших кладоискателей и если бы в лице этих кладоискателей не заключала в себе множества интересных преданий о кладах, зарытых будто бы в горах на Волге» (71). В этом очерке Юрлов, создавая стилизацию под народную речь, приводит ряд очень интересных поверий и представлений, связанных с кладами и кладоискателями. Основой очерка является рассказ об одном из самых «сильных» из них – черемисине К.Г. Кра[нрзб.]орове, живущим в деревне Иванова-Паракина Яранского уезда Вятской губернии.

«И диковинное, братец ты мой, дело, живёт тот Черемисин в большом дому в лесу, денег имеет пропасть, только никакой птицы не водит, нельзя – всех передушат бесы. Михайла на что у нас умный человек, да и тот не мог с ним сговорить. Живёт, говорит, как какой-нибудь купец али помещик, я, говорит, не колдун, а мудрец, я, говорит, бесами владею не просто, а хрестной силой, я, говорит, их для Батюшки Царя и на войну отпускал, и турок они много побили. А на счёт, говорит, Ваших Кладов мне заняться не время, отчитываю теперь Великий Пермский Клад. Приезжайте, говорит, после Воздвижения, тогда, говорит, Земля мой завет примет, потому, земля только 2 раза в год завет принимает, а для того завета нужен главный князь Еракта, а его я отпустил к Кайскому татарину, тамошнюю поклажу взять. Так и приехали обратно, поедем уж после Воздвижения.

– Ну, – сказали мы, – где же у Черемисина сидят бесы?

– А сделан у него под Домом большой подвал, обложен подвал этот весь диким камнем, в том то подвале и сидят на цепях бесы.

– Значит, ходили туда Михайла с Анчуткиным? – спросили мы.

– В самый подвал не ходили, а смотрели в окошко… страх, да и только, говорят. Словно, слышь, как слоны там топают, да ветер гудит, а водку, говорят, любят до страсти, по четыре ведра в день пьют, а едят одни яйца, потому яйцо съест, а скорлупу прячет, лишь загремит гром, а они, окаянные, в скорлупы то и попрячутся; а колотит он их железным прутом, чтоб не озорничали, а свободы не даёт ничего.

– Ну дока же Ваш Черемисин, – сказали мы.

– Да такой-то, судырь, дока, что на редкость поискать. Нас, говорит, во всей Расеи [России?] только трое: я, Кайский татарин, да Пермяк Иван Гаврилыч, а летом, говорит, ко мне не ездите, а зимой; летом много грома́ мешают, а зимой какой хочешь клад я журавцом вытяну» (72).

В примечании к этой рукописи Юрлов отметил, что она рассматривается им как продолжение предыдущей статьи о кладах, «помещ. в 1. том Записок по отделению Этнографии Императорского Русского Географического Общества (1867 г.), сведения, доставленные В.П. Юрловым стр. /714-716, 723, 725, 750/» (73). Эта часть очерка в переработанном виде была им опубликована в статье «Несколько слов о случаях проявления медиумических способностей среди простого народа» (74).

Внимание к колоритным народным типам, к людям, наделенным особыми способностями, может быть, одна из характерных черт собирательской деятельности Юрлова. Его перу принадлежит очерк «Городские нищие» (75), черновые варианты очерков – «Юродивые» (76), «Колдуны, чернокнижники, гадатели и проч.» (77).

Черновики Юрлова также позволяют предположить, что он усиленно работал над книгой, в которую предполагал включить все собранные материалы по народным верованиям и представлениям, дополнив своими наблюдения над их бытованием и происхождением. Так статья о чернокнижниках имеет предваряющий её пометку «Продолжение книги О Чернокнижии» (78). В описании своего архива Юрлов указывает на наличие у него тома, «разрешенного отдельною цензурою в г. Казани (Взгляд на суеверия и предрассудки)», который он, якобы, отправил для печатания книгоиздателю Д.Е. Кожанчикову (79).

Интересовался В.П. Юрлов бытом и традиционной культурой других народов, в частности, чувашами. Его перу принадлежит «Краткий очерк о чувашах», который, по-видимому, мыслился им как часть более значительной работы под названием «Из записок об инородцах» (80).

Умер В.П. Юрлов в 1903 г. в Симбирске (81).

Сокращения

РО ИРЛИ – Рукописный отдел ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН, г Санкт-Петербург.

ГАУО – Государственный архив Ульяновской области, г. Ульяновск.

Опубликовано: Матлин М.Г. В.П. Юрлов – симбирский собиратель русского фольклора // Традиционная культура. – М. 2012. – № 1. – С. 170-179.

(1) Топорков А.Л. Проект издания «Русские фольклористы: Биобиблиографический словарь // Русский фольклористы: Биобиблиографический словарь. Пробный выпуск./ Отв. Ред. Т.Г. Иванова и А.Л. Топорков. М., 2010. С. 8-9.

(2) См. о нем: Верещагина Т. Юрловы. // Ульяновская-Симбирская энциклопедия. Т. 2. /Ред. и сост. В.Н. Егоров. Ульяновск, 2004. С. 468; Еремина И. Родина Ленина издревле славилась колдунами и оборотнями. // Слово молодежи. 1992. 18 июля.; Трофимов Ж. «Воспой все редкости Юрлова» // Ульяновская правда. – 2001. – 26 сентября.

(3) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка // Русский архив. 1909. Кн. 2. № 5. с. 5.

(4) РО ИРЛИ. Ф 438. № 7. Л. 2

(5) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 5.

(6) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 6.

(7) Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 117.

(8) Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1988. С. 134-135.

(9) Белинский В.Г. Собрание соч.: в 9-ти т. Т. 9. М., 1982. С. 384.

(10) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 41

(11) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 6. Об этой школе см. также: Назарова Л.Н. Школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров // Лермонтовская энциклопедия // URL: http://feb-web.ru/feb/lermenc/Lre-abc/Lre/lre-6262.htm.; Вадимов Е. Корнеты и звери. (Славная школа). Нью-Йорк, 1954 (Первое издание – Белград, 1929).

(12) Порохина Е.С. Страницы истории фортепианного отдела санкт-петербургской консерватории. Антон Августович Герке // Вестник молодых ученых. Серия: Исторические науки. № 3. СПб., 2007. С. 91-95.

(13) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 6.

(14) Там же. С. 9.

(15) Там же. С. 10.

(16) См. об этом также: Луганин А. Опыт истории лейб-гвардии Волынского полка. Ч.1. 1817-1849. Составил того же полка штабс-капитан А. Луганин. Варшава, 1884. С. 304-315.

(17) ГАУО. Ф. 932. Оп. 1. Е.х. 463. Л.10.

(18) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 50. Л.1

(19) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 15.

(20) Там же. С. 15-16.

(21) Там же. С. 16.

(22) ГАУО. Ф. 116. Оп. 13. Е.х. 85. Л. 1-2.

(23) ГАУО. Ф. 116. Оп. 13. Е.х. 85. Л. 16.

(24) ГАУО. Ф. 116. Оп. 13. Е.х. 85. Л. 14.

(25) ГАУО. Ф. 1. Оп. 14. Е.х. 85. Л. 12-12об.

(26) ГАУО. Ф. 317. Оп. 4. Е.х. 94. Л. 15об.-16, 17.

(27) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 58. Л. 8-8об.

(28) ГАУО. Ф. 117. Оп. 15. Е.х. 15. Л. 4-4об.

(29) ГАУО. Ф. 1. Оп. 7. Е.х. 14. Л. 36об.

(30) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 58. Л. 9об.

(31) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 51. Л. 1об.

(32) РО ИРЛИ. Ф 438. № 1. Л. 7. См. также: Бородина О. «Собаки, имеющие ошейники, отлову не подлежат…» // Мономах. 1997. С. 70-71.

(33) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 48. Л. 1.

(34) ГАУО, ф. 932, оп. 1, ед.хр. 463, л.11.

(35) РО ИРЛИ. Ф 438. № 15.

(36) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 51. Л. 4об.

(37) Список членов общества естествоиспытателей, состоящих при Имп. Казанском университете // Обзор деятельности Общества естество испытателей при Имп. Казанском университете за первое 25-летие его существования, 1869-1894. Казань, 1894. С. 69.

(38) Список действительных членов Симбирской ученой архивной комиссии на 1895 год // Отчет о деятельности Симбирской ученой архивной комиссии за 1895 год. Симбирск, 1896. С. 10.

(39) ГАУО. Ф. 932. Оп. 1. Е.х. 463, 663.

(40) ГАУО. Ф. 932. Оп. 1. Е.х. 664.

(41) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 51. Л. 1.

(42) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 51. Л. 1об.

(43) Юрлов В.П. Воспоминания старинного офицера лейб-гвардии Волынского полка. С. 15-16.

(44) СГВ. 1867. № 14. 4 марта; № 27. 11 марта; № 29. 16 марта; № 30. 18 марта; № 37. 6 апреля; № 52. 23 мая; № 71. 3 июля.

(45) Материалах для истории и статистики Симбирской губернии. Вып. 4. Симбирск, 1867. С. 57-94, 98-102.

(46) Майков Л.Н. Великорусские заклинания. СПб., 1869. №№ 15, 32, 152, 179, 220, 245, 252, 25-260, 262-268, 360, 370.

(47) Его рукописи, в том числе с фольклорно-этнографическим материалом, хранятся также в архиве РГО. См.: Гуркин В.А. Симбирское Поволжье по материалам архива Русского географического общества // Краеведческие записки. Вып. 10. Ульяновск, 2005. С. 93-97, 108-109.

(48) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 31.

(49) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 32.

(50) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 42.

(51) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 34.

(52) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 51. Л. 1.

(53) ГАУО. Ф. 261. Оп. 1. Е.х. 35.

Михаил Матлин

На фото - Симбирск, улица Мартыновая, где в доме Андреева Владимир Петрович Юрлов жил в 1870-х годах.

Источник фото https://vk.com/wall-168363884_176?w=wall-107791040_2702

Темы: Фольклор

Поделиться в социальных сетях