«1918. Симбирскъ», книжная серия «Симбирские тайны». В. Миронов. Часть 1. Тернистый путь к власти советов. Глава 19 / 3 Мая 1918 / История Ульяновска / Годы и люди

Май 1918 года начался в Симбирске торжественно и весело – первого числа здесь широко отмечали праздник всемирной пролетарской солидарности. Вот как описывали его местные «Известия»: «Около 11 часов дня перед домом советов начали собираться советские организации со знаменами. В то же время подошли отряды красноармейцев с флагами и оркестром. Вскоре вышли из Дома Советов исполнительный губ. комитет и комитет коммунистов. Через некоторое время подошел уездный исполнительный комитет со знаменами, и оркестром и шествие тронулось. Впереди шли исполнительные комитеты и комитет коммунистов. За ними – стройные отряды Красной Армии, замечательно дисциплинированный интернациональный отряд, военнопленные и т. д.

Шествие направилось к Ярмарочной площади (Пространство между современными улицами Марата, Крымова и Можайского. В настоящее время застроено. На бывшей Ярмарочной площади находятся: НПО «Утес», жилые дома, здание УМВД РФ по Ульяновской области, строительный рынок, городской молокозавод и др.), где все манифестировавшие проходили мимо исполнительного комитета, приветствовавшего всех с великим интернациональным праздником.

Первыми проходили стройные колонны красной армии, затем – военнопленные, дальше – рабочие организации во главе с Комиссаром труда, Комиссариата внутренних дел, «Бунд», учащиеся с Комиссаром просвещения.

Оркестры играли революционные марши. От Ярмарочной площади шествие тронулось по Лосевой и Старо-Казанской (Ныне улицы Федерации и Красноармейская) и вышло на Гончаровскую. Здесь глазам зрителей представилась величественная картина: в длину всей улицы вытянулась многотысячная стройная колонна, состоящая исключительно из рабочих, красноармейцев и многочисленной толпы бедноты. Вверху, над головами манифестирующих красиво развевались знамена, плакаты и флаги, которым не было числа. На знаменах пестрели надписи: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Да здравствует коммунизм!», «III Интернационал», «Да здравствует власть Советов!».

Многочисленные колонны, восторженные трудовые лица, светлый майский день. Все это украшало картину и делало ее грозной и величественной. Не было лишних элементов – везде и кругом – исключительно трудящийся люд. Праздник 1 мая был праздником только трудящихся.

С Гончаровской улицы шествие тронулось под звуки оркестров по Лисиной и Московской (Ныне улицы К. Либкнехта и Ленина) и вышло к Советам, где организации начали расходиться, и где предполагалось устроить летучие митинги, но поднявшаяся буря и дождь помешали.

Вечером в Народном Доме (Ныне здание филармонии на Венце) состоялся большой митинг-концерт, открытий под звуки Марсельезы. С речами выступили тов. Ксандров, Гимов, Иванов, Шеленшкевич. Публика громкими аплодисментами приветствовала ораторов. Митинг закончился около 11 часов вечера.

В заключении можно сказать, что такого величественного, такого красивого, такого светлого праздника 1 мая Симбирск не видел никогда. Настроению и убеждениям пролетариата не помешало ни контрреволюционная агитация, ни огромные и черносотенные вымыслы попов» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 3 мая).

Но праздник кончился, и наступили жёсткие революционные будни. 9 мая ВЦИК издал декрет о чрезвычайных мерах по борьбе с кулачеством, укрывающим хлебные запасы (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С. 157). До этого власть пыталась выкупать хлеб у крестьян по установленным государствам твёрдым ценам. Однако они были гораздо ниже тех, по которым его можно было продать на рынке, а потому потенциальные продавцы предпочитали припрятать излишки до лучших времён. В результате появился декрет, провозгласивший продовольственную диктатуру.

«В то время как потребляющие губернии голодают, в производящих губерниях в настоящий момент имеются по-прежнему большие запасы даже не обмолоченного хлеба урожаев ещё 1916 и 1917 годов, – говорилось в его преамбуле. – Но запасы эти находятся в руках деревенских кулаков и богатеев, упорно остающихся глухими и безучастными к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты. Они придерживают эти запасы в расчете принудить государство к новому повышению хлебных цен и продают по баснословным ценам спекулянтам-мешочникам». Поэтому «на насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией», – говорилось в документе. В числе мер такого насилия Декрет, в частности, предписывал «обязать каждого владельца хлеба весь избыток, сверх количества, необходимого для обсеменения полей и личного потребления по установленным нормам до нового урожая, заявить к сдаче в недельный срок после объявления этого постановления в каждой волости».

Все, кто скрывал излишек хлеба или переводил его на самогонку, объявлялись врагами народа. Их надлежало предавать революционному суду и приговаривать к тюремному заключению на срок не менее 10 лет, изгонять навсегда из общин, всё их имущество конфисковывать, а самогонщиков, сверх того, присуждать ещё и к принудительным общественным работам. Обнаруженный укрытый хлеб отбирался бесплатно, а половина его стоимости по твёрдым ценам выплачивалась тому, кто указал на сокрытые излишки.

В случае сопротивления изъятию хлеба или иных продовольственных продуктов разрешалось применять вооружённую силу. А должностные лица и служащие любых ведомств и общественных организаций, пытавшиеся противодействовать исполнению Декрета, подлежали немедленному увольнению, аресту и преданию революционному суду. Все полномочия по проведению в жизнь продовольственной диктатуры, включая чрезвычайные, передавались Народному комиссариату продовольствия (О предоставлении Народному Комиссару Продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими : декрет от 9 мая 1918 г. // Библиотека нормативно-правовых актов Союза Советских Социалистических Республик : сайт. URL: (дата обращения: 21.07.2021)). В его подчинение переходили все губернские и уездные продорганы, одновременно выводившиеся из ведения соответствующих Советов (Жукова, Л. В., Кацва, Л. А. История России в датах. С. 157).

13 мая этот декрет был продублирован аналогичным совместным Декретом ВЦИК и СНК «О чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию» (Декрет ВЦИК и СНК о чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию // Исторические источники на русском языке в Интернете : электронная библиотека Исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. URL: (дата обращения: 21.07.2021)).

Таким образом, в стране вновь вводилась хлебная монополия, что означало сосредоточение в руках государства исключительного права закупки и торговли хлебом. Почему вновь? Потому что попытки её введения предпринимались в годы Первой мировой войны царским правительством, а затем – и Временным. Ни ту, ни другую нельзя было назвать удачными. От того, насколько успешной станет очередная, без преувеличения, зависела судьба Советской власти, которую вполне могла задушить «костлявая рука голода». Ясное осознание этого и в Центре, и на местах вынуждало власти претворять продовольственную диктатуру в жизнь со всей возможной настойчивостью и жесткостью.

16 мая из села Ундоры в губернский продовольственный комиссариат сообщили о задержании там 20 мешочников, которые везли из Самарской губернии к себе в Ярославскую 50 пудов ржаной муки. У задержанных имелись удостоверения, подтверждавшие их продовольственную нужду. Местным властям они сообщили, что долго скитались, прежде чем смогли, наконец, купить указанное количество хлеба, который обошёлся им в 90 руб. пуд, включая дорожные расходы. Однако, несмотря на очевидное тяжёлое положение мешочников, комиссар продовольствия Петров, «в интересах сохранения единого гос. прод. Плана» распорядился хлеб у них реквизировать. «Описанный случай должен служить предупреждением всем тем, кто желал бы отправиться для самостоятельных закупок хлеба.

Подобная реквизиция чуть не ежедневно производится на пристани в Ундорах и в Симбирске», – сообщали Симбирские «Известия» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 14 мая).

Чтобы не попасть в подобную ситуацию и не лишиться «излишков», люди выдумывали всякие хитрости. Об одной из них та же газета писала: «Вывоз муки из этого края строго воспрещается.

На каждой станции имеются вооруженные патрули, которые обыскивают пассажиров и исследуют багаж. Но некоторые жители окружающих Мелекес сел, ухитряются извлекать прибыль из имеющихся излишков хлеба большую, чем хлеб этот даст при продаже его на местных базарах. Они пекут хлеб и, порезав его ломтями, в мешках везут по железной дороге в Симбирск под видом нищих. Патрули таких нищих пропускают беспрепятственно.

На днях на ст. Мелекес гр. с. Бесовки Кр-ов заметил своего односельчанина Еркаева, везущего в Симбирск 3 мешка хлебных кусков на продажу. Еркаев же – человек не бедный. Имеет 2 лошади, 2 коров и 300 пудов хлеба и, как оказалось, выпекает ржаной хлеб, режет его на куски и возит продавать в Симбирск, где он выручает гораздо больше, чем выручил бы от продажи хлеба в Мелекесе» (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 10 мая), – негодовал безымянный автор заметки.

Однако, даже удачный уход от облав в пути не гарантировал успеха рискованного коммерческого предприятия. Так, на базарной площади в Симбирске толпой был избит почти до смерти неизвестный, одетый в солдатское платье. По словам очевидцев, в посаде Мелекесе пострадавший отбирал у мешочников хлеб и привозил его в Симбирск на продажу, где, видимо, и нарвался на кого-то из обобранных им граждан. Избитого отправили в губернскую больницу (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 11 мая).

А вот как обошлись с бывшим уездным комиссаром продовольствия, которого газета называет товарищем К. К.: «Несколько дней назад граждане гор. Сенгилея были очевидцами драмы, которая разыгралась на улицах города. С дикими выкриками и бранью иступленная толпа, где многие были пьяны, водила несколько часов по городу беспомощного старика-комиссара продовольствия К. К. Во время шествия его били, оплевывали, осыпали самыми гнусными ругательствами… Ему повесили на грудь плакат «Комиссарвор». Хотя, как утверждала газета, на момент расправы К. Уже не состоял комиссаром, уйдя в отставку по собственному желанию.

Судя по тексту, экзекуция продолжалась несколько часов, однако в заметке нет ни слова о том, что она была пресечена, например, милицией. Единственным способом противодействия бесчинствам, который позволила себе власть, стало заявление исполкома об исключительной честности бывшего комиссара, никогда не замеченного ни в чём противоправном и всегда твёрдо стоявшего «за интересы бедняков, рабочих и крестьян… разоблачая тонкие хитрости и уловки врагов трудового народа и эксплуататоров его жизни и сил».

Именно эти люди, «чьи не совсем четные делишки раскрывал пострадавший, будучи комиссаром в продовольственной городской управе, и отомстили ему, подговорив для этого кучку лиц, падких на водку и денежные подачки», – предполагает автор заметки (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 14 мая).

Что стало с бывшим комиссаром К. и были ли наказаны виновные в расправе над ним, газета не сообщает. Однако при всей экстравагантности и чрезмерном, пожалуй, радикализме народной борьбы с коррупцией, продемонстрированной как в Сенгилее, так и на базаре в Симбирске, придётся признать, что она была всего лишь ответом на острую продовольственную ситуацию, складывавшуюся в городе и в губернии.

Причём не только с хлебом. Наряду с хлебной монополией, установленной Центром, симбирские власти, как уже отмечалось в одной из предыдущих глав, ввели ещё одну, местную – на картошку, издав ещё в апреле соответствующее обязательное постановление. Оно запрещало вывозить картофель из пределов Симбирской губернии без особого на то разрешения губернского комиссариата по продовольствию. Обо всех грузах этого сельхозпродукта, принятых к отправке по железным дорогам или водным путям, надлежало сообщать означенному комиссару для немедленной их реквизиции (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 20 апреля).

Однако исполнять картофельный запрет люди не спешили. Причём в игнорировании такового были уличены как частные, так и вполне должностные лица. В этом лично убедился комиссар продовольствия, который 15 мая во главе отряда красногвардейцев с пулемётом отправился на паровом катере по пристаням правого берега Волги для обследования действий по спекуляции с картофелем. Прибыв в слободу Панскую, он обнаружил 500 пудов картошки, приготовленной к отправке вниз по реке. Наложив арест на запрещённый товар, комиссар направился в Кремёнки. А панчане, оставшиеся без его пригляда, тут же разобрали арестованный было продукт. Беспрепятственная погрузка и отправка картофеля из губернии обнаружилась и на других пристанях – в Кремёнках и Шиловке. Реквизированные там около 200 пудов картошки были переданы уполномоченному из Астрахани для обмена на рыбу.

Выяснилось, что капитаны торговых пароходов, обслуживающие маленькие пристани, сквозь пальцы смотрели на то, что их суда загружаются запрещёнными товарами. Точно также вели себя и приказчики на пристанях. Более того, оказалось, что даже местная советская власть не только не препятствует спекулятивным действиям, но и старается иметь с них свой маленький гешефт, устанавливая определённый сбор с отправляемых запрещённых грузов. Комиссару удалось даже захватить письменное распоряжение Шиловской администрации о взимании 50 коп. с каждого мешка отправленного картофеля.

Ещё 8 тыс. пудов картофеля было обнаружено на пристани «Самолёт» даже в Симбирске. Правда, с этого груза арест пришлось снять, когда выяснилось, что с разрешения губернского комиссара картофель приобретён рабочими Канашского района в обмен на мануфактуру (Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 18 мая).

Как ни парадоксально, но в условиях надвигавшегося голода хоть как-то спастись от него можно было не в сельской местности, где, казалось бы, продовольствие производится, а в городе, куда его свозили. В результате сёла пустели, а город, напротив, делался крайне перенаселённым. Столкнувшись с этой неожиданной проблемой, Симбирский уездный исполком на заседании 27 мая стал думать о том, как её разрешить, заслушав доклад комиссариата жилищ и продовольствия о мерах пресечения дальнейшей эвакуации как воинских частей, так и других организаций в Симбирск. «Местные уездные граждане, – отмечалось в нём, – тоже стремятся в город, хотя не на жительство, но лишь бы получить продовольственный паек. Такое явление равносильно полнейшему краху, как в квартирном, так и в продовольственном вопросах. Кроме того, сгущенность населения при недоедании естественно вызовет эпидемию, которая по всей вероятности, должна распространиться и благодаря другим причинам, опять таки связанными с эвакуацией».

После обмена мнениями, уже ближе к полуночи, исполком постановил:

1-е. Въезд в г. Симбирск на жительство воспретить, для чего разослать телеграфно по всем железнодорожным станциям.

2-е. Комиссару продовольствия немедленно войти в сношение с Губернским Комиссариатом по продовольствию об изменении плановой разверстки населения гор. Симбирска по удовлетворению продовольственным продуктом (АУМВДУО. Ф. 14. Оп. 1. Д. 30. Л. 5).

Буквально на следующий день в газетах появилось объявление. Оно гласило: «Постановлением Симбирского уездного исполнительного комитета Совета крестьянских, рабочих и красноармейских депутатов от 14–27 мая запрещен въезд на жительство в г. Симбирск из других городов и уездов всем лицам, не связанным с г. Симбирском семейными и служебными делами или имущественным положением.

Настоящим постановлением предупреждаются граждане, что за неимением в г. Симбирске запасов продовольствия и свободных квартир, разрешения на право проживания в Симбирске выдаваться не будут, если въехавший гражданин не представит уважительных причин, побудивших его въехать в гор. Симбирск» (ГАУО. Ф. Р-180. Оп. 1. Д. 1. Л. 80). Однако люди всё равно ехали.

Другой мерой, призванной хоть как-то смягчить проблему нехватки продовольствия, по крайней мере, в губернском центре, стало ещё одно обязательное постановление Симбирского уездного исполкома, принятое 14 мая «Об охране садов и огородов г. Симбирска». В первой части оно регламентировало порядок содержания домашнего скота и птицы, чтобы уберечь сады и огороды горожан от потравы бродячей живностью. Дальнейшие же пункты брали под защиту участки и выращенный на них урожай уже от людей:

«4. Все плоды и огородные овощи неотъемлемо принадлежат лишь тем, кто затратил свои силы и средства на уход за садом и обработку огорода.

5. Проход посторонним лицам через огороды и плодовые сады строго воспрещен.

6. Всякое хищение из садов и огородов плодов и овощей, а равно умышленная поломка деревьев и изгородей и проч. ограждений, и вообще нанесение каких бы то ни было повреждений, преследуются законом.

7. Самовольное срывание плодов и овощей рассматривается как воровство».

Нарушителям грозили штрафы от 3 до 50 руб. по приговору местного суда ( Известия Симбирского совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. 1918. 14 мая).

Вот в таких очень непростых условиях в Симбирске начал свою работу очередной, VI губернский съезд Советов.