Летом 1850 года И.А. Гончаров получил трагическое из­вестие из родного Симбирска. Его сестра Александра в 35 лет стала вдовой с шестью детьми на руках. Муж Алек­сандры Александровны, Михаил Максимович Кирмалов, был жестоко убит крестьянами в своём имении. Следственное разбирательство по факту убийства М.М. Кирмалова про­должалось почти два года. Трагедия нарушила мирное тече­ние жизни в семье. Возможно, эти драматические события ускорили смерть матери писателя, Авдотьи Матвеевны. Она умерла 13 апреля 1851 года.

Гончаров с большим со­чувствием относился к сестре. У них были по- настоящему тёплые род­ственные отношения. Иван Александрович постоянно переписывался с Александрой Алек­сандровной. К сожалению, сохра­нилась лишь малая часть этой пере­писки. Но даже обращение к сестре говорит о многом: «Саша», «Сашок», «Милый друг Александра Алексан­дровна»...

Пензенский дворянин Михаил Максимович Кирмалов женился на восемнадцатилетней сестре писателя Александре в 1833 году, когда Иван Александрович учился в Москов­ском университете. Кирмалов был на 22 года старше жены. После свадьбы около десяти лет Кирмаловы жили в доме Гончаровых. В Симбирске роди­лись четверо из шести детей Кирма­ловых: Виктор (1834), Софья (1837), Владимир (1840), Николай (1842). В селе Хухорево родились дочери Екатерина (1845) и Варвара (1847).

И.А. Гончаров имел возможность присмотреться к своему зятю, так как после окончания Московского университета с июля 1834 года по апрель 1835 года жил вместе с Кир­маловыми в доме матери, служил в канцелярии симбирского губернатора А.М. Загряжского. В 1849 году, воз­вращаясь из симбирского отпуска в Петербург, Гончаров заезжал в Хухо­рево. Позже из Петербурга Гончаров прислал в подарок зятю статуэтки-карикатуры работы Н.А. Степанова на себя и Ф.В. Булгарина. В письме к Михаилу Максимовичу Гончаров пи­сал в несвойственной ему манере, по-видимому, подстраиваясь под стиль зятя: «Смотри-ка, смотри: эк как тебя дёрнуло, Михайло Максимович: целый лист написал! Да как сил стало? Зачем ты денег-то прислал? Ведь я же тебе подарил обе статуэтки. Особенно себя я не продаю: я только покупаю его, то есть себя... Фу-ты, как неловко ска­зать!».

Личность Кирмалова и связанная с ним семейная трагедия не оставляли Гончарова в последующие годы и, как говорил сам писатель, «силою рефлек­сии» могла отразиться в его творчестве.

О зяте вспомнил Гончаров, когда читал роман М.Е. Салтыкова-Щедрина «Го­спода Головлёвы». В Иудушке увидел он воплощённые черты Михаила Мак­симовича и об этом писал Салтыкову-Щедрину: «Я следил за одной такой, близко знакомой мне натурой, замкнув­шейся в своём углу. Такой же любостя­жатель, как Ваш Иудушка, и прелюбо­дей, не случайный, как Ваш герой, а всецельный и неудержимый. Доведший до отчаяния и оттолкнувший жену, смо­тревший на своих детей, как на поро­сят, он только и делал, что отрезывал земельные клочки у мужиков да проха­живался по их женам и дочерям, пере­водя мужей и отцов, чтоб не мешали, в другие свои дальние деревни. Все от него отступились, и чужие, и свои, но он крепко и несмущаемо жил в своём захолустье, и сам мне говорил (я про­вёл два дня случайно в его углу), что на него очень злобны мужики и дворня – и, пожалуй, не прочь «сбыть» его, «да я им покажу!!» – заключил он».

В Кирмалове писатель увидел во­площение абсолютного зла, не облада­ющего силой и возможностью полной реализации, но способного создать во­круг себя атмосферу зла. Подобный тип человека и был воплощён Гончаровым в образе Михея Андреевича Тарантье­ва в романе «Обломов». Этот герой, по словам автора, «носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нём враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишённые силы вредить. Может быть, от этого сознания бесполезной силы в себе Тарантьев был груб в обращении, недоброжелателен, постоянно сердит и бранчив».

Гончаров рассказывает в романе ко­роткую историю формирования лич­ности Тарантьева.

Отец его, «провин­циальный подьячий старого времени», определил и сыну идти его дорогой и стал передавать сыну «искусство и опытность хождения по чужим делам». Но Тарантьев не успел применить на­уку отца на деле. После смерти отца он был увезён неким благодетелем в Пе­тербург и определён в писцы. Гончаров отмечает в романе, что Тарантьев так «и остался только теоретиком на всю жизнь. В петербургской службе ему не­чего было делать <…>, с тонкой теори­ей вершать по своему произволу правые и неправые дела…». Тарантьев играет важную сюжетообразующую роль в ро­мане. Он и «братец» Агафьи Матвеев­ны – Иван Матвеевич, пожалуй, самые отрицательные из гончаровских героев. Они сумели обвести вокруг пальца до­верчивого Илью Ильича Обломова и обирали его долгое время. Но всё-таки у Ивана Матвеевича Мухоярова, тоже прожжённого чиновника и проходимца, в глубине души осталась капля совести. После того как Штольц расстроил их совместную с Тарантьевым авантюру с заёмным письмом на Обломова, Та­рантьев предложил обобрать Агафью Матвеевну. В ответ «Мухояров вынул из кармана заёмное письмо на сестру, разорвал его на части и подал Тарантье­ву. – На, вот, я тебе подарю, не хочешь ли? – прибавил он. – Что с неё взять? Дом, что ли, с огородишком? <…> Да что я, нехристь, что ли, какой? По миру её пустить с ребятишками?». Именно Тарантьев вывел из себя кроткого и до­бродушного Обломова. Гончаров так изобразил эту сцену:

« – Тарантьев! – грозно крикнул Об­ломов.

– Что кричишь-то? Я сам закричу на весь мир, что ты дурак, скотина! – кричал Тарантьев. – Я и Иван Матвеич ухаживали за тобой, берегли, словно крепостные служили тебе, на цыпочках ходили, в глаза смотрели, а ты обнёс его перед начальством: теперь он без места и без куска хлеба! Это низко, гнусно! Ты должен теперь отдать ему половину состояния; давай вексель на его имя: ты теперь не пьян, в своем уме, давай, го­ворю тебе, я без того не выйду...

– Что вы, Михей Андреич, кричите так? – сказали хозяйка и Анисья, вы­глянув из-за дверей. – Двое прохожих остановились, слушают, что за крик...

– Буду кричать, – вопил Тарантьев, – пусть срамится этот олух! Пусть обду­ет тебя этот мошенник немец, благо он теперь стакнулся с твоей любовницей...

В комнате раздалась громкая опле­уха. Поражённый Обломовым в щеку, Тарантьев мгновенно смолк, опустился на стул и в изумлении ворочал вокруг одуревшими глазами. <…>

– Вон, мерзавец! – закричал Обло­мов, бледный, трясясь от ярости. – Сию минуту, чтоб нога твоя здесь не была, или я убью тебя, как собаку!

Он искал глазами палки.

– Захар! Выбрось вон этого негодяя, и чтоб он не смел глаз казать сюда! – за­кричал Обломов.

– Пожалуйте, вот вам бог, а вот две­ри! – говорил Захар, показывая на образ и на дверь. <…> После этого Тарантьев и Обломов не видались более».

Биографов и исследователей твор­чества романиста привлекала фигура Михаила Максимовича Кирмалова. От­мечали, что трагедия, произошедшая в семье Кирмаловых, определённым об­разом повлияла на изменение замысла «Обломова», усилив антикрепостниче­скую направленность романа. П.С. Бей­

Домсов в книге «Гончаров и родной край» дал обзор основных документов уго­ловного дела об убийстве М.М. Кирма­лова. Он также высказал предположе­ние, что хухоревские наблюдения писателя легли в основу описания русского помещика и жизни русского имения во «Фрегате “Паллада”».

Стараниями научного сотрудника музея И.А. Гончарова Ю.М. Алексее­вой и В.В. Кирмалова (потомка дяди М.М. Кирмалова – Фёдора) были вы­явлены новые архивные материалы о роде Кирмаловых. Владимир Василье­вич Кирмалов жил в Пензе, одно время работал в Пензенском областном архи­ве. Он серьёзно занимался родословной своей семьи, архивными находками о симбирской ветви Кирмаловых делился с сотрудниками гончаровского музея в Ульяновске.

Среди потомков А.А. Кирмаловой до сегодняшних дней сохранилось пре­дание о татарском происхождении их рода. Они вели родословную от Кира Малого – татарского князя или мурзы, пришедшего в Россию с ханом Батыем. В.В. Кирмалов высказывал предполо­жение о мордовском происхождении их рода, что фамилия Кирмаловых пошла от названия села Карамалы Николь­ского района Пензенской области. Это старинное мордовское село упоминает­ся в документах с 1688 года. Местная мордва производит название от слова «карамо» – рытьё, «ало» – внизу, ниж­ний ров, овраг.

Самый старый документ из вы­явленных В.В. Кирмаловым в пензен­ском архиве датируется 1701 годом.

Это составленные по распоряжению боярина Бориса Алексеевича Голицы­на мерные книги пензенских земель. В мерных книгах упоминается Пётр Тимофеев сын князь Кирмалов, кото­рый в 190 (1682) и 191 (1683) годах в числе прочих мордовских и татарских мурз принял христианскую веру в Ка­домском уезде. Ему была дана земля в Пензенском уезде на речке Качим. До­кумент наглядно показывает, что Кир­маловы были вовлечены в водоворот исторических событий, происходив­ших в Пензенском крае в XVII веке. В те времена порядок землепользова­ния и землевладения служилыми мур­зами определялся Соборным уложени­ем 1649 года, в соответствии с которым земля закреплялась только за несущими воинскую службу. В 1681–1682 годах шёл активный процесс христианизации служилых мурз. Именно в это время и был крещён Пётр Тимофеевич Кирма­лов. Часть принявших христианство служилых мурз сохранила свой статус и позднее интегрировалась в дворянство, у большинства же изменилось эконо­мическое и правовое положение, и они вошли в состав крестьянства. Эта тен­денция закреплялась указами Петра I. Исполняя волю царя, боярин Голицын приказывает составить мерные книги и отметить, кто из служилых людей, а кто из ясашных, то есть плательщиков государственного налога общего харак­тера, взимавшегося в царской России с народов Поволжья.

К сожалению, этот документ не вно­сит ясность в вопрос о национальной принадлежности рода Кирмаловых. Из исторической литературы известно, что титул мурзы носили лишь пред­ставители знати татар-мусульман в Зо­лотой Орде и в образовавшихся после ее распада татарских ханствах. Однако в документах XVII–XVIII веков встре­чаются и мордовские мурзы, несшие, как правило, станичную службу. На­верняка титул мурзы был распростра­нён русским правительством на служилую мордовскую знать по аналогии с татарскими мурзами, т. к. в XVII веке российское законодательство, видимо, несильно различало в правах служилых иноверцев Поволжья. В 1718 году все они были причислены к ведомству Ад­миралтейской конторы.

Термин «мордовские князья» в рус­ских источниках XVII века не встреча­ется, а в документах более раннего пе­риода он означал владетельных татар­ских князей, взимающих ясак с мордвы, покорённой Батыем. Даже крестившие­ся потомки не носили личного княже­ского титула, он писался только перед фамилией, а не перед именем. Исходя из всего сказанного, можно сделать предположение, что Кирмаловы дей­ствительно происходили от татарского мурзы Кира Малого, собиравшего ясак в Поволжье. Его потомки осели на мор­довских землях и в XVII веке перешли на службу к русским государям.

В архиве Пензенской области хра­нится роспись рода Кирмаловых, где представлены четыре поколения. В первом поколении (середина XVII века) указан только Тимофей. О нём нет ни­каких сведений, кроме того, что у него было три сына: Пётр, Иван, Лаврентий.

Во втором поколении и представле­ны Пётр, Иван и Лаврентий Тимофееви­чи.

О Петре Тимофеевиче говорилось в документе выше. Можно только допол­нить, что, вероятно, он умер бездетным и его наследниками стали братья Иван и Лаврентий. О Лаврентии Тимофеевиче нет никаких других сведений. Иван Ти­мофеевич, будучи отставным драгуном, к доставшейся ему по наследству от брата Петра земле прикупил в декабре 1732 года землю в селе Архангельское Пензенского уезда.

К третьему поколению относятся сыновья Ивана Тимофеевича – Кондра­тий, Семён, Трофим и Григорий. Семён и Кондратий Ивановичи «по желанию их положены в подушный оклад». Кон­дратий «вышел Синбирского наместни­чества Самарской округи в село Камен­ку на казённую землю». О Григории нет никаких сведений.

Больше всех известно сведений о Трофиме Ивановиче (предке зятя пи­сателя по прямой линии). Сохранилась копия документа (указа), выданного Го­сударственной военной коллегией, что Трофим Кирмалов 3 февраля 1750 го-да подал в военную контору проше­ние об отставке. При этом он показал, что «от роду ему 65 лет, в службе с 1719 года, из дворян, определён в Ям­бургский драгунский полк, в драгу­ны, был капралом, подпрапорщиком, каптенармусом, 15 июля 1736 года произведён в ротные квартермейстеры. В походах безотлучно, принимал уча­стие в шведской войне. Помещик Пен­зенского уезда, душ мужеского полу за ним не имеется, а имеет поместную землю. По отставке желает в дом». Тро­фим Кирмалов представил следующее заключение медицинской конторы: «на правом глазу имеет бельмо, а левым глазом худо видит, правая нога от за­старелых цынготных ран вся высохла, ею плохо владеет. И затем ни в какой службе и удел быть не способен». Впе­чатлённая таким медицинским свиде­тельством «Императорского величества Государственной военной коллегии контора общесобранным генералите­том приказала оного ротного квартер­мейстера от военной и штатской служ­бы отставить и отпустить в дом его. В доме его и в пути ему Кирмалову обид и утеснений не чинить, но за его службу показывать всякое благодеяние разным образом. И ему Кирмалову поступать тако же. Платье носить немецкое, бо­роду брить, ходить при шпаге или при кортике». После отставки у Трофима Кирмалова родились два сына: Фёдор (1756) и Максим (1760).

В четвёртом поколении представле­ны: сын Семёна Ивановича – Иван, о котором известно только, что он был однодворцем, то есть владельцем не­большого (в один двор) земельного участка и сам на нем работающий. Сын Григория Ивановича – Михаил упоминается в документах как драгун и других сведений о нём нет; два сына Трофима Ивановича – Фёдор и Мак­сим. Фёдор и Максим Трофимовичи в 1791 году обратились в Дворянское со­брание с просьбой выдать им дворян­скую грамоту и представили сведения о себе.

Фёдор Трофимович – «недоросль, чина не имеет, не служащий, житель­ство имеет в селе Сыромяс, Городи­щенской округи; совместно с братом Максимом владеет землёй в селе Архангельском Качим тож Пензенского наместничества Городищеской округи, женат на дворянке Марине Пантеле­евой, имеет двух дочерей – Марину и Агафью». Максим Трофимович – «губернский регистратор в Городищен­ском уездном суде, жительство имеет в г. Городище, женат на дворянке Дарье Алексеевой, имеет двух дочерей – На­стасью и Евгению». Из документов следует, что только Фёдор и Максим Трофимовичи смогли закрепить за со­бой и своими потомками дворянство. В фондах музея И.А. Гончарова хранит­ся Дворянская грамота, пожалованная свёкру сестры писателя Максиму Тро­фимовичу Кирмалову в 1793 году.

Его сын Михаил Максимович (он являлся представителем пятого поко­ления) также служил с 1815-го по 1824 год в 15-м Егерском полку, дослужился до чина капитана. Выйдя в отставку, он продолжил службу дворянским заседа­телем в Городищенском земском суде, затем в Симбирской казённой палате. На момент женитьбы на сестре писа­теля Михаилу Максимовичу принадле­жало 15 душ крестьян в селе Сыромяс в Городищенском уезде Пензенской губернии. В 1836 году А.А. Кирмало­вой от крёстного отца Н.Н. Трегубова досталась часть его имения в селе Ху­хорево Ардатовского уезда (69 душ с землёю) и 11 душ в селе Покровском того же уезда. Другую часть Хухорева в 1838 году она купила у Болтиных (185 душ с землёю) за 56 тысяч рублей. В январе 1837 года Н.Н. Трегубов продал А.А. Кирмаловой землю и 6 душ кре­стьян в деревне Михайловке Ардатов­ского уезда. Тогда же Александра Алек­сандровна дала мужу доверенность на управление имением и хозяйственных дел не касалась. Всего в 1850 году у А.А. Кирмаловой значится в залоге в Московском опекунском совете 250 душ и 980 десятин земли. Кирмалов продол­жал преумножать свою собственность. В Пензенской палате гражданского суда хранится документ: «Лета 1850 года ян­варя в двадцатый день из дворян кан­целярист Михаил Осипович Романов продал надворному советнику Михаи­лу Максимовичу Кирмалову, <…> со­стоящих Пензенской губернии Городи­щенского уезда в селе Сыромяс по 8-й ревизии мужеска пола одиннадцать и женска десять душ <…> с прилежащею к ним землёю <…> и всеми угодьями, всего сто двадцать пять десятин со всем крестьянским имуществом <…> ценою тысяча сто сорок три рубли серебром».

В.В. Кирмалов вспоминал слова ба­бушки о том, что был «в нашей родне большой человек Мишка, который в своё время купил много земли в Рус­ском Сыромясе». Михаил Максимович, видимо, стал единственным предста­вителем семьи, который перешёл из мелкопоместных в среднепоместные помещики.

В 1841 году Кирмалов вышел в от­ставку в чине надворного советника, и семья Кирмаловых обосновалась в бар­ском доме в Хухореве.

М.М. Кирмалов был убит собственными крестьянами 27 июля 1850 года.

В это время Алек­сандра Александровна со старшими детьми находилась в Симбирске. По­сле трагической смерти мужа её посто­янным местом жительства стало село Хухорево. Там Кирмаловы жили до 1918 года. Своим детям Александра Александровна постаралась дать хоро­шее образование: сыновья учились в университете, дочери – в московском пансионе. Неоднократно в публикациях современниками отмечался значитель­ный вклад членов этой семьи в фор­мирование гончаровской коллекции в родном городе писателя, в организацию и участие гончаровских юбилеев. Мно­гие ульяновцы помнят сестёр Кирмало­вых из Нижнего Новгорода – Нину Бо­рисовну, Галину Борисовну, Елену Бо­рисовну. Они часто приезжали в город в дни рождения писателя, выступали на гончаровских праздниках. В настоящее время представители рода Кирмаловых живут в разных городах России, а неко­торые представители самого молодого поколения – в Германии.

Антонина Лобкарёва, научный сотрудник ИМЦМ И.А. Гончарова

«Мономах», №3(99), 2017 г.