– Я родился 16 апреля 1938 года в селе Алёшкино Сенгилеевского района. В моей жизни сладкого было мало, голод и холод. Детство вспоминать даже неохота. Мать одна, нас четверо.
Отца в 41-м забрали. С фронта он присылал сколько-то писем, но ничего не сохранилось, всё потеряли. Погиб он в 42-м, сын искал и недавно нашёл о нём сведения. В Ленинграде его ранило, отвезли в Вологду. И там в госпитале он умер. Сейчас есть документ, нам прислали. Там он и похоронен.
Нас поднимала мать. Я с 38-го года, пятнадцать лет я не видел хлеба. Одна трава. То, чего коровы ели, то и мы ели. В колхозе хлеб растили, но колхозникам ничего не давали, всё забирали государству. Всё, что выращивали, всё забирали. Мы работали бесплатно. За трудодни, за «палки».
На трудодни ничего не давали, на семена для колхоза оставляли, а людя́м опять нет ничего. Потом потихоньку, где-то году в 51-м, немножко начали давать. Чуть-чуть, по граммам. Осенью где-то с полмешка зерна мать получала – за целый год работы.
Жили, считай, на одной картошке. На семена оставляли самую мелочь. Посадим, а как листья появятся, мы их уже рвали – для супа. Нормально расти картошке не давали. Немножко она подрастёт, мы уже подкапываем. На осень чего оставалось, ерунда, мы же всё сожрали за лето.
Очень тяжёлое было время, очень. Корову держали, овец держали, кур. Но сами ничего этого есть не могли.
Налоги очень большие были. Яйца не могли есть, мяса чуть-чуть оставалось, а так всё забирали. Десять килограмм топлёного масла – попробуй-ка собрать. Мясо – сдавай. Яички каждый день забирали. И ещё лук. Есть он у тебя, нет ли, всё равно сдавай. Брынзу тоже надо было сдавать. Для этого держали козу. Страшно, ужасно мучали этими налогами.
А если не сдашь, приезжали из Сенгилея уполномоченные, чего в доме есть, всё забирали. Последнюю тряпку могли унести. Вот такая жизнь у нас была.
А забрать колхозное – не дай бог. На току две девушки один раз положили себе в карманы зерна. Ну два стакана, не больше. И кто-то шепнул. Обеим дали по три года. Молодым девчатам…
Все страшно боялись. Издевательство было ужасное. Не дай бог такому повториться. Не дай бог.
Государство ничего не давало, за погибшего отца тоже. Давали пайки только инвалидам войны, у кого ноги, у кого руки не было. А кто погиб, за того ничего не давали. Вот какая была система.
В 49-м году маму на год посадили в тюрьму. Посадили за самогонку. Тогда самогон из картошки гоняли. Зачем гоняли? Чтобы дрова привезти. Денег не было, бесплатно не сделают, бутылку надо. Не продавали, а вот так, для хозяйства. Многих посадили тогда, такое время было.
Нас, четверых, хотели в детдом отдать. Но сестра (ей 13 лет было) не дала, говорит, сами будем. Вчетвером мучились ужасно.
А мама этот год работала в Сенгилее на цемзаводе. Там была зона, работали вручную, лопатами, на карьерах.
Мама умерла в 55 лет. До этого пенсии колхозникам не давали. И вот первые стали давать, ей начислили восемь рублей, но ни разу она не успела получить.
В школу ходили в лаптях, их плели дедушки. Опять же (денег-то не было), меняли их на самогон. Штаны были заплатные, фуфайка[1] отцова. Тогда так было: оборванным нельзя ходить, чтоб всё зашито и в заплатках было. А заплатки поставить тоже нечем, не было на заплатки товару[2].
До четвёртого класса нам в школе щи варила одна тётка, давали на обед. Чашки, ложки приносили с собой. Да какая там учёба! Дома-то ничего не ели! И вот сидим, ждём, когда позовут на эту похлёбку.
Вместо конфеты была своя куряга: тыкву нарежешь кусочками и положишь на печку.
И уже в 53, 54, 55-м годах начали урожаи большие собирать, начали хлеб кушать.
В общем, мучались. Но по сравнению с сегодняшней жизнью наша жизнь была весёлая. Мы к чему-то стремились, чего-то ждали, хорошей жизни мы ждали. Сёлами очень дружно жили, наши три чувашских села (я чуваш) друг к другу в гости ходили, драк между собой не было.
Ту нашу жизнь с теперешней даже сравнить нельзя. Мы сейчас в раю живём. Но между собой мы были дружнее. А сейчас в село войдёшь: «Здорово». – «Здорово». Даже рот не откроет, скажет сквозь зубы. Очень переменились люди, тогда такого не было.
К музыке я приучился семи-восьми лет. Если услышу в каком доме играют, я подходил и тайком слушал. Я всю жизнь без музыки не могу. Сначала много лет играл на гармошке, потом на баяне научился.
Хотел купить гармошку, денег не было. Пошёл пасти овец индивидуальных. Люди хоть копейки, но давали. Был подпаском[3] и на эти деньги купил гармошку. Десять или одиннадцать лет, всю молодость я пас – чтобы купить гармошку.
Молодёжи в селе много было, свадьбы, проводы в армию, встречи из армии – меня всё время с моей гармошкой туда таскали. Ну и наливали, конечно. Не без этого. (Смеётся).
И в клубе в самодеятельность звали, в район вызывали, первые места занимали. У нас очень певучий народ. И русские песни пели, и чувашские.
Одно время крепко мы начали выпивать. Мои годки[4] уходить начали. Я говорю себе: «Стоп, Виталий, что делаешь? Прекратить!» Жить ведь хочется, очень. И вот уже 47 лет я не пью и не курю. Ну, если на свадьбу приглашают, рюмку для настроения выпью и всё. Отвык я уже от питья, не надо мне его.
И не так как выпивка, табак ещё хлеще портит человека. И вот я одновременно, разом, всё это бросил.
Женатым был, детей четверо. Жена умерла в 2004 году. И мы в Алёшкино дом продали и переехали в Сенгилей. Там в Дом культуры пригласили, снова я и солист, и баянист. Здоровье, слава богу, пока позволяет.
У нас сейчас в Сенгилее в клубе два баяниста, я и одна женщина. Она хорошо играет и сама сочиняет песни, очень хорошие, лёгкие.
Всю жизнь в колхозе работал, на разных работах. В армию меня не взяли, по слуху. Года в четыре переболел золотухой. У кого-то она наружно выходила, а у меня в ухо ударила. Мать работала, выходной ей не дали, некому меня было везти в больницу. Вот остался я глухой. А неделю хотя бы меня полечили, я был бы здоровый. Каждый день благодарю того конструктора, который придумал слуховой аппарат. Очень полезная вещь. С ним я сейчас и пою, и играю, в общем, живу.
Я и здесь в госпитале по вечерам пою. Все собираются, радуются, это, говорят, как лекарство. Часов в семь начнём, оставайтесь…[5]
[1] Телогрейка.
[2] Материала.
[3] Помощник пастуха.
[4] Одногодки.
[5] Записано 3 марта 2020 года в гериатрическом отделении госпиталя ветеранов войн.
***
Генеральный спонсор
Сбербанк выступил генеральным спонсором проекта в честь 75-летия Победы в Великой Отечественной войне на сайте "Годы и люди". Цель этого проекта – сохранить память о далеких событиях в воспоминаниях живых свидетелей военных и послевоенных лет; вспомнить с благодарностью тех людей, на чьи плечи легли тяготы тяжелейшего труда, тех, кто ценою своей жизни принёс мир, тех, кто приближал Победу не только с оружием в руках: о наших самоотверженных соотечественниках и земляках.
