«Был бы человек, а статья найдется» / 11 Февраля 1938 / История Ульяновска / Годы и люди

Но, независимо от авторства и времени ее появления, эту фразу обычно используют применительно к эпохе «сталинских репрессий», когда НКВД (главным образом в тот период, когда во главе ведомства стоял «железный нарком» товарищ Ежов), фабриковал «политические» дела на людей случайных и невиновных. Было такое? Конечно же, было! И «оттаявшие» во время упомянутой «оттепели» «инженеры человеческих душ», диссиденствуюшие публицисты, а также сами пострадавшие с удовольствием смаковали их в своих творениях, изрядно при этом привирая, как тот же бытописатель ГУЛАГа А.И. Солженицын.

А вот примеры противоположного свойства почему-то не удостоились внимания перечисленных выше творцов, поэтому о них сегодня практически ничего не известно. Между тем они были, и было их немало. Вот и попробуем хотя бы частично исправить этот перекос, хотя в рамках одной статьи сделать это крайне сложно. Однако надо же с чего-то начинать.

Каждому – по делам его

В середине февраля 1938 года по распоряжению Управления НКВД и Прокурора Куйбышевской области началась передача чекистам уголовных дел, «возникших в прокуратуре» то есть возбужденных и расследовавшихся ею по трем статьям УК: 58.7 – противодействие нормальной деятельности государственных учреждений и предприятий (экономическая контрреволюция), 58.10 – шпионаж и 58.11 – активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения.

Сдавал следственные материалы временно исполнявший дела (ВРИД) прокурора Ульяновска Соболев, а принимали тоже ВРИД начальника горотдела НКВД, лейтенант государственной безопасности Андронов и начальник 4-го отделения того же отдела лейтенант госбезопасности Зотов. Судя по акту от 11 февраля, принимали внимательно и юридически дотошно. О последнем, в частности, свидетельствует данное ими заключение по «возникшему» 27 сентября 1937 года в аппарате горпрокуратуры делу № 360.

Проходила по нему вся, как тогда говорили, головка Бирючевского совхоза во главе с директором Константином Тихоновичем Кондратьевым – членом ВКП(б), арестованным 20 октября 1937 года по ст. 58-7 УК РСФСР, каравшей, как мы помним, за экономическую контрреволюцию.

Вместе с ним под следствие попали беспартийные работники совхоза – агроном Анатолий Владимирович Вознесенский, главный бухгалтер Яков Иосифович Лелюк и заведующий складом Аким Самойлович Еременко.

Все обвиняемые были арестованы и содержались в Ульяновской тюрьме.

Следствие допросило свидетелей Кузнецова, Дьячкова, Трусилина, Круглова, Александрова, Боброва и других, всего 19 человек. Однако, по заключению чекистов, «документов и показаний свидетелей, изобличающих арестованных Кондратьева, Вознесенского в преступлениях, предусмотренных ст.. 58-7 УК РСФСР и в отношении Лелюк и Еременко по ст. ст. 58-7 и 58-11 УК РСФСР в д е л е н е т».

Зато имелись многочисленные нарушения норм УПК (Уголовно-процессуального кодекса). В их числе принимавшая дела сторона отметила отсутствие ордеров на арест обвиняемых и протоколов их обысков, а также постановления о продлении срока следствия на Кондратьева и Вознесенского, каковой в отношении названных арестантов был превышен на 44 дня.

В итоге чекисты пришли к заключению о том, что:

«1. Обвинение Кондратьеву и Вознесенскому по ст. 58-7, Лелюку и Еременко по ст. 58-7 и 58-11 УК предъявлено необоснованно.

Имеющиеся в деле документы и показания свидетелей, дают основание инкриминировать обвинение всем арестованным по данному делу только по ст. 109 УК (служебные злоупотребления).

Следствием не установлено организационной и политической связи между обвиняемыми, а также нет никаких материалов о связи обвиняемых с к-р элементами.
Всем обвиняемым по настоящему делу необходимо переквалифицировать состав преступления со статьи 58-7-11 УК на статью109 УК, и в связи с этим изменить меру пресечения с ареста на подписку о невыезде».

К акту передаче дел мы еще вернемся, а пока посмотрим еще один любопытный документ. Это – отношение городского прокурора Плохова начальнику горрайотдела милиции Евстифееву от 15 июня 1938 года. В нем страж соц. законности с некоторым, похоже, раздражением сообщает, что уже в третий раз (!) возвращает для дополнительной проверки уголовное дело в отношении Аграфены Алексеевны Лукьяновой – жительницы Карповских выселок Поникий-Ключищенского сельсовета, которую милиция упорно пыталась обвинить по ст. 58-10, каравшей за «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или не выпуска таковых на рынок», то есть за спекуляцию. Однако прокурор всякий раз не позволял «пришить» ей «политику».

Обвинение против колхозницы строилось на показаниях председателя Г.В. Маракина, утверждавшего, будто, во-первых, Лукьянова регулярно ездила в Москву и привозила оттуда разные вещи для перепродажи. А во-вторых, якобы на колхозном собрании 10 и 11 июня 1937 г. она сказала: «Я при коммунистах в колхозе работать не буду и детей не пущу. И государству хлеб вывозить не нужно».

Однако счетовод Пронин показал следствию, что Лукьянова говорила совершенно другое: «Мне не нужны детские ясли, и я не буду ходить на работу, пока будет председателем колхоза Маракин, а ни кто-нибудь другой, все равно мы в колхозе ничего не получим, пока жулики, как Маракин, все пропьют колхозное добро», – возмущалась она.

С показаниями Пронина совпадали и показания колхозного мельника Соколова, то есть, их слова полностью противоречили утверждениям председателя.

Таким образом, по мнению прокурора, налицо был совершенно аполитичный бытовой конфликт, когда «спекулянтка» Лукьянова пыталась вывести на чистую воду пьяницу и вора председателя, а тот ей мстил, накатав донос в «органы», которые почему-то безоговорочно приняли сторону Маракина и упорно держали ее даже перед лицом прокурора.

Но тот не менее принципиально уже в третий раз требовал от начальника милиции «допросить в подтверждение этой части обвинения Лукьяновой рядовых колхозников, присутствовавших на этом собрании», чтобы, наконец, установить, как именно выразилась тогда Лукьянова.

Кроме того, прокурор настаивал на необходимости «выяснить, не имеется ли действительно случаев систематической пьянки пред. колхоза Маракина, т.к. в показаниях Лукьяновой и других на этот факт указывается, а этот факт для дела имеет большое значение.

В противном случае в этой части обвинения против Лукьяновой материал прекратите, а также уточните в части спекуляции показания Маракина и Пронина, что они сами видели, что Лукьянова ездила в Москву или от кого слышали». Во втором случае прокурор требовал допросить тех лиц, на которых Маракин и Пронин будут ссылаться, как на свидетелей спекулянтской деятельности колхозницы.

К сожалению, мы не знаем, пошла ли милиция на четвертый заход или, в конце концов, отстала от принципиальной колхозницы. Однако сам факт того, что прокуратура упорно защищала ее от очевидного поклепа, говорит о том, что надзорное ведомство, не шло слепо на поводу у доносителей.

И это лишь два примера того, что далеко не каждый навет «выстреливал» и далеко не все, угодившие под «политическую» пятьдесят восьмую, неминуемо отправлялись в ГУЛАГ или становились к стенке. И что среди сотрудников НКВД и прокуроров были люди, дотошно разбиравшиеся в обстоятельствах каждого дела, отмеряя конкретному фигуранту строго «по делам его» – кого-то выводили из-под «тяжелой» 58-ой, а кого-то – наоборот.

Главное – вовремя смыться

И тут мы опять вернемся к акту приема-передачи дел от 11 февраля 1938 года.

Среди прочих, в нем фигурирует «возникшее» в аппарате Ульяновской Горпрокуратуры дело № 188. Обвиняемым по нему проходил член ВКП(б), бывший директор татарского педучилища Ахмет Абдулаевич Казаков.

Об этом руководителе, а также о результатах его деятельности на ниве народного просвещения уже рассказывалось в одной из предшествующих глав. Однако, результаты эти были настолько «выдающимися», что не грех напомнить про них снова. Пусть даже кратко.

Итак, уважаемый Ахмет Абдулаевич «прославился» тем, что зимой 1936-1937 годов ни учебные классы училища, ни комнаты студенческого общежития практически не отапливались. В лучшем случае в общежитии топили через день. При том, что дров на зиму было отпущено даже больше, чем требовалось.

Не видели студенты и положенных им стипендий, хотя ОБЛОНО регулярно перечисляло положенные средства, из которых директор выдавал будущим педагогам, опять же в лучшем случае один-два рубля.

От голода и холода студентов в массовом порядке косили болезни: из 248 учащихся за зиму переболело 168 человек (67,4), а четверо умерли.

При этом все перечисленные безобразия директор сваливал на вышестоящее начальство, объясняя подопечным, что «денег не дают, а я при всем желании ничего не могу сделать». Себя же он представлял, как старого революционера и даже 27-го бакинского комиссара.

По совокупности «заслуг» Казакова 27 мая 1937 года нарследователь Кирпичников возбудил против него уголовного преследования по статье 109 УК РСФСР – злоупотребление властью или служебным положением, по которой обвиняемому грозило «лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже шести месяцев».

Однако 9 января 1938 года другой следователь – Сельмяков переквалифицировал обвинение на статьи 58-7 (экономическая контрреволюция), и 58-11 (активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения).

Основанием для изменения квалификации стало то обстоятельство, что откровенно вредительская деятельность Ахмета Абдулаевича и его сомнительные объяснения настраивали студентов техникума против советской власти.

По любому из новых обвинений горе-директору «светил» уже расстрел и конфискация всего имущества, «с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы со строгой изоляцией на срок не ниже пяти лет с конфискацией всего имущества». В тот же день Сельмяков вынес постановление об аресте обвиняемого.

Однако карающий меч пролетарского правосудия лишь просвистел над головой Казакова, не задев на ней ни волоска, поскольку к этому времени бывший директор покинул Ульяновск и перебрался в Казань, где трудился директором школы-десятилетки. А все попытки ульяновских прокуроров и чекистов заполучить его в ульяновскую тюрьму, на 11 февраля 1938 года, оставались тщетными, поскольку казанские коллеги почему-то не спешили этому содействовать.

Дальнейшая судьба А.А. Казакова не известна и останется лишь надеяться, что наказание он все-таки понес, а в дальнейшем не попал в число «невинных жертв сталинских репрессий».

Малый назад

На сокращение числа необоснованных арестов, в первую очередь среди коммунистов, было направлено и появившееся в середине июня указание Прокурора Области по делам УГБ НКВД о порядке выдачи санкций на арест обвиняемых, привлеченных органами госбезопасности.

Во исполнение этой директивы 23 числа того же месяца ульяновский городской прокурор Плохов направил начальнику горотдела НКВД секретное указание на этот счет, но уже от своего имени. Документ предусматривал многоступенчатую процедуру избрания меры пресечения в виде заключения под стражу. Выглядела она так: «По оформлению материалов установлен следующий порядок: Рай. и Гор. Отделы НКВД весь материал направляют в УГБ НКВД. Последним испрашивается санкция на арест у Обл. Прокурора, и при наличии уже санкции Обл. Прокурора, дается внутри района санкция на арест Горрайпрокурором».

Таким образом, и следственные органы НКВД, и прокуроры на местах лишались права самостоятельно арестовывать обвиняемых. Отныне это решалось исключительно на областном уровне.

А спустя еще неделю, 29 июня, все тот же Плохов направил начальнику горрайотдела милиции и секретарю горкома ВКП(б) еще один секретный документ, касавшийся привлечения к уголовной ответственности членов и кандидатов ВКП(б). Прокурор напоминал, что о каждом таком случае следственные органы обязаны были ставить в известность Горком. Этот порядок не был чем-то новым. Он устанавливался постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке производства арестов» от 17 июня еще 1935 года. «Однако в практике нашей работы это не наблюдается», – указывал Плохов и предписывал «немедленно дать указание своим работникам, чтобы в дальнейшем на привлеченных и привлекаемых к уголовной ответственности членов и кандидатов ВКП(б) в Горком ВКП(б) посылались копии постановлений о привлечений в качестве обвиняемых и копии обвинительных заключений <…>, согласовывая предварительно вопрос с Секретарем Горкома ВКП(б) об аресте членов и кандидатов ВКП(б), в том случае, когда по делам эта мера пресечения избирается».

Таким образом, уже к середине 1938 года, то есть спустя примерно год после начала «большого террора», власть стала принимать меры к его обузданию, отдав на места команду «Малый назад».