Кому на Руси жить хорошо? Часть 4. Все в норме / 26 Января 1931 / История Ульяновска / Годы и люди

Здесь тоже существовали списки, определявшие важность того или иного предприятия, а, следовательно, и размер, и качество пайка, положенного его работникам. Так, на август 1931 года в Ульяновске в списке № 1 значилось всего несколько объектов: ундоровский и захарьевский рудники, которым полагалось в общей сложности 700 пайков, в том числе 600 рабочих и 100 «прочих», а также геологоразведочная партия Энергостроя – 12 рабочих пайков, и еще 17 таких же полагалось ундоровской изыскательской партия «Красный Партизан».

Список № 2 был куда обширнее – в нем насчитывается около сорока «позиций». В их числе завод «Металлист», винный и спиртзаводы, крахмало-терочный, три кирпичных, две типографии, электростанция, водопровод, гараж с двадцатью работниками и гараж райисполкома еще с двумя, ассенизаторский обоз с персоналом из 18 человек, шестеро кочегаров городских бань, девятнадцать работников яичного склада, 284 сотрудника гормилиции и еще 59 – исправдома и так далее. В общей сложности на август всем им полагалось 3121 рабочий паек и 2119 – прочих, очевидно, для членов семей. Что же касается следующего месяца, то это количество могло быть пересмотрено, как в ту, так и в другую сторону, в зависимости от выполнения промфинплана снижения себестоимости продукции и прочих показателей по отдельным предприятиям г. Ульяновска.

Примечательно, что в перечне «отовариваемых» коллективов нет Патронного завода, а также прокуратуры, суда, ОГПУ, медицинских и образовательных учреждений, а также Горрайкома и райисполкома. Скорее всего, они снабжались из централизованных фондов, возможно, через особые закрытые распределители.

Та или иначе, но подобное положение многих в принципе устраивало. Во всяком случае, когда в январе 1931 года в ульяновской газете «Пролетарский путь» появилось объявление о том, что Центральный рабочий кооператив (ЦРК) пустит одежду и обуви в свободную продажу в порядке живой очереди, некоторые были этим очень недовольны, например, служащие Стройконторы – делопроизводитель Елизавета Михайловна Яковлева, техник Трошина и некоторые другие.

– Если уж организованно не могли никогда ничего получить, то в живой очереди и подавно не получишь, хотя стоять придется целыми днями. И кто только это придумал?! Ведь есть же директивы правительства о закрытых распределителях, а их и не думают организовывать. Прикрепили бы нашу контору к какому-нибудь распреду, было бы спокойно, знаешь, что все-таки что-нибудь, да получишь. А это только озлобляет и рабочих, и служащих», – возмущались женщины, обсуждая, казалось бы, хорошую новость. И, причины для недовольства, надо сказать, у них были.

Дело пахнет керосином

Кроме одежды и обуви, в перечне товаров, предназначенных к свободной продаже, в упомянутом газетном объявлении был указан и керосин. А поскольку советской прессе люди верили, то к 10 часам утра 26 января, гремя большими полуторалитровыми бидонами, ведрами и даже емкостями вместимостью в два пуда, у магазина ЦРК собралась очередь человек в 300. В большинстве своем это были женщины – жены служащих, решившие воспользоваться случаем и отовариться впрок, поскольку газета писала будто керосин станут отпускать в каком угодно количестве.

Увы, покупателей, а точнее покупательниц ждало разочарование: перед самым открытием на магазинной двери появилось объявление, гласившее, что выдавать топливо будут исключительно по хлебным книжкам, и только тем их предъявителям, кому положен самый большой паек – от 600 до 800 граммов. Служащие в число этих счастливцев не входили, следовательно, и керосина им было не видать.

Очередь взорвалась негодованием: «Служащих уже и за людей не считают! Хлеба дают мало, товаров почти никаких, керосин, и тот не отпускают! Сидите, граждане, в потьмах и не евши! Дров нет, топить нечем, а теперь и керосина не дают! Значит, служащий должен быть и холодный, и голодный! – Наперебой кричали люди. – Надо бежать из этой проклятой деревни куда-нибудь ближе к центру, где рабочий и служащий обеспечены лучше, чем в этой дыре, в Ульяновске!». «Мы пай платим, а нам все дают в последнюю очередь! – Едва не плача, негодовала какая-то женщина. – Вот придет муж с работы, а что я ему дам пожрать, когда сготовить не на чем!?». «Надо с газетой идти в торготдел! Пусть объяснят, почему пишут одно, а делают другое!».

Так, под крики, слезы и ругань, осыпая начальства проклятиями, очередь, постепенно разбрелась, не солоно хлебавши.

А спустя три дня, нечто подобное случилось в другом магазине все того же ЦРК, где за солью и керосином с утра стояло человек 100. В два часа дня заведующий объявил, что керосин кончился, и давать таковой будут только по заявкам учреждений. Очередь мгновенно вспыхнула, как бак с топливом, за которым она стояла: «Каким учреждениям!? По каким заявкам!? Всем давай! А то изобьем!», – не очень стесняясь в выражениях, наседали граждане на завмага, пока тот не скрылся в подсобке, громко хлопнув за собой дверью, чем лишь подлил масла, то есть керосина в огонь. «Давай нам заведующего!! Давай керосину!!», – ярилась преимущественно женская толпа. Как на грех, именно в этот момент в магазин пришли несколько красноармейцев, чтобы забрать положенный их части керосин. Их появление вызвало новую бурю народного гнева. «Почему военным дают? – взревела толпа. – Не давать, так не давать никому!».

Страсти так накалились, что заведующему пришлось выглянуть из своей каморки и объявить, что керосин поучат все, кто стоит. Волнение мигом улеглось, женщины привычно выстроились в живую очередь и победно друг дружке улыбаясь, стали судачить о том, что «давно бы надо было начать кричать, и керосин бы получили скорее».

Подобных случаев той зимой в сводках ОГПУ отмечено множество. «Стоящая в очередях масса преимущественно в своем большинстве женщины. Стоя в очередях, создают шум и ссорятся между собой. А все вместе взятые кроют на чем свет стоит работников ЦРК, и незначительная часть винит всецело в данных перебоях советское правительство, отмечая при этом: «Вот до чего нас довел СССР и все, что дальше видим, только хуже», – информировали чекисты начальство, отмечая рост панических настроений, связанных, в том числе и с тем, что люди не понимали, откуда взялся этот керосиновый кризис и, главное, как долго он продлиться.

Между тем, вопросы следовало адресовать не местному начальству, а руководству треста «Союнефть», который либо не удовлетворял заявки ульяновских товарищей, либо удовлетворял не полностью. В результате к концу января запас керосиновых фондов в районе и городе почти иссяк. В баках его оставалось лишь около 600 тонн, предназначенных для посевной кампании, расходование которых грозило ее срывом.

Чтобы этого не допустить, Горторготдел и приказал ЦРК опускать топливо по строгой норме, да и то не всем, а лишь тем пайщикам, которые получали повышенный хлебный паек. Таким образом, городские служащие оказались снятыми со снабжения. Но, вроде бы временно, до выяснения фактического объема имеющихся запасов топлива, а также в зависимости от дальнейших его поставок в город «Союзнефтью».

Пока же на февраль решено было выдавать керосин всем членам-пайщикам по 3 литра, но только на одного из членов семьи. В крайнем случае, если заявки организаций и госучреждений будут расширены, то эта норма могла быть снижена до двух литров.

Так что причины постигшего Ульяновск «топливного кризиса» были в какой-то мере объективными. Однако, присутствовал в нем и так называемый, человеческий фактор, который заключался в «отсутствии распорядительности и изворотливости, а подчас и преступном отношении самих работников этих кооперативных объединений к своим обязанностям».

Например, в магазине № 10 развозчик керосина, распродав бочку уже к 9 утра, вместо того, чтобы ехать за очередной порцией, ушел в магазин греться, небрежно бросив толпившимся в ожидании покупателям: «Подождете. Как погреюсь, так и поеду». И действительно, спустя какое-то время, нехотя влез на облучок и тронулся в путь – в магазин № 1, где размещалась центральная «керосиновая» база ЦРК. Там в это время уже стояли четыре повозки с такими же бочками, приехавшие из других магазинов. Добавив к ним и свой возок, неторопливый возница вошел в помещение и присоединился к уже гревшимся там коллегам. Никуда не спеша, мужики провели в приятной кампании друг друга почти два часа. А у магазинов все это время росли и росли очереди, в которых, чем дальше, тем больше, негодование сменялось паникой и не дождавшись керосина, публика стала расхватывать… спички по 40 - 50 коробок сразу. И соль.

Соль, спички, яблоки, табак

Соль была одним из немногих товаров, дефицита которых не ощущалось – в магазинах соли было достаточно и отпускалась она по норме в полпуда на человека. Казалось бы, куда больше? Тем не менее, взвинченная керосиновым психозом толпа, расхватывала ее со страшной силой – по 300 – 500 пудов в день! При этом, если в одних магазинах соль давали без ограничений, то в других – не более, чем на 20 копеек, и этим разжигали панику еще сильнее. Не удивительно, что вскоре стали выстраиваться очереди уже и за солью. А те, кому из-за возникшего ажиотажа таковой не досталось, ходили в Заволжье и воровали ее там из сваленной на берегу Волги гигантской кучи.

Примерно с такой же скоростью стали разлетаться и спички, хотя их тоже было в достатке – один лишь «Средволторг» приобрел таковых целый вагон и принялся навязывать покупателям в нагрузку. А те, еще совсем недавно возмущались, что, например, при покупке примуса приходилось брать еще и спичек на рубль с лишним. «Вот, дожили. Тебе нужно коробку ваксы, а обязательно всучат спички, – негодовали покупатели. – На кой черт их так много запасают, что и граждан хотят снабдить, как базсклад?».

Но прошло совсем немного времени и возмущение сменилось безудержным паническим спросом. Так что и вагон спичек, и гора соли принесли работникам советской торговли неплохие барыши.

В то же время целый ряд других товаров в категорию остродефицитных не попал. Однако и с ними предприимчивые кооператоры мухлевали, ухитряясь добыть «лишнюю» копеечку. Например, Ульяновский рабочий кооператив – Рабкооп (УРК), получил 36 ящиков папирос, 14 из которых по распоряжения Горснаба, должен был передать ЗВК – тоже кооперативу, но закрытому военному. Однако глава Рабкоопа товарищ Данилов заявил, что данное распоряжение немного запоздало – папиросы уже пущены в продажу и передавать коллегам нечего. Но руководителю УРК почему-то ему не поверили и устроили проверку, в ходе которой выяснилось, что продавать папиросы даже не начинали, а товарищ Данилов элементарно соврал, за что и держал ответ перед комиссией Горснаба, где изворотливому руководителю очень настоятельно порекомендовали все же выполнить распоряжение и передать часть папирос для снабжения военных. А чтобы впредь врать начальству было неповадно, материал о «ложных показаниях» передали на рассмотрение Рабоче-Крестьянской инспекции с просьбой привлечь к ответственности через чур изворотливого товарища Данилова, который, кстати, мухлевал не только с папиросами. Так, при продаже белья «для матери и ребенка», ульяновский рабкооп завысил его стоимость, увеличив наценку до восемнадцати процентов вместо установленных Горснабом пятнадцати. Подобную операцию подчиненные Данилова провернули и в процессе торговли яблоками второго сорта, продав их по цене от 45 до 60 копеек за килограмм вместо официально установленных 40. На этой коммерческой операции были пойманы заведующие двумя магазинами: номер 1 и 2.

Впрочем, грешили не только в УРК. На аналогичной яблочной афере попались и работники упоминавшегося уже ЗВК – закрытого военного кооператива. Плоды того же сорта они продавали вместо «законных» 18 копеек по 42-45 за килограмм, за что председатель товарищ Скрипкин получил выговор.

Денег нет, но вы держитесь

Конечно, по нынешним временам, все эти злоупотребления выглядят совершенно пустячными и в полном смысле копеечными. Однако и зарплаты тогда были другими. Если вообще были. Например, на 1 февраля все того же 1931 года задолженность по зарплате только работникам правоохранительных органов города составляла более 10 тысяч рублей. В том числе, прокурорским – 457,50, судейским – 1067,14, адмотделу горисполкома, то есть милиции – 8500 рублей. Меньше всех оказался долг перед нотариатом – всего 181 рубль 5 копеек. Так что лишняя копеечка, незаконно попавшая в карман кооператоров, становилась ощутимым ударом по карманам обывателей, особенно тех, кого сегодня принято называть бюджетниками.

Разумеется, Горком не мог пройти мимо ненормальной ситуации с задолженностью и 1 февраля принял по этому поводу постановление о проведении практических мероприятий по ликвидации таковой уже к 6 февраля. Вооружившись этим документом, свои заседания провели бюро партячеек городского суда, прокуратуры, адмотдела и домзака, а потом этот вопрос был вынесен на открытые партсобрания с участием членов Профсоюза перечисленных организаций, где еще раз подробно обсудили возникшие финансовые затруднения и потребовали от работников разобраться… с собственными долгами по разного рода членским и паевым взносам, квартплате и порочим текущим платежам. Причем, к членам партии это относилось в первую очередь.

Что касается обещания Горкома ликвидировать долги по зарплате к 6-му февраля, то оно было исполнено уже пятого числа. В этот день общая задолженность снизилась на 2125 рублей 5 копеек. Однако коснулось это только милиции и нотариата, содержавшихся за счет местного бюджета. А вот прокуратура и суд, деятельность которых оплачивал край, по-прежнему ждали кредитов из центра.

И тем не менее, на том же собрании весь коллектив суда, прокуратуры, милиции и домзака единодушно постановил: всем работникам довести подписку на заем «Пятилетка – в четыре года» до 100% каждого месячного оклада каждого сотрудника вплоть до конца пятилетки. И пристально следить за своевременностью внесения очередных платежей, хотя пока задержек по ним не было.

Упомянутый заем на первоначальную сумму в 800 млн. рублей был выпущен в соответствии с Постановлением ЦИК и СНК от 30 апреля 1930 года сроком на десять лет. Президиум ВЦСПС (Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов) обратился ко всем трудящимся с предложением отдать взаймы государству двух - трехнедельный заработок, однако на местах подписка шла под лозунгом «Месячный заработок – в заем!». Агитационно-пропагандистская кампания, широко развернутая как в центральной печати, так и на местах, активно призывала трудящихся поддержать правительство своими сбережениями, внеся, таким образом, свой вклад в выполнение грандиозных планов пятилетки. Лозунг кампании был таким: «Не должно быть членов профсоюзов и колхозов без облигации займа «Пятилетка в четыре года!».

Как видим, даже несмотря на отсутствие средств, ульяновские правоохранители не остались в стороне и подписывались на заем самым активным образом, так что сегодня мы можем только гадать о том, как им это удавалось жить даже на одну зарплату, а на мнус одну. Но ведь как-то жили.