В тот день мне сильно повезло. Я ничего не просил, ни о чем не расспрашивал, просто наслаждался воздухом мастерской, где рождается столько прекрасного.

Аркадий Александрович подошел к стопке этюдов, акварельных листов и начал перебирать их. Может, отыскивал что-то нужное для работы, а может, просто решил сделать мне уважку. (Это его словечко. У него много таких).

Листы эти - либо готовый пейзаж или портрет, либо просто наброски различных предметов, деталей... Тут пенек в траве или кустик махонький, ведерко с огурцами либо вазочка с ягодами, а то расписное коромысло, лапти на гвоздике, портретики карандашные. Или вот даже букет полевых цветов, прямо хоть сейчас в рамку вставляй.

А вот еще один лист: с полдюжины нагих девушек у речки на зеленом бережке. Одна уже в воду кинулась, плывет саженками, другая - воду ногой пробует.

- Вот бы картина...

- Да, ладно бы. Да где их наберешь, голеньких-то...

И снова листы. Один другого ярче, интереснее, неожиданнее.

- Сколько же их у вас, Аркадий Александрович, листов этих?

- Тысяч семь, а то и поболе.

- Много.

- Какое там. Да где же время-то взять. И к выставке надо делать, и для себя надо... Много всего хочется, а жизнь - то одна.

И снова эскизы, этюды, наброски. Вот лист - почти готовая картина. Я осмелел, взял его в руки. Деревенская изба. Двое, мать и ребенок. Ему год, а то и меньше. Полуголенький, он делает первые шаги, а мать присела и, счастливая, манит его к себе, протягивает руки. И до чего все это мило, просто слезу выбивает.

- Хорошо?

- Очень. Это же готовая картина.

- Еще что скажете? - усмехнулся художник. - Да выставь я этакое, и опять как раз тычок получишь.

Я поглядел на него с недоверием.

- Да, да, - вдруг загорячился он. - Одеяло-то какое? Из лоскутков. Значит, бедность. Половичок-то из тряпок, домодельный - опять же не то. Зыбка на пружине - совсем уж плохо. Вот то-то и оно.

А ведь, действительно, было время, когда некие ханжи и чистоплюи всерьез и публично упрекали Пластова, например, за то, что девушка в «Роднике» босая. Мол, явный намек на плохую работу обувной промышленности.

Но, скорее всего, не боязнь критики подобного рода заставляла Аркадия Александровича держать «Первые шаги» в запаснике. Что-то там не удовлетворяло его высокую требовательность к себе. И вот через добрый десяток лет явилась на свет его теперь уже известная картина «Мама». Тоже изба, кровать, зыбка. На кровати - стопка подушек в красных наволочках. На ней сидит мать, кормящая грудью ребенка. В эти же примерно годы появилась и еще одна его картина. Эта была названа «Когда на земле мир». Под старой яблоней, увешанной сочными плодами, лежит вся в белом молодая мать. Закрыв глаза от солнца согнутой рукой, она другой придерживает за рубашонку годовалого ребенка. А он тянется к ближнему яблоку. В нижнем правом углу картины неказистая корзинка, опрокинутая набок, яблоки в ней виднеются. Вот и все.

Картина выставлялась. Но, видимо, художник нашел в ней какие-то несовершенства. Может быть, в композиции либо в цвете. Кто знает. Словом, он решил ее переделать. И написал по существу совершенно новую картину. Хотя тема та же, извечная, любимая художниками всех времен и народов - мать и дитя.

Называется эта новая работа «Солнышко». И опять яблоня. Только теперь виден ее один ствол. По сторонам - стволы березок. В зелени листьев и цветов, на заднем плане, толстая скамья, садовая лейка. А под березкой лежит, высунув язык и добродушно щурясь, могучая овчарка. На первом плане опять же лежащая навзничь молодая мать. На ее белом платье, на босых ногах - причудливые тени листьев яблони. Ребенок припал к ее груди, питается. Одной рукой мать придерживает его, другой - прикрывает глаза от солнца. Ее можно назвать лежащей мадонной, так много истинно женского, материнского, вечного во всем ее облике. И этот славный рыжеватый ребенок в желтой рубашонке кажется солнышком. Рядом с женщиной - шляпка спелого подсолнуха в золотом венчике. Тут и пупырчатые огурцы в синем ведре. Другое - наполнено матово-желтыми яблоками.

Как укрупнилась, углубилась, стала философичнее и шире та же, что и в первых двух картинах, большая жизненная тема.

И как же надо было любить свой нелегкий труд живописца, чтобы так неотступно, неутомимо стремиться к совершенствованию своих произведений, ради их большей выразительности!

Василий Дедюхин.

Ульяновская правда, 30.1.1973 г.