Режиссер ГТРК «Волга» Тамара Бунич: «У нас были стальные нервы, мы умели выдерживать прямой эфир» / 21 Ноября 1962 / История Ульяновска / Годы и люди

- В 1962 году я пришла на телевидение и прошла конкурс на ассистента режиссера. Женщин-режиссеров у нас еще не было, были только мужчины, притом они все были театралы. Были у нас люди, окончившие журналистское отделение в Москве или в Киеве. А в основном пришли люди разных профессий, много газетчиков пришло. Я работала с Юрием Александровичем Ершовым, он был очень любим в нашем городе как актер. И потом, видимо, его привлекло телевидение. Он был такой интересный, увлекающийся человек, и я рядом с ним выросла. Буквально через несколько лет он предложил мою кандидатуру на режиссера. Я никакого отношения к телевидению не имела, я окончила педагогический институт, историко-филологическое отделение, историк-литератор. Но, телевидение в те годы настолько всех увлекало, мы буквально бредили всем этим! Я попала в литературно-музыкальную редакцию. Это было мне близко, ведь в детстве я немного занималась музыкой: в эвакуацию мы попали в такой тихий, очень мирный город Мелекесс. И вот там меня отвели в музыкальную школу. Телевидение давало возможность увидеть то, о чем я слышала в детстве. Мне очень нравилось, я любила эту работу. Нас щедро посылали на курсы в Ленинград, поскольку тогда этот город блистал, он был первым, о Москве как-то меньше слышалось. Затем в Москве был организован институт усовершенствования, с нами работали большие мастера телевидения. Со всей страны приезжали режиссеры, каждый делал какую-то работу, показывал ее, мы делали экспериментальные работы на курсах, которые шли в эфире по всей стране.

- Расскажите, пожалуйста, подробнее о Юрии Александровиче Ершове. Каким он был человеком?

- Это был очень красивый, очень талантливый человек. В редакции и во всей студии пользовался большим успехом. Но он очень рано ушел из жизни. Совсем молодым, ему даже не было 50-ти лет. Он перенес большое ранение, у него было больное сердце. Юрий Александрович очень много работал и очень много нам всем дал. Он выделялся своей добротой, своим желанием помочь людям. Сейчас его сын, я его называю Вадиком, возглавляет канал у нас на телевидении. Очень талантливый мальчик, который был совсем ребенком, когда Юрий Александрович ушел из жизни. Вырос и пришел на телевидение, хотя окончил совсем другой институт в Самаре. Приехал и поступил в нашу редакцию. И мы какое-то время работали вместе. Я очень рада, что он остался верен телевидению. Видимо то, что Юрий Александрович приходил домой и рассказывал сыну о работе… Вадик проникся всем этим и пришел на телевидение.

Откуда хвост растет у лошади?

- 19 июля 1980 года в Москве прошла церемония открытия летних Олимпийских игр. Как проходила подготовка к Олимпиаде, как готовились к участию в мировой трансляции соревнований?

- На Олимпиаду, конечно, попасть было здорово, мы даже не мечтали об этом. Республиканские и областные студии еще работали в прямом эфире, у нас не было записи, а Олимпиада должна была транслироваться напрямую, в репортажном варианте, и записываться на пленку. У нас были, как говорится, канатные, стальные нервы, и мы умели выдерживать прямой эфир, а москвичи были уже избалованы, они все записывали, перезаписывали, монтировали, а мы привыкли работать прямо в эфир. Также проходили предолимпийские курсы, был большой отбор. То есть были важны не только интеллектуальные или профессионально-технические моменты, ты должен был хорошо ориентироваться во всем. Появлялась новая техника, надо было все осваивать, и в то же время нужно было проходить психологические тесты. Они были неожиданными, тебя ставили в разные ситуации и наблюдали, как ты с ними справлялся. Курсы давали возможности работать во всех видах спорта. Нам читали лекции, рассказывали, как нужно расставить камеры, как пользоваться этой расстановкой, потому что давалась совершенно другая схема. Я была в душе романтик и определила для себя конный спорт. Мне нравились лошади, казалось, это так романтично, здорово! Никогда конный спорт не записывался на телевизионную камеру, он всегда показывался со всех Олимпиад только киношным способом. А тут выставлялся совершенно свой расклад камер и участвовали несколько групп: две московские группы операторов и две казахские и узбекские.

Иваницкий, который возглавлял спортивную редакцию, меня спросил: «Тамара Александровна, а вы знаете, откуда хвост растет у лошади?» И я тогда все узнала про них. Мне казалось, что я все узнаю, все покорю. Как-то трудности не чувствовалось, казалось, что все это здорово и интересно. Когда мы работали на Спартакиаде, все было устроено трепетно и солидно. Помню, мы с группой приехали на Спартакиаду, и было объявлено на Казанском вокзале: «Мы встречаем из Ульяновска режиссера Бунич, вас ждет машина». Мы были удивлены, но я быстренько последовала туда, где меня ждали. Там стояла черная машина, сидел шофер, и он нас отвез в общежитие. На Олимпиаде все было по-другому, более скромно, потому что очень много стран бойкотировало игры в этот момент, и как-то было все свернуто, поэтому никакие машины не встречали, мы приехали сами. Аккредитация позволяла нам бывать на всех соревнованиях, на всех видах стадионов. Конный спорт требовал большой отдачи. Мы выезжали из общежития на соревнования самые первые. Кони любят ранний показ, участие. Много всего было интересного.

- Какой опыт вы получили, работая на Олимпиаде?

- Олимпиада, конечно, дала большой опыт, очень большой. Она окрылила и дала возможность пройти предолимпийские курсы, они сделали нас не только режиссерами, но и журналистами, мы могли уже что-то писать сами. У нас работали целые группы, приезжали на съемку, с нами выезжали звукорежиссеры, ассистенты режиссера, операторы, это не говоря о технической группе. Много было интересного. Встречи, дружбы, которые продолжались много лет. Олимпиада оставила неизгладимый след. Кстати, нас, женщин, очень мало работало на Олимпиаде, работали в основном мужчины-режиссеры.

- Расскажите, пожалуйста, про особенности вашей работы, в том числе технические, какие у нее есть плюсы и минусы? Что было самым тяжелым, а что самым приятным?

- Во-первых, перед Олимпиадой, была получена новая техника, и в Ульяновск потом пришли новые камеры, оптика их была большой, чувствительной. Мы, например, могли стоять около Обелиска с камерами и видеть крупным планом то, что происходит на палубе парохода у пристани. То есть возможности были большие. Раньше инженеры нам предоставляли технику, и мы сами работали на ней. То есть абсолютно все, что ты задумал, ты сам воплощал, а они следили за параметрами, чтобы качество было хорошее и обеспечивали нам это. А на Олимпиаде инженеры были буквально «вторыми тобой». Они печатали тексты, писали фамилии всех спортсменов, их выступления, секунды, минуты. Конечно, были и плюсы, и минусы. А минусы вот в чем: тебе предоставлялись большие возможности рассеченного, углубленного показа, у тебя было много камер, много картинок, и ты должна была выбрать это все быстро, молниеносно, должна была быть реакция безукоризненной. Поэтому москвичи и брали людей с периферийных студий - с областных, республиканских: там работали напрямую, потому что не считали это чем-то особенным.

А приятным было то, когда все удавалось. Было итакое, что не всегда ты был доволен чем-то: где-то что-то не так складывалось, и нужно было уметь отвечать за свои поступки и брать на себя огрехи, если они были. Приятными были, конечно, встречи. Встречи с людьми из разных городов и стран. Устраивали встречи, где мы могли пообщаться, познакомиться. Спортивная редакция телевидения заботилась о журналистах, которые работали на Олимпиаде. Было время предолимпийское еще, мы очень много ездили, выезжали на всевозможные экскурсии, встречались с интересными людьми, были в музеях, в Подмосковье, это все оставило большой след, и такую гордость. Мы когда приехали после Олимпиады, были страшно уставшие, поскольку работали, думая о том, чтобы все было хорошо. Мы приехали как герои, нам завидовали, нас расспрашивали, как будто мы побывали в космосе. Но мы были немного недовольны тем, что многие страны не приехали, притом сильные. Москва была пустая. Когда я была на Международном молодежном фестивале, то Москва была такая раскованная, было много народа, на улице все пели, танцевали. На Олимпиаде этого не было. Москва была тихая, совершенно притихшая, трибуны иногда не были полностью заполнены. Поезда уезжали в Ульяновск пустыми, там могли быть один-два человека.

Нельзя!

- А как в те годы работала цензура на телевидении?

- В те годы не могло быть не цензуры. Записывалась каждая строчка, каждый текст. Не могло быть каких-то отступлений. Тогда даже казусы бывали. Например, ассистент режиссера, который находился в студии, показывал тому, кто в эфире, что надо закругляться. А человек этого не понимал. Или другие вещи, например, помощник писал записку и, держа ее в зубах, полз к камере. На записке было написано «Нельзя» или много восклицательных знаков. Это все было в прямом эфире! Смешные моменты, конечно, сейчас, а тогда были на грани. Потом после эфира часто шли какие-то разборки.

Открытие Ленинского мемориала в прямом эфире

- 16 апреля 1970 года в Ульяновске торжественно открывали Ленинский мемориал и встречали Леонида Брежнева. Как проходила подготовка к такому событию?

- Во-первых, сюда приехала телевизионная станция, мы получили новую технику. Это была шикарная французская камера. Вообще, главный режиссер был московский. Часть материала шла у нас из студии, часть из Мемориала, где в основном работали москвичи. У меня была очень неприятная история. Был такой момент, мы все были аккредитованы, и к Мемориалу нельзя было просто так пройти. Тогда все было открыто, но везде стояли определенные люди, охрана была очень серьезная. Мы с Борисом Тельновым снимали, как Мемориал готовится. Там стояла лестница, и Борис залез на нее и снимал сверху. И вдруг подходит к нам мужчина, большой, высокий, и говорит: «Дайте мне вашу аккредитацию». Я спокойно снимаю, даю аккредитацию ему в руки, он ее рвет и приказывает нам покинуть зал. Я была в шоке, конечно. Я ему говорю, что выполняю задание московского телевидения, я тут снимаю и не делала ничего такого. Он ничего не говорит, смотрит на меня стеклянными глазами. И мне как-то стало плохо, я поняла, что если я сейчас уйду с оператором, то я на телевидении уже не работаю. И я ему говорю: «Кто вы? Что я такого сделала, почему вы смотрите на меня стеклянными глазами?» Я отошла к окну, и как-то меня заколотило, и мы тихонечко пошли с Борисом. Сели, сидим на мраморной лестнице. И вдруг, к нам подходит человек и дает нам аккредитацию, так мы и продолжили работу.

И здесь я впервые встретилась с Валентиной Леонтьевой, она работала у нас из студии. Мы работали весь день, я - на своем пульте, на «Волге». У нас были стыковки, то нас включали, то Мемориале, где шла трансляция. Надо было не бояться ответственности, а все боялись. Мне было важно передать ту обстановку репортажа, сиюминутности. Я была всегда за живой эфир, и я знала, что трансляции - это не спектакль. Я была за репортаж, мне всегда это нравилось. Мне посчастливилось, что я работала на самых ответственных передачах.

- А как изменился город, каким был до перестройки к 100-летию Ленина?

- У меня отец был военный, и мы жили на польской границе, первый день бомбили Киев, Житомир, Севастополь. В 4 утра громадные самолеты пролетали над нами, и мы оттуда выбрались и добрались до Волгограда (тогда это был Сталинград), а потом попали в Мелекесс. Это такое тихое место, такое красивое, свет электрический горит, музыка играет, нам казалось, что этого уже нет нигде. Когда мы уже переехали в Ульяновск, это был милый город, я жила там, где сейчас находится Мемориал. Мы снимали там квартиру. Мне нравился Венец, сады вишневые, которые сбегали к Волге, стояли лавочки, где можно было посидеть, все бегали пешком на Волгу на ледоход. Такая была жизнь Ульяновска. Можно было встретить людей, которые ловили рыбу и там же ее продавали. Этот Карамзинский садик, который был весь в сирени. Этот запах жасмина, сирени был везде. В Засвияжье этого почти не было, там были заводы, эвакуированные во время войны. Затем Засвияжье стало расти. Там, где сейчас находится Парк Победы, все изменилось, это была окраина города, не было асфальта. Церквей не было совсем. Они все были уничтожены в 30-е годы и нам рассказывали, где они находились. Но нас не очень тогда это волновало, мы не понимали этого, так как были детьми. Я люблю Венец, очень часто хожу туда. Сейчас, конечно, мало народу, раньше много кто ходил туда, гуляли.

Хорошие люди

- Атмосфера на работе зависит, прежде всего, от коллектива который вас окружает. Хотелось бы узнать про наиболее ярких личностей, которые работали вместе с вами.

- Это нескончаемая тема, ведь человек никогда не может работать без команды. Безусловно, если у человека есть команда, если есть единомышленники, тогда получается работать. Мне всегда везло, у нас была изумительная редакция. Мы всегда что-то придумывали, расписывали плакатами стены, с лозунгами, с песнями, приносили костюмы, устраивали празднования. У нас были Юрий Ершов, Анатолий Акимов, Юрий Чернышев – это наши мужчины-режиссеры. У нас были женщины-редакторы: Алла Михайловна Чернышева, Мария Павловна Чередникова, которая пришла к нам после университета. У нас был замечательный звукорежиссер.

Команда - это значит и звукорежиссеры, и операторы, ассистент оператора, помощник оператора, помощник режиссера, самый главный редактор. Нас учили, что журналист должен уметь все. Мне повезло с операторами, я до сих пор люблю своих операторов, они все очень талантливые. У нас был Юрий Старостин, был мальчиком, когда пришел к нам на телевидение. Я увидела в нем искру, у него не было специального образования, он любил камеру, делать снимки. Он видел то, что другие не видели. Он нашу «Волгу» называл «макаронной фабрикой», я все время смеялась. Он ушел из жизни полгода назад. Это очень талантливый человек. На «Волге» работали хорошие люди. Команда всегда должна быть.

- Какой бы серьезной ни была ваша работа, избежать смешных и скандальных ситуаций практически нереально. Возможно, есть интересные истории, которыми вы бы хотели поделиться?

- Да, конечно, на телевидении это бывает, и с дикторами, и с журналистами были скандальные истории. Например, когда человек выходил в прямой эфир совершенно выпившим. Помню, Николаев на центральном телевидении работал ассистентом, такой молоденький и он вышел пьяненький на экран. У него заплетался язык. Мы его сажали в машину, везли на Волгу, купали, приводили в чувство, и он выходил в эфир. Особенно поэты, такие натуры - они любили такое. У меня был такой момент с Юрием Левитаном. Я такой человек, у меня нет памяти на лица. На первой передаче мы работали, но мало общались. Прошло небольшое количество времени, и к нам приехал Левитан вести передачу. Мы с Акимовым спускаемся в «Венец», в кафе, идем по лестнице, как вдруг, останавливается мужчина, маленький, черненький такой, и начинает говорить. Все время обращается ко мне, я мило с ним говорю, но не понимаю, кто это. А потом до меня доходит, что это Левитан. Потом Акимов всем рассказывал, что Левитан со мной разговаривал, а я не понимала, кто это. У меня на лица память очень плохая. Такие вот моменты были.