Продолжение. Начало в № 2, 3, 4 (2019)

«Мономах» продолжает публиковать главы из книги председателя Историко-архивной комиссии и председателя редакционного совета нашего журнала Вячеслава Егорова «Ленин, мы и будущее». В статье рассказывается о взрослении и становлении мировоззрения Владимира Ульянова в его симбирские годы. Публикуется с некоторыми сокращениями. 

В первую очередь – его родной город Симбирск

Известно о нем немало. Мы знаем, какими были его улицы, что за знаменитые люди на них жили, имеем представление о занятиях симбирян. Но пробовали ли мы проникнуть сквозь толщу времени, чтобы уловить ту психологическую ситуацию, спектр и глубину чувств, страстей, которые питали души людей той эпохи, под таинственными покровами которой творились характеры и судьбы современников Володи Ульянова и его самого тоже?

Между тем тогдашний Симбирск был типичным губернским городом, в котором слились характерные реалии России конца предреволюционного века: и хорошие, и плохие. В XIX веке он был небольшим, пыльным, тихим, патриархальным. Но именно здесь, вдали от столичных страстей и суеты, время текло особенно размеренно и тягуче, оно было словно законсервировано. Вся жизнь города шла чинно, по издавна заведенному порядку: сверкали позолотой куполов многочисленные храмы, в губернской канцелярии величаво перекладывали со стола на стол важные бумаги, по улицам в повседневных хлопотах шествовали мещане, ремесленники, пугливо озирались заехавшие по делам в город крестьяне, зазывали жаждущих кабаки и иные питейные заведения, на облучках экипажей сидели извозчики…

С высоты сегодняшнего дня сложно представить грани и перипетии жизни людей, которые жили в Симбирске в позапрошлом веке. Но в ней, как и сейчас, было все: и радость, и горе, и тяжкий труд, и разгульное веселье праздников, и минуты душевного подъема, и часы разочарований. Но, если попытаться емко охарактеризовать существенное в симбирском бытии того уже далекого века, то за патриархальными нравами и внешней размеренностью будней можно увидеть незыблемую, гнетущую непреодолимость реалий сложившейся жизни, в которую были буквально вплавлены и жесткие сословные рамки, и унижения человеческого достоинства, и нищета, и жестокость, и просто несправедливость. Копейка была строго копейкой, а рубль – рублем: никаких отступлений от вековых, прочно утвердившихся нравов и традиций, никаких столичных вольностей. Каждый поступок, каждый шаг и даже каждую мысль или мечту человека определяла острая и непреодолимая социальная грань. Привилегированным же сословиям нужды и действительные страдания народа были неинтересны: известно, что при подготовке проекта крестьянской реформы большинство симбирских дворян высказались за самые плохие для бывших крепостных условия выкупа земель. У них были свои проблемы, в решение которых они и были погружены. А что народ, подумаешь… стерпит…

Все это, пусть иногда причудливо, но с фатальной неизбежностью трансформировалось в безнадежно-обреченное терпение народа, который говаривал себе в успокоение: «Бог терпел, и нам велел… По грехам нашим… Отстрадаем…». Народ терпел, а «над всем этим губернским людом, – писал И.А. Гончаров в очерке «На родине», – царила пустота и праздность».

В то же время, с самого момента основания в середине XVII века город впитал в свою плоть и кровь чувства основательности, размеренности, надежности, которые все вместе и рождали у былых симбирян ощущение собственной «крепости», готовности стоять на страже своей державы. К тому времени, когда здесь жила семья Ульяновых, давно уже не оставалось ни стен, ни башен былой крепости XVII века, но дух и ощущение КРЕПКОСТИ, обязанности и долга быть верным и надежным оплотом страны жили в провинциальном Симбирске прочно.

Не из этих ли чувств сыновней любви и личной причастности к судьбам Отечества родились здесь истинно патриотические умонастроения писателей И.А. Гончарова, А.С. Неверова, поэтов Н.М. Языкова, Д.Н. Садовникова, Д.Д. Минаева, героя-партизана Д.В. Давыдова и многих других симбирян, всю жизнь стремившихся ставить интересы государства Российского и его народа превыше собственного благополучия, личных интересов?

Не может быть и сомнений, что такими же чувствами и мыслями руководствовался Владимир Ульянов при выборе судьбы. Известен любопытный случай, о котором вспоминал позже А.Н. Наумов. В 1878 году, когда он, как и Володя Ульянов, учился в гимназии, завершилась Русско-турецкая война, в которой Россия вы ступила в защиту Болгарии против Османской империи. В обществе, да и в семье Ульяновых, отношение к ней было сложным. С одной стороны – как не помочь братьям-славянам, с другой – очень уж много жертв понесла тогда Россия. Однако, когда война победоносно завершилась и в Симбирск возвращался Калужский пехотный полк, то гимназисты с радостью и восторгом бежали вслед входящей в город колонне. В тот день «все население высыпало на улицы, – вспоминал Наумов, – звонили колокола, играли оркестры, люди плакали, целовались, кричали «Ура!», пели «Боже, царя храни…». Эта гордость за Россию, которая помогла болгарам и при этом достойно защитила свои интересы, наполняла сердце юного Володи.

Иначе и не могло быть. Воспитание в законопослушной семье, в консервативной классической гимназии, традиционное почитание царствующих особ, которые собой символизировали страну, неизбежно формировали чувства принадлежности и любви к Отечеству. И даже традиционный для юношества некоторый скептицизм по отношению к власти, а больных сфер и проблем всегда для этого достаточно, скрашивался добрыми чувствами к родной земле, сопричастности к великому народу.

Содействовал этим настроениям и монументальный памятник российскому историографу Карамзину, стоявший прямо напротив входа в гимназию. В Симбирске по тем временам неплохо были развиты сферы образования и культуры.

Особенно заметно в 1870–1880-е годы росло число образованных людей и творческой интеллигенции.

В городе работали мужская и женская гимназии, уездное, народные и приходское училища, фельдшерская школа, появилась первая в стране национальная чувашская учительская школа, созданная в 1868 году тогда еще гимназистом Иваном Яковлевым. Популярными были городской драматический театр, несколько богатых книгами библиотек. И, безусловно, в достатке имелось множество питейных и увеселительных заведений.

Особая забота в Симбирске всегда проявлялась о храмах.

В городе к началу ХХ века на 42 тысячи человек функционировали два монастыря, более 30 храмов и культовых учреждений иных конфессий, а также два десятка домовых церквей. На фоне этой роскоши преобладали скромные домишки и лачуги простого люда из низших сословий, которые в большинстве жили в бедности и безграмотности. Еще более зримо эта дисгармония проявлялась в масштабах всей губернии.

Симбирск в тот период был административным центром огромной губернии площадью в 43491 кв. верст, сопоставимой по размерам разве что со Швейцарией, Голландией или Данией.

Проживало здесь в восьми городах, 550 селах, 119 сельцах, 967 деревнях более полутора миллионов человек: великорусы, татары, башкиры, чуваши, мордва и другие национальности. Это полтора процента от всего населения Российской империи. Существенно выделяло губернию обилие дворянских владений, принадлежавших членам царской фамилии и самым именитым дворянам страны. Здесь блистали фамилии Ивашевых, Карамзиных, Коровиных, Мусиных- Пушкиных, Орловых, Орловых-Давыдовых, Столыпиных, Толстых, Тургеневых, Хованских, Шидловских, Шишковых, Юрловых, Языковых и многих других. Не случайно главный город губернии Симбирск в те годы именовался «барином городов Поволжских», «дворянским гнездом».

Имелась и промышленность, но выглядела она скромнее: к 1870 году в губернии работали сравнительно небольшие 271 фабрика и завод, и только в последних десятилетиях века заметное развитие получила суконная и винокуренная промышленность.

Но это не мешало владельцам предприятий нещадно эксплуатировать рабочих. Рабочий день в разных заведениях длился от 12 до 16 часов. Широко использовался женский и детский труд, причем у женщин зарплата была в 1,5–2 раза ниже, чем у мужчин, а у детей – меньше почти в три раза. Все это усугублялось постоянными штрафами и вычетами, отсутствием охраны труда и медицинской помощи, плохими условиями проживания. Такое положение неизбежно вызывало возмущение рабочих, побуждало их к стихийным выступлениям и бунтам. Основной же частью населения губернии были крестьяне, которые тогда еще продолжали страдать от последствий крестьянской реформы: помещики при ее реализации правдами и неправдами сумели нагло обделить крестьян землей, заставили многих вступить с ними во «временно-обязанные отношения», что, по существу, оставляло их в полукрепостном состоянии. Даже Маркс писал, что в Симбирской губернии поборы «не только поглощают у бывших помещичьих крестьян весь доход с земли, но и еще в придачу сумму свыше половины этого дохода».

Владимир Ульянов в 1907 году писал о засилье отработочного способа эксплуатации крестьянства в Симбирской и ряде других губерний:

«Преобладание отработочного хозяйства <…> что это значит? Это значит, что помещичья земля обрабатывается тем же крестьянским инвентарем, трудом разоренного, обнищалого, закабаленного крестьянина <…> У помещиков, конечно, лучший скот, которому живется в барской конюшне лучше, чем мужику в крестьянской избе».

Крестьяне обрабатывали землю примитивным инвентарем. Ограниченными у них были возможности для недопущения снижения плодородия земли. В результате даже в урожайные годы многим крестьянским хозяйствам не хватало полученного хлеба до нового урожая, что приводило их к разорению.

Многие крестьяне вынуждены были заниматься отходничеством. Не редкостью поэтому были в губернии крестьянские волнения, поджоги помещичьих усадеб. Несмотря на то, что губерния находилась на больших торговых путях, долгое отсутствие на ее территории железных дорог во второй половине века негативно сказывалось на ее экономическом положении. Не могла похвастаться губерния и успехами в решении острых социальных вопросов. На полторы тысячи населенных пунктов, имевшихся здесь к 1870 году, по бумажным отчетам имелось 460 начальных училищ, а в реальности исправно действовала едва ли их пятая часть. Спустя годы, и только благодаря усилиям И.Н. Ульянова, их число заметно выросло и они стали реально действующими.

Население губернии из-за повторяющихся неурожаев и засух часто голодало, страдало от различных эпидемий, уносивших жизни очень многих людей. Все это формировало вполне определенный формат бытия, в котором весьма обыденными явлениями были бегство крестьян, дезертирство солдат, обнаружение подкинутых младенцев, крестьянские волнения и поджоги помещичьих усадеб. Их волей-неволей фиксировала газета «Симбирские губернские ведомости». К примеру, весьма характерным и многоговорящим о мрачных красках бытия в той эпохе было опубликованное в этой газете 22 января 1886 года объявление Сызранской городской полиции о назначении торгов на отдачу подряда по заковке и расковке арестантов Сызранского тюремного замка, а также на починку кандалов и подкандальников на предстоящие три года.

Сегодня сложно поверить, но всего пять–шесть поколений назад арестантов не просто лишали свободы, но и многих заковывали в кандалы. Вот он – железный вкус той эпохи. Можно смело предположить, что он навсегда остался в памяти и душе Владимира Ульянова.

Зато сколь удивительной была волжская природа! Где еще можно было увидеть такую немыслимо бескрайнюю вольную ширь матушки Волги – древней реки с былым таинственным и почему-то исчезнувшим названием Ра; бездонную синеву здешнего жаркого летнего неба, словно зовущую к полету, к свободе; обжигающее дыхание никогда незатихающих над Симбирской горой нежно-ласкающих летних и пронизывающих зимних ветров?

Волга пробуждала в душе Владимира самые трепетные эмоции и спустя много лет. Он вспоминал: «Широка! Необъятная ширь <…> Так широка <…> Мы в детстве с Сашей, с братом, уезжали на лодке далеко, очень далеко уезжали <…> и над рекой, бывало, стелется неизвестно откуда песня <…> И песни же у нас в России!». Волшебный, чарующий вид симбирской горы, от которой в солнечный день исходит сияние ясного и чистого света! Раздольные поля и густые, благоухающие свежестью жизни леса. Волжское раздолье гармонично сочеталось, особенно для мальчишек, с легендами о разинских кладах, зарытых на склонах симбирской горы. Конечно, вряд ли во время осады крепости разинскими ватагами кто-то удосужился закопать в землю отнятые у помещиков ценности, но вот «чертовы пальцы», разного размера аммониты, даже кости допотопных животных, которым по нескольку миллионов лет, находили точно. Как это будило фантазию! Рождало мечты об овладении временем, пространством! А фантазии и мечты – это определяющее условие развития яркого полноценного воображения – отца исследовательской мысли.

Вот так и действовало на Володю исконное российское раздолье, очарование и полнота которого не могла не напитывать его сердце ощущением красоты жизни, беспредельности человеческих сил, их необоримости. Судя по всему, именно отсюда, с высокого Венца, этот страстный, энергичный молодой человек сумел, пусть пока и очень смутно, пунктиром, примерить свои возможности охватить дерзкой любящей мыслью не только просторы России, но и всего мира.

Одноклассник А.Н. Наумов, спустя много лет, написал:

«Еще в те отдаленные времена Ульянов казался всем окружавшим его каким-то особенным <...> Предчувствия наши нас не обманули. Прошло много лет и судьба в самом деле исключительным образом отметила моего тихого и скромного школьного товарища, превративши его в мировую известность, в знаменитую отныне историческую личность – Владимира «Ильича» Ульянова-Ленина, сумевшего в 1917 году выхватить из рук безвольного Временного Правительства власть, в несколько лет путем беспрерывного кровавого террора стереть старую Россию, превратив ее в СССР-ию, и произвести над ней небывалый в истории человечества опыт – насаждения коммунистического строя на началах III-го Интернационала».

Вячеслав Егоров

«Мономах», №6, 2019 г.