Семья Соловьёвых живёт в Ульяновске с 1953 года. Валерию Евстафьевичу Соловьёву, ветерану труда Ульяновского конструкторского бюро приборостроения, было 17 лет, когда его отца Е.П. Соловьёва перевели сюда на работу в КГБ. И отец, и сын Соловьёвы - авторы мемуаров. История их семьи корнями уходит в Ивановскую губернию, продолжается в Сыктывкаре и в конце концов они оседают в нашем городе.

Фамилию своего рода Соловьёвы получили в 1861 году после падения в России крепостного права. Их далёкий предок Ульян, проживавший в деревне Мазолово Ивановской губернии Шуйской волости, за свой хороший голос и песни имевший прозвище Соловей, был записан как Соловьёв.

В их семье хранится предание о необычной истории имянаречения Евстафия Петровича Соловьёва, родившегося в 1908 году (по паспорту в 1910-м). До него все мальчики в семье умирали. И тогда его отец Пётр Афанасьевич пришёл в церковь и обратился к попу: «Батюшка, пять девок у меня в семье, а парни помирают. Помоги, сделай так, чтобы жив остался малец. Помощник нужен». Батюшка ответил: «Богу будет угодно, коль наречём его именем, коего нет у меня в реестре. Назовём его в честь святого Евстафия». И прожил Евстафий Соловьёв долгую жизнь – до 1996 года. Сколько раз смерть ходила рядом с ним, но какая-то рука отводила её. В 1935 году студента Ивановского пединститута Евстафия Соловьёва сбила грузовая машина. Его велосипед превратился в металлолом, а он отделался ушибом. Уберегла от расстрела в 1938-м. От гибели в Финской войне и во время Великой Отечественной. В 1954 году Евстафий Петрович опоздал на самолёт, который потерпел катастрофу. Через два года во время охоты на Евстафия Петровича напал раненый лось. Только хладнокровие и точность одного выстрела в сердце зверя спасли его. В 1968 году он чудом избежал смерти в автокатастрофе. Каждый раз помогало имя – Евстафий, что по-гречески означает твёрдый, устойчивый.

Имя помогало не только выжить в экстренных ситуациях, но и в течение всей жизни. Евстафий Петрович, родившись в семье бедняка, неграмотным мальчишкой занимался на курсах ликбеза, затем учился в комбинате рабочего образования и поступил в Ивановский педагогический институт.

Из воспоминаний Е.П. Соловьёва «Мой жизненный путь»

Если меня спросят: «Что Вы всего больше цените в своей трудовой деятельности?», я отвечу: «Больше всего любил работу учителя». Это такой благородный труд, который на всю жизнь оставляет в памяти бывшего ученика добрые чувства и уважение к своему учителю.

Трудно представить ту атмосферу, в которой жили, трудились и учились мы в то время (учёба в пединституте г. Иваново в 1930-е годы. – Ред.). Во-первых, у нас не было учебников по истории. Труды старых, буржуазных историков Соловьёва, Ключевского и других были запрещены, а работы советского историка М.Н. Покровского были раскритикованы как имеющие антимарксистский характер. Преподаватели истории рекомендовали нам отдельные статьи в журналах, а журналы были только в читальном зале «Фондументалки», где не хватало даже мест за столами. Те, кто занял места в читальном зале, занимались там до 10 часов вечера. Остальные студенты готовили уроки в общежитии, где всегда была тишина и порядок. А с 10 до 11 ночи был установлен так называемый «час шума». В это время студенты могли получить душевную разрядку. Пели хоровые песни, играли в фантики, в шашки, в шахматы. Много было шума, смеха. И все четыре года в общежитии не было ни одного конфликта, не было ни одного студента в нетрезвом состоянии.

В это время в стране было особенно тяжело с продуктами питания и товарами первой необходимости. На продукты тогда были введены карточки, а промтовары выдавались только по талонам. Мы питались по талонам в столовой нарпита. На завтрак нам давали два куска чёрного хлеба, чайное блюдце винегрета и стакан морковного чая с сахаром, на обед – суп с перловкой или борщ с капустой и свёклой, а на второе – овсяная каша или картофельное пюре и стакан киселя и опять два ломтика хлеба. На ужин – то же, что и на завтрак. Нам всегда хотелось есть, особенно перед сном. Поэтому на ночь мы съедали кусочки принесённого из столовой хлеба и запивали их кипятком.

А как плохо мы одевались! Многие ходили зимой и летом в тапочках. Те, кто имел хлопчатобумажные полуботинки на резиновой подошве и начищенные зубным порошком, – считались модниками. Однажды член профкома Ваня Аристархов добился получения талонов на большую партию женских трикотажных рейтуз. Прошло некоторое время, и наши студентки стали появляться на занятиях в разноцветных трикотажных кофточках, сшитых из рейтуз.

Трудно было сочетать общественную работу с повседневной напряжённой учёбой. А тут ещё вскрылись пробелы в моих знаниях, которые пришлось ликвидировать. На первом уроке немецкого языка преподаватель Кауфман назвал мою фамилию и сказал по-немецки: «Lesen Sie bitte weiter» (Читайте, пожалуйста, дальше). Я встал и ответил: «Товарищ Кауфман, я и человека-то впервые встречаю, который говорит на непонятном мне языке». Он что-то сказал по-немецки, а потом: «Вот, понабрали вас тут!» Таких нас набралось более 20 человек.По окончанию института я получил по немецкому «хорошо». И знания языка мне пригодились в жизни, когда я работал в Госбезопасности. (В 1943 году принимал участие в допросах немецких и румынских генералов, пленённых в Сталинграде).

Когда мы перешли на 3-й курс, выяснилось, что мы не умеем писать по-русски. Помню, нам дали диктант про Павлика Морозова. И мы, рабоче-крестьянские дети, показали свою полную безграмотность. Лично я сделал 57 ошибок. Откуда я мог знать, как правильно писать? На всех курсах, на которых я учился, русского языка не было. Как говорил, так и писал: «Пианэр павлик шол по дароги». За два года я написал множество диктантов. В результате в конце учёбы два сложных диктанта я написал на «отлично», не сделав ни одной ошибки!

По распределению мы с женой поехали работать в Кинешму. Я был назначен преподавателем истории в школе № 4, а моя жена Шура Пахомова – преподавателем истории в педагогическом техникуме. Когда я вошёл в 5-й класс, ученики вели себя вызывающе. Одни сидели на парте, другие стояли в проходе, а четверо залезли в тумбы большого стола учителя. Я их сразу заметил, но не подал вида. Подошёл к столу и молча стал смотреть на класс. Один за другим ученики успокоились. Я поздоровался с ними и предложил сесть. Когда стал садиться на стул, как будто нечаянно задел ногой одного из шалунов. И тогда они начали вылезать. Я «удивился» и сказал: «Как такие хорошие ребята могли оказаться под столом? Если вам там удобнее, вы можете на моих уроках там всегда сидеть. Я не возражаю». Весь класс рассмеялся. Контакт был установлен. А когда я стал рассказывать, какие интересные события из истории мы будем изучать, ребята с таким интересом слушали, что даже после звонка на перемену просили ещё чего-нибудь рассказать. В следующих классах меня встречали совсем по-другому. Ученики всегда с нетерпением ждали уроков истории, и не было случая, чтобы кто-нибудь нарушал дисциплину на моих уроках. Более того, шалуны по истории учились лучше дисциплинированных.

Весной 1938 года я был назначен директором школы № 2, что находится в рабочем посёлке фабрики им. Демьяна Бедного. В конце 1938 года на районной профсоюзной конференции учителей меня выбрали делегатом на областную конференцию, а там – членом президиума Обкома союза начальных и средних школ и заместителем председателя. Пришлось переезжать на новую работу в Иваново. В сентябре 1939 года я получил предписаниеявиться в управление НКВД. Там в приказном порядке меня зачислили на работу в НКВД, где я служил семь лет. В годы Великой Отечественной войны был комиссаром истребительного отряда при УНКВД (СМЕРШ).

Один из эпизодов деятельности отряда описан в книге Василия Ардаматского и экранизирован в кинофильмах «Сатурн почти не виден» и «Конец Сатурна».

С весны 1947 года Е.П. Соловьёв шесть лет был заместителем министра Госбезопасности Коми АССР. В 1953 году его перевели в управление МГБ Ульяновской области. Здесь он вышел в отставку.

Из воспоминаний В.Е. Соловьёва

Родился я 23 июля 1936 года в Шуе, когда вся страна приветствовала лётчика Валерия Чкалова, совершившего 22 июля беспосадочный перелёт из Москвы на остров Удд. В честь него я и получил своё имя. В 1936 году папа получил назначение на работу в Кинешму и комнату в школьном здании. В первое время вся мебель у нас была – стулья, чемоданы и парты.

Два года мы жили в Кинешме, потом переехали в Иваново. В декабре 1941 года, когда была угроза захвата Иванова немцами, мама со мной и полуторагодовалой Таней эвакуировались в Челябинскую область. В марте 1942 года мы вернулись назад.

Мама ухаживала за ранеными в госпитале, а я ходил по палатам, заводил патефон и пел песню: «Каховка, Каховка, родная винтовка, горячая пуля, лети...». По ночам мы дежурили на улице: смотрели, не пробивается ли где сквозь светомаскировку на окнах свет. Было очень трудно. Помню, мама набирала старых газет, кое-чего из одежды и ездила по деревням обменивать их на яички и молоко. Из газет в деревнях делали «самокрутки» и курили. Целый праздник был, когда из магазина мама приносила яичный порошок или американскую мясную тушёнку. Как большой деликатес детям давали кусочки колотого сахара. И вот я, решив сделать подарок маме, сэкономил несколько кусочков, расколол их на ещё более мелкие кусочки, чтобы «было больше», и сделал маме подарок ко дню рождения.

В 1944 году родилась наша сестрёнка Леночка, и в этом же году я пошёл в 1 класс. Занимались мы во Дворце пионеров, т. к. в школьном здании был госпиталь. Не было учебников, тетрадей. Многие писали на старых обоях, на газетах, а у меня была мамина тетрадь в «три косые», исписанная институтскими конспектами карандашом. Поверх карандаша я писал чернилами. Табели для всего класса мой папа печатал на работе. На моём табеле были напечатаны мои имя и фамилия, и я этим очень гордился. И в детском садике, и в школе для поддержания сил детей ежедневно заставляли пить рыбий жир.

В 3-м классе я был принят в пионеры. Это было очень торжественно и серьёзно. Принимали нас на съезде комсомола в областном драматическом театре. Когда выбрали президиум, а потом «почётный президиум съезда – всех членов политбюро ЦК ВКП/б/ во главе с великим Сталиным», у меня перехватило дыхание. И, когда на сцене мне завязывали галстук, я думал, что об этом узнает Сталин. Клятву пионера помню до сих пор: «Я, Соловьёв Валерий, вступая в ряды пионерской организации имени Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь, что буду честно выполнять заветы Ленина, Сталина, буду верен делу рабочего класса, делу партии, делу построения коммунизма...».

Съезд принял и послал Сталину письмо, заверив его, что пионеры будут хорошо учиться, выполнять заветы Ленина. И я голосовал за это письмо, аплодировал и запомнил этот день 1946 года на всю жизнь.

Сыктывкар

В 1947 году папу перевели работать в Сыктывкар, столицу Коми АССР. На станции Княжпогост (сейчас станция Железнодорожная) нас ждала грузовая машина и «виллис» – американский вездеход наподобие нашего «уазика». Была весна, на дорогах распутица. До Сыктывкара надо было ехать 240 км через реку Вычегду. В то время в Сыктывкаре все улицы были мощены булыжником, а тротуары были из досок, под которыми часто стояла вода. Топнешь по такой доске, а из щели – фонтан воды. Весело! Я учился в мужской школе № 7.

В Сыктывкаре я увлёкся спортом, рыбалкой, охотой, фотографией, занимался художественной самодеятельностью. На охоту ходил с папой. Он в то время купил второе ружьё «Зауэр», а со старой «Тулкой» ходил я.

Коми АССР была местом ссылки политических и уголовных заключённых. После войны туда переселили лиц с освобождённых территорий, многих из Прибалтики. Они жили свободно, работали, но в паспорте у них стоял штамп «Без права выезда». Немка из Риги София Ричардовна Зоммер-Хорст обучала музыке моих сестёр Таню и Лену.

В 1953 году папу перевели работать в Ульяновск, и в январе он уехал туда, а в марте умер И.В. Сталин. Это было большое горе. У нас на стене висела в рамке картина: Сталин на фоне полей с хлебами («Сталинский план преобразования природы»). Мама на этот портрет приделала траурную ленточку. Вскоре объявили большую амнистию, и тысячи освобождённых из лагерей ринулись на железнодорожные станции, аэропорты, пристани. Они силой захватывали поезда, пароходы и требовали, чтобы их везли туда, куда они хотят. Разбой, убийства, хаос. Уезжали из Сыктывкара мы опять через Княжпогост только с чемоданами. Провожали нас 12 вооружённых сотрудников Госбезопасности. Когда объявили посадку, они встали справа и слева от нас и так довели до купейного вагона поезда.

Всю дорогу в коридоре вагона дежурили два автоматчика, которые сопровождали всех даже до туалета. В тамбуре стоял пулемёт. Выходить из вагонов строго запрещалось. Так мы доехали до Ярославля. Через некоторое время на пароходе поплыли в Ульяновск.

Ульяновск

Ульяновский речной порт – это стандартный плавучий деревянный дебаркадер, деревянные с перилами сходни, мощёная булыжником подъездная дорога и уходящая куда-то вверх длинная деревянная лестница (960 ступенек). Вверху, как Ласточкино гнездо в Крыму, над крутым берегом видна областная филармония...

В порту нас ждала легковая машина. С парохода сошло довольно много народа с узлами, чемоданами, корзинами. Некоторые втиснулись в подошедший маленький автобус, но большинство пошли пешком вверх по лестнице. Наша машина поднялась в гору и сразу же выехала на узкую зелёную улицу, мощёную булыжником, но тротуары были асфальтовые. Улица Карла Либкнехта. На всей улице было три кирпичных здания: ликёроводочный завод, женская школа № 2 и стоявший вдали от дороги новый четырёхэтажный дом № 3. Дом этот был построен в 1951 году военнопленными немцами, имел деревянные перекрытия и оштукатуренные стены. Наша двухкомнатаная квартира № 3 была на первом этаже этого дома. У меня не было ещё в городе друзей, и папа устроил меня на одну смену помощником физрука в пионерский лагерь в Поливне. В нём отдыхали только дети сотрудников КГБ. По утрам я организовывал с младшими группами зарядку, днём играли в футбол и волейбол, ходили купаться на Волгу, в туристические походы. Мой первый заработок составил 12 рублей.

Учиться я начал в 10 А классе школы № 6, которая находилась в этом же квартале, на соседней улице Л. Толстого. Класс был очень дружным, сильным в учёбе, активным. Я очень любил математику, люблю до сих пор решать трудные конкурсные и олимпиадные задачи, особенно по геометрии и стереометрии. На контрольных почти всегда успевал решать оба варианта. И преподаватель математики Павел Семёнович никогда не ставил мне даже четвёрок. А если я допускал ошибку, то он вызывал меня к доске и заставлял самому её найти и исправить, грозил пальцем и ставил «5».

У нас в классе никто не курил и не употреблял неприличных слов. Если в туалете или за углом школы кто-нибудь курил, мы ему давали по шее, а за матерщину – два раза. Через 50 лет после окончания школы 12 человек из нашего класса собрались отметить эту дату. Среди нас оказалось только двое курящих!

В школе я быстро вошёл в коллектив, появились друзья Аркадий Якунин, Анатолий Хиленко. Школа была мужская, мы ходили на танцы в женскую школу № 3.

За хлебом выстраивались длинные очереди. Если в магазине появлялись конфетки «подушечки», то в очередь вставали все, так как в одни руки давали по 200 граммов. Молоко нам приносила женщина с ул. Минаева, у которой была корова. Улица Минаева была самой настоящей деревней.

Моста через Свиягу не было, по улице гуляли куры, козы, у Свияги паслись коровы. Все дома были деревянные, почти все одноэтажные. Выделялась только электростанция. В 1954-м пустили первую очередь трамвая по маршруту «Трампарк – вокзал». В то время мы не знали, что такое телевизор, газовая плита, плиты топили дровами. Ванные мало у кого были. Чтобы нагреть воду, надо было протопить титан. В городе было два кинотеатра: «Пионер» и «Художественный», в которые всегда было трудно достать билеты.

И вот я окончил школу и поступил в ульяновский пединститут на физико-математический факультет, отделение физики. Учиться мне нравилось. Группа была дружная, активная, весёлая. Я брался за любое дело: вёл культмассовый сектор в комитете комсомола, активно участвовал во всех спортивных мероприятиях, был членом ВАГО (Всесоюзное астрономо-геодезическое общество). Как члены ВАГО мы добровольно вели по ночам наблюдения за полётом спутников. Из Москвы нам приходила телеграмма: «Ульяновск. Спутник…» с расчётным временем пролёта спутников с точностью до минуты и координаты с точностью до градуса. Мы, наблюдая в телескоп Максутова, и засекая на печатающем хронографе время, уточняли присланные данные с точностью до десятых долей секунды время пролёта спутников и до секунды координаты. Результаты наблюдений со специальным кодом отправляли в Москву: «Москва. Космос...». Таких станций по стране было много. В Москве информация обрабатывалась и использовалась для дальнейших расчётов. Кроме этого, мы вели наблюдения за серебристыми облаками, за затмением Луны, фотографировали метеоры, в институте построили планетарий. Этими работами руководила наш преподаватель по астрономии Рахиль Минашевна Разник.

Самым активным членом Ульяновского отделения ВАГО была Нина Троицкая, которую я выделил из всех других девушек на первых же лекциях. Мы с ней вместе занимались, гуляли, ходили в кино, театр, на лыжах. Я познакомился с её, а она с моими родителями. В начале второго курса её у меня отбил первокурсник с исторического факультета Александр Шугаев. Меня она стала избегать. И так было три с половиной года. А когда мы учились на пятом курсе, на новогоднем вечере я заметил, что Нина ни разу не танцевала с Шугаевым и с середины вечера оделась и пошла одна домой. Я быстро оделся и бросился за ней. Около крыльца госпиталя инвалидов Великой Отечественной войны я догнал её, остановил и сразу же сказал: «Будь моей женой! Если сейчас откажешься, я к тебе больше никогда не подойду!» Она согласилась, и с тех пор всю жизнь мы вместе...

В 1956 году второкурсников и добровольцев третьего курса пединститута направили на целину. Я был среди них. Остальных студентов с третьего курса направили в пионерские лагеря области. Нина была пионервожатой. В июле на целине (Казахстан, Кустанайский район, село Троебратное) уборочная ещё не началась, и мы очищали от сухостоя и валежника участочки леса на бескрайних просторах казахстанской целины, снимали дёрн, утрамбовывали землю и готовили площадь для тока. А когда стали убирать хлеба, разгружали машины с зерном, работали на веялках, грузили сухое зерно на машины и отправляли на элеваторы. Там я научился водить трактор. Днём работал на току, а ночью поочерёдно с трактористом пахали. Спали прямо в кабине трактора. Ведёшь трактор по самому краю предыдущей борозды и постоянно рычагами поправляешь, чтобы он не уходил в сторону. И вот я управляю трактором, тракторист спит рядом, и вдруг трактор пошёл быстрее и перестал отклоняться. Прошло минут 15. Я оглядываюсь, а сзади плуга нет. Оторвалась серьга, и я больше километра «пропахал» без плуга. Разбудил тракториста, он на меня: «Куда ты смотришь? Неужели не чувствуешь?» Но это всё, конечно, по-русски, крепко...

На целине мы были три месяца. Работали очень много, с энтузиазмом, но хорошо и отдыхали. Устраивали концерты самодеятельности. Воду нам привозили в бочке за 10-15 км. Однажды сломался трактор, и три дня мы были без воды. Бригадир, местный житель, повёл нас за три километра к колодцу. Шли мы туда по пояс в траве, в которой было полно клубники. «Колодец» оказался вырытой ямой глубиной около метра. На дне была неглубокая лужа, в которой плавала какая-то мелкая живность. Мы черпали эту воду и через три-четыре слоя сложенного платка цедили и пили.

На целине застали нас первые заморозки. Ребята жили в брезентовых палатках, девчата – в вагончиках. Зерна в том году было столько, что все элеваторы быстро были заполнены, отправлять вагонами не успевали и, когда пошли дожди, все тока были полны буртами зерна, он начал прорастать, гореть. Но, несмотря на огромные потери, Кустанайская область собрала небывалый урожай, многие были награждены высокими правительственными наградами. Мне вручили грамоту и значок «За освоение целины».

Я был членом сборной команды института в весенней лёгкоатлетической эстафете, в которой ежегодно в соперничестве с командой сельхозинститута наш институт занимал 1 место.

Учился я средне. Считался обеспеченным студентом, на каждого члена семьи у нас приходилось около 1000 рублей (папа в то время получал около 5000). Был случай, когда в одну из сессий я должен был получать повышенную стипендию, но меня вызвали в деканат и предложили отказаться от стипендии в пользу малообеспеченного студента с «тройкой». Я согласился.

Как активиста института в 1957 году меня посылали делегатом на Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в Москву. Там наша делегация встречалась с делегациями других стран, посещала концерты, выставки, спортивные соревнования.

В 1959 году закончилась наша учёба в пединституте – мы были первым выпуском с пятилетним сроком обучения.

В.Е. Соловьёв проработал в УКБП около 30 лет. Прошёл путь от рядового инженера до ведущего конструктора. Награждён орденом Дружбы народов, имеет 10 авторских свидетельств и много рацпредложений.

Фото из архива семьи Соловьёвых (Публикуется в сокращении)

«Мономах», №4(94), 2016 г.