– Я родилась в Белоруссии, в Витебской области. Дорога Орша – Лепель как раз проходит через нашу деревню. В сорок первом году мне было восемь лет, я должна была пойти в школу.
До войны мы жили хорошо, отец был председателем сельмага. Кто на финской войне погиб, тем семьям в первую очередь строили домишки. Мой отец финскую прошёл, тоже купил сруб, хотел новый дом ставить.
Как началась война, наши в деревне уже стали готовиться, самое ценное закапывали в землю, знали, что война через деревню пройдёт, всё сгорит.
Пока ещё немцы до нас не дошли, нам давали задание: рукавицы с двумя пальцами вязать, белые халаты шили и посылками отправляли на фронт.
Видели, как летали немецкие самолёты Оршу и Лепель бомбить. Когда они наступали, нашу деревню ещё не трогали.
Немцы пришли, думали, что пришли уже навсегда. Никого не убивали, всё было нормально. Разделили нашу деревню на две половины и зимовали. Целый полк.
В одной половине деревни сами разместились, а в другую всех нас уплотнили – по 2-3 семьи в доме. Наш дом заняли немцы и мы с отцом ходили туда прибирать. Потому что они печку не умели топить, дом мог сгореть. Немцы меня конфетами цветными угощали – монпансье.
Они в доме сделали нары из двух-трёх этажей и на них спали. Злобы у них к нам не было. Только ели скот: кур, свиней, коров. Потом ещё партизаны подобрали всё, что у нас было, весь скот поели.
Немцы решили нас учить, по-своему, конечно. Собрали учеников, нашли учителей. Учебников никаких не было, так занимались. Но партизаны не давали нас учить. День проучимся, ночью они всё сломают.
Утром мы придём, всё приведём в порядок, парты на место поставим, поучимся. На другой день приходим – всё опять разломано, портрет Гитлера порван и валяется. Так сколько-то поучились и бросили совсем.
Когда приехали немцы, у нас в деревне (на своей половине) наставили машин, мотоциклов, санитарных машин. И откуда-то взялся русский танк. Въехал в деревню и не стрелял, а просто мял эти машины. А потом поехал к болоту и по самую башню утонул. А танкисты убежали.
Говорили, что это кто-то из наших, деревенских. (У нас три человека учились в танковом училище). Снаряды в танке были, но танкист, видимо, не хотел разрушать свою деревню.
После войны двое мальчишек залезли в этот танк и стали там чего-то крутить. И танк взорвался.
Когда немцы пришли, колхоз так и оставался, все в нём работали, пока нашу деревню не сожгли. Немцы пошли дальше и поняли, что их не пускают. Тут они начали вредничать. Там воевали, а здесь ловили партизан.
Самолёты немецкие летали, бросали афиши,1 чтобы партизаны сдавались. Пойдёшь в поле, там этих афиш полно. И вот летел немецкий самолёт и из нашей деревни кто-то стрельнул в него. Был сентябрь месяц, мы в поле копали картошку (детей брали с собой, боялись оставлять). И вот снова летят самолёты, мы думали, снова афиши. А эти «афиши» как начали рваться. Вся деревня в дыму. Мы давай бежать к лесу. До леса не добежали, в болото, в кустарник упали. Мама держит меня на руках. Самолёт нас увидел, начал стрелять из пулемёта, по воде пули: чив-чив-чив.
Самолёты сожгли всю нашу половину деревни. И остались мы на поле голые.
Отец у нас был подпольщиком, держал связь с партизанами. Когда деревню сожгли, надо было построить какую-нибудь землянку (нас трое детей, жить было негде). Он строит, а мы сидим на заборах, смотрим, откуда будут ехать немцы.
Они на мотоциклах, на машинах, так просто не ходили. Как немцы появятся, мы отцу говорим, он лезет под печку. Как немцы промотают всю деревню, он вылазит, опять строится.
Отец служил в отряде Заслонова,2 а потом пошёл воевать в Красную Армию и погиб на фронте.
Помню, отец брал меня с собой к партизанам в лес. Там у них тоже землянки, мы туда заходили, у них свои ребятишки там были. Лес назывался Чёртово болото, немцы туда боялись лезть.
Немцы едут на мотоциклах, двое, трое. Партизаны их поймают, убьют. Тогда немцы начинают вредничать. Рыскают по деревне, ищут партизан. А наши им говорят: «Партизаны в лесу, там ищите».
Но страшнее всех были каратели, это наши, которые пошли служить немцам. Они убивали людей. У них была чёрная одежда, типа комбинезонов, и красные шарфы. Когда они уходили с немцами, то маршировали через нашу деревню и пели песню «Москва непобедимая».
И был такой случай. В деревню идёт карательный отряд. Как только они идут, нам уже дают знать. У партизан сидели на больших ёлках люди и давали сигналы, чтоб мы прятались. Мы убегали в лес к партизанам и там пережидали. Когда каратели уходили, мы снова возвращались.
А тут мы были в поле и побежали прятаться к себе в землянку. И сосед наш с маленькой дочкой тоже к нам забежал. Они увидели мужчину, заставили всех выйти. Полицай на него плёткой замахнулся, а мужчина схватил его за руку. Тот за автомат и на глазах у дочки убил его.
И меня ставили к стенке. Приехали немцы: «Давайте ести!» А ести нечего. Тогда он наставил пистолет мне на грудь и говорит маме: «Давай масло, давай шпек». (Шпек – сало). Мама кричит соседке: «Маша! Принеси им что-нибудь, Марусю забивают!» Она принесла яички, меня откупила, он ушёл.
Фронт стал приближаться, партизаны соединились с русскими, стали немцев гнать. Как в сорок первом году они через нашу деревню наступали, так и снова пошли, уже назад.
Когда наши наступали, у них были раненые. Они нам в деревне раненых оставили, а сами пошли дальше бить немцев. И вдруг – снова немцы, не знаю откуда, из лесов, наверное. И они этих раненых убивали палками. Живым остался один офицер. Женщины притащили его в нашу землянку, положили на постель. А мы, дети, сидели на земле, на соломе. Он ещё говорил: «Немцы меня найдут, и вас, и меня убьют».
Тут немцы по землянкам начали лазить, искать солдат. Зашли в соседнюю землянку, а к нам не успели. А мы этого офицера положили около стенки, соломой засыпали и детей раздели, голых около него посадили – как будто тиф у них. Немцы очень боялись тифа.
А тут опять русские, опять стрельба, опять война. И немцы бегом, но далеко они не ушли, конечно. Так этот майор остался живым, потом в нашу деревню письмо писал, благодарил, что спасли его.
Немцев угнали, стали мы учиться. Ни бумаги, ни перьев, ни карандашей – ничего нет. У кого дома уцелели, хоть что-то осталось.
А мы в школу пойдём, сосед по парте перо даст, которое не надо ему. Привяжешь к палочке, ниткой намотаешь. Чернил нет – натрёшь свёклу. День попишешь, на второй день она уже не пишет. Бумаги не было, не было даже газет. Одна книга на четыре деревни. Если она попадёт к нам, один читает, а другой стоит ждёт. А если на ночь книга останется, всю ночь будешь сидеть, читать при коптилке. Какое это учение…
Проучилась четыре года. С четырнадцати лет пошла в колхоз работать. Там был план: столько-то надо трудодней отработать. И пахали, и сеяли, и жали.
После войны ни лошадей, ни коров не осталось – ни в нашей деревне, ни в соседних.
Потом с Западной Украины прислали нам четырёх быков. Я на них работала, очень тяжело. Они, быки, такие, куда задумал, туда и идёт. Как увидит болото, никак с ним не сладить: и по глазам его бьёшь, и ничего.
Овец и коров тоже оттуда присылали. А нормальных помещений нет, доски да солома. Овечки дали ягнят, они зимой мёрзнут. Решили раздать по домам: может, спасутся. Мама принесла за пазухой ягнёночка, он у нас на печке жил, мы с ним играли как с игрушкой.
Тогда в городах шло большое строительство, нужны лесоматериалы. На колхоз давали задание: вырезать столько-то кубометров леса. А мужиков нет. Кто будет делать? Собирают вот таких девчонок, дают лошадь.
Мы за 120 километров едем. Сняли квартиру, приехали в лес. Объездчик спрашивает: «Кто с вами?» – «Мы сами приехали». – «Я вас не допущу до работ. Вы не знаете ничего, вас убьёт деревом, а я отвечать буду». – «Да, дяденька, мы всё знаем. Вот посмотри, эта ёлка пойдёт вот так». – «А эта как?» – «А эта вот туда пойдёт». – «А эта?» – «А эта вот туда…». – «Да, вы, значит, знаете. Ну, девчонки, смотрите, осторожно».
Ну всё. Ёлки срезали, ветки обрубили, сожгли, всё прибрали, чтоб поле чистое было. Объездчик приедет, брёвна проклеймит, всё проверит. Везём брёвна на железнодорожный разъезд, там сдаём и получаем документ. Возвращаемся, справку председателю даём: вот столько леса мы сдали.
Было нам по 16 лет. Вот такое горе было. Вспомнить нечего мне. Молодая была и молодости не видела. Голодно, холодно и страшно.
Мой будущий муж (он из соседней деревни) с 17 лет был в партизанах, потом с Красной армией освобождал Прагу, был ранен. После войны пришёл в родную деревню. В деревне голодовка. А он пришёл с пустым вещмешком.
Думал, встретят его как полагается, человек с войны вернулся. А они говорят: «Угостить тебя нечем. Вот табак, самосад, угощайся». А сноха, жена старшего брата, ещё и высказала: «Батюшки! Люди с фронта с чемоданами возвращаются, а он приехал с пустым рюкзаком!»
Ему так обидно стало. Он назавтра пошёл в военкомат и попросился обратно в армию. Потом приехал в отпуск, за этот месяц мы поженились, и он забрал меня – его танковая часть тогда стояла в Яворово, около гор Карпат.
Я устроилась на работу на мармеладный завод, он служил сверхсрочником. Жили тревожно, ещё были бендеровцы. Часто объявляли тревогу и муж ночевал в казарме.
В 59-м году всю часть перевели в Ульяновск, они уже стали артиллеристы.
Жилья не было. Поехали к маме в Белоруссию, муж меня с детьми оставил у мамы, жить в землянке. Жили мы там восемь месяцев. А муж служил в Ульяновске и всё время искал, где бы снять квартиру. Даже за Волгу3 ездил, но ничего не мог найти. Потом ему дали одну комнату в бараке на улице Кирова, недалеко от части. Он служил прапорщиком, участник войны. Стали сдавать новые дома, но нам ничего не давали. Тогда его друг подсказал нашей дочке написать письмо в Москву, министру обороны Гречко.4 Ей пришёл ответ: «Дорогая Наташа, вы скоро получите новую квартиру». Муж ничего этого не знал, ругал дочку: «Почему ты мне ничего не сказала?». Дают нам 3-комнатную квартиру. А у одного офицера тоже были дети и жена ещё ждала ребёнка. Отдали им 3-комнатную, а сами пошли в 2-комнатную на Хрустальной. «Нам и этого хватит».
А на родине людей из землянок постепенно стали выселять, помогали строиться, давали материал. Маме как вдове погибшего отвели бесплатно делянку в лесу. Надо было самим резать и вывозить. Взялся мой младший брат (и я помогала, когда приезжала в отпуск). Брат поставил дом не в деревне, а в городе Орше. И туда забрал маму.
У нас с мужем двое детей: дочка и сын, оба на пенсии. Сын работал на железной дороге аккумуляторщиком. Дочка – заведующая детсадом. Зять до сих пор работает на автозаводе в конструкторском бюро. Внук (беда у нас) работал старшим технологом на автозаводе, умер в 37 лет. Муж умер в 2006 году.
А внучка живёт с мужем в Лондоне. После университета уехала в Ленинград,5 познакомилась с парнем, оба компьютерщики. Ездили по заграницам, подыскивали себе место. В Ленинграде им не нравилось – сыро, да то, да сё. Объехали везде, больше всего им понравилось в Лондоне. Теперь хотят покупать там дом или квартиру.
Вот так вот. Бабушка в землянке жила, ничего не видела. Зато внучка теперь…6
1 Листовки.
2 К.С. Заслонов – один из руководителей партизанского движения в Великую Отечественную войну в Белоруссии. Герой Советского Союза. Погиб в бою.
3 Заволжский район г. Ульяновска (до этого – Володарский).
4 А.А. Гречко, Маршал Советского Союза, в 1967-1976 гг. Министр обороны СССР.
5 С. Петербург.
6 Записано 22 декабря 2018 года в гериатрическом отделении госпиталя ветеранов войн.
***
Генеральный спонсор
Сбербанк выступил генеральным спонсором проекта в честь 75-летия Победы в Великой Отечественной войне на сайте "Годы и люди". Цель этого проекта – сохранить память о далеких событиях в воспоминаниях живых свидетелей военных и послевоенных лет; вспомнить с благодарностью тех людей, на чьи плечи легли тяготы тяжелейшего труда, тех, кто ценою своей жизни принёс мир, тех, кто приближал Победу не только с оружием в руках: о наших самоотверженных соотечественниках и земляках.
