Помнится, как-то ругала я – и с жаром – критика, очень несправедливо выступившего против хорошего писателя. Александр Александрович Любищев внимательно слушал (это его внимание растворяло границу между ним, известным ученым, и, собственно, любым собеседником), а потом спросил:

– А книги автора печатаются?

– Да, конечно.

– Я бы предпочел, чтобы меня печатали, а критика бы шла самая нелицеприятная. Умный читатель поймет!

Вспомнилось это на открытии в Мемориале выставки «Энциклопедист двадцатого века», посвященной столетию со дня рождения Александра Александровича Любищева: на стендах книга 1925 года, а затем... вышедшие лишь посмертно. Правда, эти издания, по словам его ученика Р.В. Наумова, составляют лишь пять процентов архива трудов ученого. Профессор бы порадовался: в «Политической агитации впервые напечатаны предоставленные дочерью Евгенией Александровной Равдель такие статьи, как «Двух станов не боец», «Основной постулат этики», «Партийность культуры», «Советы молодежи». Отдельной брошюрой все эти работы и размышления «О любви, браке, разводе» выпускает Ульяновское отделение фонда культуры ко дню рождения Любищева. Ленинградское отделение издательства «Наука» порадует книгой А. Любищева «Статьи и письма о биологии», а Ульяновский педагогический институт подготовил к печати материалы по проблемам образования. Печатают! Кому надо, поймут. А критика пусть будет самая нелицеприятная...

Александр Александрович удивительно читал, а памятью обладал феноменальной. Сотрудники тогда биологической станции в Тольятти вспоминали, что он помнил все события русско-японской войны, имена и особенности правления королей Англии. Об этом зашла речь на Волге, когда А.А. Любищев и О.П. Орлицкая на судне станции плыли из Ульяновска в Тольятти.

Но память его была не избирательна: так я, первый раз читая курс зарубежной литературы эпохи Возрождения, пожаловалась на сложности политической ситуации во Флоренции времен Данте: «Сама еле разобралась, как тут студентам второго курса разъяснишь?» «А вы обоснуйте борьбу партий гвельфов и гибеллинов», – посоветовал Александр Александрович и тут же с глубоким знанием деталей и блистательной логикой все изложил, что мне оставалось лишь запоминать последовательность и логику изложения. Закончив, спросил: «А как вы обосновываете, что Данте принимал отдельные по-ложения зарождающейся буржуазной этики». Я растерялась от неожиданной постановки проблемы. Так уж въелось в сознание энгельсовское: «Последний поэт средневековья, первый поэт эпохи Возрождения»! Последовал новый вопрос: «В каком круге ада убийцы, а в каком те, кто покусился на частную собственность?». В два голоса, уже улыбаясь, называем. И мне все ясно: ведь чем ниже круг ада – всего их девять, – тем ужаснее преступление и страшнее наказание. Я же сама, рассказывая об Уголино, именно ссылкой на то, что он вместе с предателем томится в одном из последних кругов, вместе со студентами собиралась делать вывод, что во все времена предательство считалось самым низким преступлением. А если грабители помещены даже ниже убийц, значит, дела грабителей чернее, считает Данте. А что, как не частная собственность основа буржуазного строя? Но ведь он не литератор! А помнит все так досконально с огромной, из ста песен, «Божественной комедии» Данте.

Мыслил А.А. Любищев очень неординарно. Но в этом-то и отличие людей особенных от нас, грешных. Так, Любищев не признавал гениальности Шекспира, соглашаясь во многом с Толстым. В юбилейный год Шекспира в журнале «Наука и религия» появился материал о том, что, может быть, Шекспир не Шекспир, а Кристофер Марло, бесследно пропавший в тот год, когда взошла звезда драматурга Шекспира. И, не соглашаясь с данной, довольно неубедительной, версией, Александр Александрович утверждал все же, что Шекспир вряд ли перерос своих современников. Спорили мы долго, но каждый остался при своем мнении.

Позже, принеся по просьбе Александра Александровича томик пьес современного драматурга Миллера, я положила без всяких слов книгу Кристофера Марло. Спорили мы о Шекспире вдвоем: свидетелем была Ольга Петровна. И вот на очередной встрече во время чаепития Александр Александрович в присутствии Наумовых, Виктора Степановича Шустова и Ольги Петровны счел нужным сообщить, что хотя в целом отношения к Шекспиру он не изменил, но признает, что в плане этическом и философском Шекспир гораздо выше своих современников.

Массу стихотворений знал наизусть, читал часто своего любимого Лермонтова, точно раскрывая тему Наполеона в творчестве поэта.

Но, ценя и блестяще зная классику, Александр Александрович и Ольга Петровна никогда не проявляли эдакой снобистской снисходительности к творчеству тех, кто жил и творил в Ульяновске. Прочитав поэму Николая Николаевича Благова «Сердце матери», как-то особенно живо радуясь удаче творческого человека, говорил:

– Смотрите, как точно:

Да, у нас умеют

Бить брат брата...

– Шуринька, а это как глубоко, – добавляла Ольга Петровна, показывая отчеркнутую строку.

– Да, именно глубоко и верно, – и цитировал:

Гаснет разум там,

где льется кровь.

В то время мне казалось, что вот освою лекционный курс, подрастет чуть-чуть младший сын, переберемся из Киндяковки в город, и я, выкроив время, все-все запишу. Увы, «благими намерениями устлан путь в Ад», как говаривал любимый Александром Александровичем Данте. Так что остается теперь вспоминать те беседы, что врезались в память.

С. Шустова.

Ульяновская правда, 3.4.1990 г