«За одно я благодарю судьбу: нет на мне чужой крови. А могла быть… Конечно, могла! Хунвейбинка была – молодая, самоуверенная. С кафедры чушь несла. И ведь ни тени сомнения в своей правоте. Такое могла натворить, если б не тюрьма! Бог уберег».
Евгения Гинзбург.
Еще не успели (или не захотели?) покаяться деды. Еще отцы не сумели (или не успели?) покаяться. А уж и нам, вчерашним мальчишкам, каяться пришло время. В том, что делали, сил не жалея и по сторонам не глядя. И что из того получилось.
… Этот красивый и, кажется, нестареющий мужчи на с шикарной седой бородой любил со мной разговаривать в обеденной скучной очереди. «Как дела, молодежь?». И сквозь его подтянутую молодцеватую фигуру, казалось, проглядывал озорной юнга Северного флота. «Нам пришлось хлебнуть…».
Потом, после эпизода, которому я не придал значения, он стал со мной намного суше, больше не улыбался и в столовой не заговаривал. Я и этому не придал значения, и когда на собрании выбирали партбюро и он проголосовал против моей кандидатуры, это меня оглушило. (Других, кто голосовал против, не помню, увидел его решительную руку и все, больше уже по сторонам не глядел. Он – против меня! Но почему?)
А три недели назад, опять же в столовой, произошел взрыв. То есть все было тихо и прилично. Он сидел за соседним столиком и мирно допивал чай.
Даже не помню, с чего началось. Он что-то говорил про съеденную перед обедом селедку. И вдруг…
(Ну, не вдруг, конечно, просто, если копится пар, то рано или поздно он рванет – не под водку, так под селедку.) Вдруг он в легком таком разговоре с моей спутницей употребляет фразу: «У дочки жизнь поломали», и уже на взводе, пальцем указательным – в меня: «Он вот тоже голосовал».
В тот момент все поднялось в моей памяти и совместилось. Прекрасно помню эту девушку (знал, что его дочка, фамилия редкая), помню то бюро Ленинского райкома комсомола. Я член бюро, и годы – 86-й, 87-й. Еще в силе два гремевших тогда лозунга: «Биографию – с рабочего места» и «В вуз – через трудовой коллектив». И каждого приходящего за комсомольской рекомендацией в вуз мы проверяли «на излом и разрыв» дружным собеседованием: «Твердо ли ты уверен в правильности своего выбора? Не придется ли передумать, когда будет поздно? А может, поработаешь годик на производстве, жизнь узнаешь, осмотришься, да тогда уж и в вуз?». Кому-то рекомендации все же давали. В МГИМО, университет имени Патриса Лумумбы (птицу видно по полету) или в военное училище по фамильной традиции. А кому-то отказывали, мол, остаемся при своем мнении, тебе лучше сначала поработать. Надо сказать, что рекомендации эти для поступления в обычные вузы были вещью вовсе необязательной. (Говорят, правда, что какое-то время за них накидывали полбалла.) Но поступать можно было и без них. Однако многих отказ сбивал с толку и заставлял менять решение.
Той девушке мы отказали. И она, выросшая в семье педагогов (мать, бабушка и дед – школьные учителя), почему-то побоялась поступать в пединститут и пошла в педучилище. Окончила его, стала воспитателем детского сада. Сейчас перегружена работой, сильно устает, детей из группы нерадивые родители забирают не вовремя, так что ей приходится, оставив записку со своим адресом, детей брать домой.
«Прихожу с работы, - рассказывал тогда в столовой отец, - а у нее трое-четверо ребятишек. Шум-гам, я им ужин готовлю, а куда деваться? В девятом часу заявляются родители…»
В общем, плохо ей, выбор свой она считает неудачным, и виновниками этого они с отцом считают нас. Здесь можно, конечно, спорить. Для меня, например, остается вопросом, смогла бы девушка управиться с нынешними десяти- или даже пятиклассниками, если ей трудно с пятилетками. Смогла бы она вынести бесконечные стрессы, выпадающие на долю современного учителя, если так угнетают ее хлопоты с малышами?
Повторяю, здесь можно спорить. Но, во-первых, не за тем пишу я эти строки, а, во-вторых, какое имеет значение суть дела, в данном случае это детали, если у человека осталось твердое убеждение, что ему сломали жизнь? Пусть это даже не соответствует действительности, пусть, на сторонний взгляд, все у человека в порядке, но она-то чувствует (и никакой аргумент не может этому противостоять), что главнейший в своей жизни выбор, выбор профессии, она сделала несвободно, под давлением. И оказывал это давление, а значит, был и остаюсь виновником этого дискомфорта в человеческой душе – я. (Правильно сказали в телевизионном пресс-клубе, хватит говорить «мы», надо говорить «я»).
Так вот, я. Я в идею верил. Многие помнят, что автором и главным идеологом ее был тогдашний первый секретарь обкома КПСС Г.В. Колбин, человек деятельный и обаятельный. Идея, которую я и мои коллеги многократно формулировали в своих газетных публикациях, теле- и радиопередачах, укладывалась в такой почти афоризм: «Человек, поработавший вручную на ферме, став инженером, во-первых, сделает свой выбор сознательно, во-вторых, неизбежно задумается об автоматизации». То же самое касалось и труда педагога, и заводского инженера, и юриста, архитектора, кого угодно. Пожить среди простых людей, узнать реальную жизнь, а потом уже делать свой выбор, рисовалась схема действия молодого человека после 10 класса – на завод, ферму, или (для будущих учителей) в школу вожатым, а через год-два, по направлению коллектива, на льготных условиях – в институт. Схема замечательная, и, главное, ее жизненность подтверждается немалым числом замечательных, прошедших подобный путь людей. Того же Геннадия Васильевича Колбина. На каком-то из заседаний он рассказывал, что работал в юности по ремонту обуви, потом на заводе, учился заочно, и вот, результат перед нами… Конечно, примеры есть. Примеры при желании можно вообще подобрать на любую тему. Жизнь многообразна и тем привлекательна. Однообразие, скука жизни и разные деформации возникают там, где начинают внедрять СХЕМЫ. Вообще понятие «внедрять», наверное, чисто советское. Только у нас внедряют технические новшества, передовую организацию труда и новые традиции и обряды. А вам никогда не приходило в голову, что это слово значит насаждать что-то через силу, преодолевая, так сказать, сопротивление материала (как правило, человеческого). И уж ВНЕДРЯТЬ у нас умеют. Есть целая генерация по этой части спецов (…)
ТЕПЕРЬ О МЕТОДАХ ВНЕДРЕНИЯ. Десятиклас сников обложили основательно. На уроках, классных часах и комсомольских собраниях директора, завучи и пионервожатые (их тоже «воспитывали») убеждали ребят начать свою биографию с рабочего места.
Была поставлена задача создать в этом деле своих «маяков», и, прежде всего, из числа школьных и классных комсоргов. («Маяки» были созданы.) Началось многостороннее давление на родителей (школьные родительские собрания, собрания на производстве, плюс партийное давление на родителей-коммунистов и особенно на родителей-руководителей). Иногда из этой свистопляски вырывался здравомыслящий голос какого-нибудь учителя с 30-летним стажем: «Всю жизнь мой труд оценивался по количеству выпускников, поступивших в вузы. Что ж мы сейчас-то делаем?».Такие доводы дружно опровергались: мол, критерии устарели… Родители бились отчаяннее всех. Особенно простые работяги, кому терять нечего. В животноводческий ли отряд или на завод – просто не пускали детей. И все. Как сказала одна мать: я на ферме горб нажила, не хочу, чтоб и дочь тоже.
Интеллигенция ко всему относилась иронично-сдержанно, предпочитала помалкивать – плетью обуха не перешибешь, но детей своих в вузы посылала.
… Так и не привилось это шедшее против жизни нововведение. После ухода Колбина еще год-полтора эти лозунги стояли в повестке дня. Еще сколько-то сот человек удалось отвратить от учебы и направить на производство, а кого в армию. (Бог знает, сохранится ли эта тяга к знаниям, найдется ли достаточно здоровья, денег, желания, позволит ли семейное положение вернуться с завода и фермы на учебу.
О том, что память ослабевает, восприимчивость к знаниям и творческие способности с годами притупляются, - наконец-то во всеуслышание заявили ученые).
И постепенно лозунг «Биографию – с рабочего места» стал тускнеть и забываться, а нынче летом на пленуме обкома комсомола уже открыто говорилось о нем,как о лозунге ошибочном. Вернее, даже не так. Ибо ошибочен не лозунг, а решение его внедрять. Лозунгов вообще может быть сколько угодно. Так же, как и жизненных позиций. Так же, как и разных людей. И не надо их ни к чему принуждать, даже если делается это «для их же блага». Ибо знаем теперь, каким прекрасным строительным материалом могут стать благие намерения.
ТЕПЕРЬ О ПРИРОДЕ ЯВЛЕНИЯ. Что же все-таки снова и снова толкает нас на разного рода идеологические ухищрения и лозунговые вливания? Экономика толкает. Абсурдная наша экономика. Правильно недавно сказали во «Взгляде», 70 лет идем по экономическому бездорожью. Вот и приходится идеологической эквилибристикой перманентно аховое положение спасать. Людям головы дурить. Судьбы ломать. Я по-прежнему неплохо отношусь к
Г.В. Колбину, но вот недавно родилась догадка: а не лежал ли за этими лозунгами простой расчет заполнить «молодым пушечным мясом» пустующие места у станков и на фермах, чтобы вырвать хотя бы кратковременное повышение производственных показателей области? Не думаю, чтоб это был основной мотив (повторяю, очень ценю то доброе, что сделал Г.В. Колбин в области), но, как говорится, «все же, все же, все же…».
… У каждого поколения в нашей стране, похоже, есть своя коллективизация, своя борьба с врагами народа, безродными космополитами и диссидентами, своя кукуруза. В этом смысле мы, действительно, виноваты все. Но кто-то делал это с горящими глазами и святой верой (хорошо, что я не родился в начале века, не то в 30-е годы – чего доброго – писал бы обличающие врагов горячие статьи, пока бы сам не очутился в лагере). Другие, уже тогда все понимая, послушно (и даже творчески) выполняли соцзаказ. (Мне рассказывали, как во времена Хрущева местные кинооператоры прославляли «царицу полей». Рыли на кукурузном поле ямку, укладывали туда камеру и так – снизу вверх – снимали растения). И были третьи – организаторы и вдохновители. Тоже дети своего времени, они неизменно пытались и пытаются навязать новому поколению «славные традиции борьбы за идеи». Слава Богу, перестали они быть кровавыми, перестали физически ломать людей. Идем к цивилизации. Но помним: в основе духовного и бытового комфорта, на крепких ногах разнообразных форм собственности, лежит ЗДОРОВАЯ ЭКОНОМИКА. Если не вылечим ее, гарантировать ничего невозможно…
… Прости меня, девушка с редкой фамилией…
Г. Демочкин.
Ульяновский комсомолец, 18.11.1989 г.
«Хорошо, очень хорошо мы начинали жить». Глава 7 (продолжение)
События, 18.6.1937