– Когда по площади волочили этот флаг, когда бесновались и ломали памятники – не оставляло непередаваемое чувство тревоги.
И вот все это закончилось, я снова в Сенгилее, сижу дошиваю тот свой халат, и Ельцин по радио говорит: я, пожалуй, закрою партию. Он примерно так это сказал.
Я звоню Емельянову (своему «первому») и говорю: слушай, там партию закрыли. Я сейчас иду в райком, у тебя есть в кабинете какие-нибудь бумажки ненужные? Он говорит: ну загляни, посмотри. Я пошла вечером в райком, забрала из сейфа свои бумажки, какую-то запасную одежду, которая всегда есть в кабинете. Зашла в кабинет «первого», забрала со стола какие-то бумажки – и ушла.
Утром приходим в райком, а там милиция. И это было, конечно…Милиционеры, которые вчера еще по струнке вытягивались, сегодня – ну только что не обыскивали. Кабинеты все опечатали, мы в вестибюле ютились. Директор Краеведческого музея прибежал: вывеску-то с райкома отдайте. Это было так обидно: как будто нас уже хоронили. Местные сенгилеевские демократы – зачастую не совсем психически здоровые люди – куражились по-своему.
… Через день нам разрешили пройти по своим кабинетам и забрать личные вещи. Со мной пошел милиционер. На сейфе у меня стоял дешевенький гипсовый бюст Ленина – кто-то мне его подарил. Я кладу его в сумку, а милиционер спрашивает: это ваша личная вещь? Личная, говорю. И когда я из сейфа забирала какие-то личные бумажки (помню, квитанция из КБО – когда-то что-то сдавала), он у меня все проверял. Настолько это было мерзко…
Прошло еще несколько недель, мы поняли, что все, партии больше не будет, стали народ трудоустраивать. Емельянов стал главой администрации района. Кто ушел в налоговую, кто в школу, кто в фонд занятости. В райкоме остались только я и председатель партийной комиссии. Обком молчит, нас никуда не приглашают. Я позвонила домой секретарю по идеологии А.М. Мельникову: что делать?
Он ответил: читайте газету «Правда». Я говорю: спасибо, до свидания.
Тогда я написала статью в районную газету. Называлась она что-то вроде: «Размышления у опечатанного подъезда». И подписалась я так: «Приостановленный секретарь опечатанного райкома партии». Я заявила, что не меняю своих убеждений, что для меня коммунисты в ЦК и коммунисты, которые на ферме, – это разные коммунисты. И началась переписка! Как меня мордовали в газете демократы! И те, кто со мной работал в райкоме, кто был святее папы Римского в коммунистическом движении, боялись со мной общаться – вдруг демократы увидят.
И помню, я долго не могла никуда устроиться.
Записано 5.6.2002 г.
«Хорошо, очень хорошо мы начинали жить». Глава 8 (окончание)
События, 9.3.1937«Хорошо, очень хорошо мы начинали жить». Глава 7 (продолжение)
События, 18.6.1937